– Марь Иванна, барышня! - крикнул Никифоров. - Не разбейте!

Маша выпустила ящик. Он с треском ударился о булыжник и рассыпался. Вывалилась золотистая, пахучая рыба. Ящик окружили сотрудники.

– Ее бы под водочку холодную, - пошутил кто-то.

Никто не засмеялся. У всех были напряженные лица и голодные глаза.

– Заколотите, - приказал Трепанов.

Ящик унесли. Все медленно разошлись. Никифоров сказал:

– На нашем языке, барышня, это называется са-бо-таж.

Маша смерила его презрительным взглядом.

– Я счастлива, я вся пронизана пафосом созидания, а вы обвиняете меня в таком преступлении? - в тоне Маши была явная ирония.

– Да он пошутил, - вмешался Коля. - Ну скажи, что пошутил?

– Конечно, - мрачно пробурчал Никифоров. - Только боюсь, эти шутки дорого нам обойдутся.

Коля сжал кулаки.

– Не нужно, - тихо сказала Маша. - Не за горами день, когда этот недоверчивый человек будет просить у меня прощения.

– Не дождетесь… - Никифоров ушел.

Афиноген, слыша все это, спросил:

– Что на него нашло? - и, покачав головой, добавил: - Вы, Маша, не огорчайтесь. Парень он хороший. И революции предан до глубины сердца. Вы в нем не сомневайтесь!

Афиноген иногда умудрялся перевернуть все с ног на голову.

Вечером Никифоров переоделся в рваный пиджак, вместо рубашки надел полинявшую матросскую тельняшку. В порыжевшем мешковатом пальто и съеденной молью заячьей шапке он был похож на неудачливого домушника. Подняв воротник и часто оглядываясь - проверял, нет ли хвоста, - Никифоров свернул в тихий арбатский переулок и зашагал длинным проходным двором. Потом по черной от вековой грязи лестнице спустился в подвал старинного трехэтажного дома, построенного, вероятно, задолго до наполеоновского нашествия, постучал в дубовую, обитую железными полосами дверь. Открыл толстый, с бульдожьими щеками человек лет шестидесяти.

– Здоров, Амир, - кивнул Никифоров. - Как она, ничего? - Имелась в виду, конечно, жизнь. Амир понял и ответил:

– Текёть, чего ей делается… Проходи, начальник. Чайку?

– Нет, спасибо, - засмеялся Никифоров. - А ты разве чай пьешь?

– На водку у меня денег нет, - развел руками Амир. - Завязал я, начальник. С твоей легкой руки завязал. Мне мать-покойница когда-то колыбельную пела. "Не ходи гулять, сынок, с блатными-ворами, в Сибирь-каторгу сошлют, скуют кандалами…" А тут ты подвернулся, - улыбнулся Амир. - Я и решил: дай, говорю себе, стану жить честно!

– Ну. Дай бог! - искренне сказал Никифоров. - Слыхал новость? Жичигина шлепнули… Кутьков со товарищи. - Никифоров внимательно посмотрел на Амира.

– Слыхал, - Амир подчеркнуто зевнул, давая понять, что ему эта тема неинтересна. Но Никифоров гнул свое:

– А деньги куда дел, случаем, не знаешь?

– Брось смеяться, начальник, - обиженно сказал Амир. - Уж не держишь ли ты на меня?

– Не-е… - сказал Никифоров. - Ну, коли ты не знаешь, я скажу: у Жичигина жила девка, вроде прислуги или как там… Полюбовницей жичигинской была… Марией зовут. Ей он все деньги отдал, а та в надежном месте спрятала. Все, Амир. Я пошел. - Никифоров встал.

– Слушай, Никифорыч, не первый день знакомы, - остановил его Амир. - Говори прямо, зачем пришел?

– Зачем пришел - уже сказал, - улыбнулся Никифоров. - Прощай.

– Не могу поверить… - растерялся Амир. - Я ведь завязал. Неужто ты меня на дело навести пришел?

– Ты битый, умный. - Никифоров взялся за ручку двери. - Должен понимать больше, чем сказано. Кто Жичигиных-то убил?

– Кутьков… - Амир все еще не понимал.

– Ну вот! - обрадовался Никифоров. - Ты все и понял!

Амир задумался.

– Меня хотели пришить заезжие гастролеры, - тихо начал он. - Ты меня спас, собственной жизнью рискнул. Я с того времени другим человеком стал. Я, Никифорыч, все понял. Я добро помню и сделаю все, что надо. Иди и не сомневайся.

