– Вам нужна уборщица? - насмешливо спросила Маша. - Или, может быть, кухарка? Или я буду грамотно переписывать ваши безграмотные документы? Что ты молчишь? Ты сражен моей догадливостью?

– Деньги, которые ты мне отдала… нам отдала, - деревянным голосом сказал Коля, - спрятаны на Калужской, двадцать шесть, квартира восемь… Там живет Николай Иванович Кузьмин, давний приятель твоего отца, он очень бедный, поэтому ты у него не жила.

– У отца никогда не было такого знакомого, - растерялась Маша.

– Был, - возразил Коля. - За тобой следят люди Кутькова. Они возьмут тебя и будут пытаться выяснить, где клад. Ты назовешь этот адрес. Остальное - наше дело.

Маша смотрела на него с ужасом:

– И ты предлагаешь мне, своей жене, идти почти на верную гибель?

– Да. Своей жене. Самому дорогому для меня человеку, которому верю, как себе. Просто Маше Вентуловой я бы этого не предложил.

– Очень тронута. Я прослезилась! - Маша постепенно повышала голос. - Может быть, у вас, в среде бомбистов и революционеров, такие номера и приняты, но я не из цирка. Убирайся вон! Ты мне омерзителен! Фанатик!

– Я случайно стал милиционером, - тихо сказал Коля. - Потом понял, что эта работа - мое призвание. Понял и другое: мне революция дала все. Если она потребует взамен мою жизнь - я отдам ее. Не имею права иначе.

– Ты! - подчеркнула Маша. - Но не я! Тебе революция все дала, а у меня все отняла! И вообще. Твоя работа - это не моя работа. Прошу запомнить!

– А разве ты не со мной? - просто спросил Коля. - И разве революция, которую ты так ругаешь, не сделала тебе самый главный подарок в твоей жизни?

– Интересно, какой же? - с откровенным любопытством спросила Маша. Слова Коли ее очень удивили.

– А такой, - Коля широко улыбнулся и ткнул себя пальцем в грудь. - Я - это разве не подарок?

Она изумленно смотрела на него, не зная, что сказать.

– Ну и ну, - покачала она головой. - А ты, однако, еще и юродивый чуть-чуть. Святые вы все там? Или очень хитрые?

– Конечно, хитрые, - сказал Коля. - Сами отсиживаемся, других под пули подставляем. Самых близких. Самых любимых. - Он привлек Машу к себе и добавил дрогнувшим голосом: - Страшно мне за тебя, Маша. Если что… случится, - не жить мне.

– С ума сошел! - засмеялась она. - Что за панихида? Да я их всех обведу и выведу, так и передай Трепанову!

– Не смейся. - Коля провел рукой по ее волосам. - Ненатуральный у тебя смех и несерьезно это. Одно скажу: мы будем все время рядом, не сомневайся.

– А ты, братское чувырло, обещай мне забыть начало нашего разговора. Хорошо? - Маша повисла у него на шее.

– Ты хоть знаешь, что это такое? - грустно спросил Коля.

– Знаю, - развеселилась Маша. - Отвратительная рожа! Который день учу жаргон. А ты убежден, что ты красавчик? Идем-ка в Политехнический, счастье мое! Там Бальмонт сегодня выступает.

– Ладно, - сказал Коля. - Туда - вместе. А там останешься одна.

Маша сразу же помрачнела, кивнула:

– Поедем. Возьми лихача. Прокатимся. Эх, может, в последний раз! - Она бодрилась, но Коля видел, что где-то глубоко-глубоко в ее глазах пряталась тревога.

В Политехническом выступал Емельян Ярославский. Маша хотела уйти в фойе, но Коля не пустил ее.

– Примиритесь ли вы с тем злом, от которого страдает весь мир? - говорил Ярославский. - С нищетой, неравенством, проституцией, детской преступностью, войнами? Допустите ли вы, чтобы и юное поколение и подрастающие дети жили в той гнусной обстановке, которая создана имущими классами? Если вы хотите, чтобы борьба была короче и успешнее, чтобы меньше было жертв, - идите в ряды Коммунистической партии. Если хотите увидеть полную победу трудящихся не дряхлыми стариками, - идите в ряды Коммунистической партии!

Зал кричал и аплодировал. Маша задумчиво молчала.

– Ты что? - спросил Коля.

– Неужели все это - мы, дворяне? - тихо спросила она. - Проституция, детская преступность, нищета. Лучшие люди России были дворянами. Декабристы, наконец.

– Какие еще декабристы?

Она взглянула на Колю с сожалением:

– Пестель, Рылеев, Бестужев-Рюмин, Каховский. Они подняли восстание, хотели убить императора. Я не могу понять, неужели только мы виноваты в том, что Россию довели до этих страшных дней? А ты уверен, что вы сможете, ее возродить?

– Убежден. Мы не просто возродим Россию. При коммунистах Россия станет первым государством мира, вот увидишь!

– Твоя вера делает тебе честь. Но она слишком похожа на фанатизм, слишком похожа.

– Я знаю, что означает это слово, нарочно посмотрел в словаре, когда первый раз от тебя услышал, - сказал Коля. - Моя преданность партии - пусть я пока беспартийный - не слепа! А Трепанов? Он коммунист! Разве он нетерпим? Фанатики, я думаю, во многом только языком горазды трепать. А разве мы не работаем?

– Ну хорошо, хорошо, - сдалась Маша. - Потом поспорим.

На эстраду вышел Бальмонт, 52-летний красавец с внешностью мушкетера. Он галантно раскланялся и, не ожидая, пока утихнет шум, начал читать:

Зал замер, вслушиваясь в музыку стихов. Коля повернулся к Маше. Она сидела к нему в профиль, и Коля вдруг поймал себя на мысли, что Маша так красива, что даже страшно. Он перестал слушать Бальмонта, забыл про зрительный зал, про задание и только любовался ею, томимый предчувствием беды.

Коле передали записку. Он развернул и прочитал: "Ну как, понравились стихи?" Записку послали свои. Это был сигнал: бандиты рядом и только ждут момента, чтобы захватить Машу.

– Иди в вестибюль, - сказал Коля.

– Уже? - не то спросила, не то вздохнула Маша. Она незаметно взяла Колю за руку, сжала ее: - Я все время буду думать о тебе. А если что-нибудь… не так, - ты тогда прости меня за все… Я плохо о тебе иногда думала, обижала тебя. Мне всегда не хватало твоей силы, Коля. Прощай.

– До свидания, - сказал он. - Ты верь: все будет хорошо.

Маша ушла. Коля смотрел ей вслед и чувствовал, что не может сдержать подступивший к горлу комок. Уходила его любовь, уходила в неизвестность, уходила, может быть, на верную смерть.

Маша вышла на улицу. К ней тут же подкатил лихач, заулыбался во весь рот:

– Пожалуйте, мамзель, домчим в лучшем виде!

Лихач был молодой, черноволосый, красивый. Маша посмотрела на него и подумала: "Жаль, несправедливо это. Лучше, если бы все они были уродами…"

Маша села, попыталась улыбнуться:

– На Тверской, пожалуйста.

– А ну, залетные! - лихач огрел серых в яблоках лошадей.

Коляска покатилась, и тут же на подножку прыгнул какой-то мужчина. Сел рядом с Машей:

– Подвинься.

– Кто вы такой, что вам надо?! - Маша разыграла изумление, но внезапно осевший голос выдал ее. Незнакомец усмехнулся:

– Не понимаешь? А чего же тогда сипишь, ровно с перепою? Ты Жичигина бикса?

Лихач молча дергал вожжами и не оглядывался. Коляска летела по улицам ночной Москвы.

– Куда мы едем? - спросила Маша.

– На кудыкину гору… - попутчик покривил уголком рта. - Золотишко где, знаешь?

Маша не удостоила его ответом. Она правильно рассудила про себя, что пока нужно, как ей разъяснили в уголовном розыске, держать стойку, а сдаться, выдать клад - только после того, как возникнет достаточно серьезная угроза.

Лихач свернул в переулок и стал.