Никифоров ушел. Амир оделся, сунул в карман финку. Потом подумал и бросил ее в ящик буфета. Спустя двадцать минут он уже стоял перед вывеской трактира на Хитровом рынке; улыбающийся мужик в поддевке в левой руке держал штоф вина, а в правой - поднос с кругами колбасы. Витиеватая надпись гласила: "Вася, не жалей карман, будешь сыт и будешь пьян!" Амир толкнул дверь и вошел. Под потолком кольцами вился сизый махорочный дым, слышалось пьяное пение. Подскочил половой, но Амир не стал с ним разговаривать и спустился прямо в подвал. У двери на страже стоял чубатый парень с золотыми зубами. Он подозрительно посмотрел на Амира и загородил ему путь.

– Что, Бусой, все петуху хвоста вертишь? - Амир легко отстранил его и прошел в небольшое помещение со сводами. Там никого не было.

– А ты, я слыхал, большой скок подыбил, поделиться пришел? - заинтересованно спросил Бусой.

– Угадал, - снисходительно, как и полагалось отвечать тому, кто стоял значительно ниже на иерархической воровской лестнице, обронил Амир. - Кто внизу?

– Зайди, - Бусой почтительно распахнул дверь.

В следующей комнате стоял густой запах спирта. Шесть живописно одетых воров играли в "двадцать одно".

– Бог в помощь, - поздоровался Амир.

– Лучшим людям наше с кисточкой, - отозвался банкомет. - Что скажешь, уважаемый? Или дело есть?

– Есть, - сказал Амир. - Только мокрухой пахнет, а сам я на мокруху не иду, знаете…

– Знаем, - кивнул банкомет. - Возьми в долю, что надо, - сделаем.

– А ему можно верить? - спросил один из игроков. - Может, он ссучился! Может, его на правило поставить надо?

– Я те поставлю… - Банкомет смазал недоверчивого вора по лицу. - Ты, Корявый, баклан против Амира. За него кто хошь слово скажет!

– Любой жаронёт, Амир - никогда, - поддержал банкомета второй игрок. - Амир дербанит по справедливости… Давай, Амир, говори.

– Есть баба, рыжья у ей навалом, - сказал Амир. - Ейную кладку я надыбил. Можно взять. Почти верняк, но лучше, если сама покажет.

За дощатой стеной стоял Кутьков. Рядом с ним застыли несколько, бандитов. Все жадно слушали Амира - каждое его слово доносилось отчетливо.

– Я подъеду на лихаче, посадим бабу, увезем на хазу, там все скажет, - развивал свой план Амир.

– Ты хоть намекни, кто она? - осклабился банкомет.

– Мария, полюбовница жичигинская.

Кутьков отскочил от стены, забегал по комнате.

– То жизнь клади, то само на грабках виснет, - сказал он взволнованно. - А все ж есть чутье у Кутькова. Есть! У Машки рыжьё.

– Подозрительно, - сказал один из бандитов.

– Амиру не веришь? - резко спросил Кутьков. - Амир - мастер, он - свой в доску, он ссучиться не может!

– Сделай так, - посоветовал сообщник, - пусть Амир и кто с ним в доле, - работают. А как рыжьё возьмут, - мы им гоп-стоп сделаем и не вертухайся!

– Заметано, - сказал Кутьков.

Амир условился со своими сообщниками о месте встречи и ушел…

Вечером Трепанов вызвал Колю:

– Все готово, браток. Деньги спрятали, наши сообщают, что воры за Машей ведут наблюдение. Звонил Амир: сегодня ее возьмут. Какое у нее настроение?

– Я с ней еще не говорил, - признался Коля.

– Как? - опешил Трепанов. - Мы готовим операцию в полной надежде на тебя, а ты? Теперь поздно. Поздно!

– Сделаю все, что смогу, - угрюмо сказал Коля.

– Наблюдение и охрану мы ей обеспечим, - сказал Трепанов. - Но риск, конечно, есть, и немалый… Говорил и еще раз повторяю: скажи ей все честно! Я в нее почему-то верю.

"Верю, - повторил Коля по дороге домой. - Верю… А собственно почему это он ей так верит? Чем она завоевала доверие? Или сказал для красного словца? Нет, не похоже это на Трепанова… Раз верит - имеет основания. А какие? Что может думать о Маше посторонний человек? Взбалмошная, насмешница. Вон Никифоров считает, что она вообще чуть ли не контра. Но он ошибается, это факт! А может, Трепанов заметил в Маше то, что он, Коля, не увидел?"

– Маша, - сказал Коля прямо с порога. - Начальиик просит тебя помочь.