– Смотри, ковер.
– В самом деле. - Маша тоже очень удивилась.
Коля пытался отвлечь ее:
– Интересно, кто здесь живет?
– Кто жил, хотите вы сказать? - Она посмотрела на него и усмехнулась. - Жили здесь богатые люди, а вы их… Как это? Экс-про-при-ировали, что ли?
– Ну и что? - сказал Коля. - Жили, а теперь пусть другие поживут. Не все коту масленица.
– Кто был ничем - стал всем, - тихо сказала Мария. - Разве это справедливо, Коля?
Загремели выстрелы. Коля отвел Марию в безопасный проем вестибюля:
– Не бойтесь… Отобьемся. Пока я стреляю… - Он выстрелил дважды сквозь закрытую дверь парадного. - Они сюда не сунутся…
– А когда… кончатся патроны? - Маша отвернулась.
– А тогда, - Коля попытался улыбнуться, - вы пойдете вверх по лестнице и будете стучать в двери. Если кто-нибудь пустит - уйдете черным ходом.
– А вы?
– Не обо мне речь, - сказал Коля твердо. - У меня приказ: я отвечаю за вас головой.
– А без приказа? - с вызовом спросила она.
– И без приказа тоже.
Пуля расколотила старинный фонарь под потолком. Осколки хрусталя со звоном рассыпались по каменному полу.
– Никто меня не пустит, - вдруг сказала Маша. - Все нос высунуть боятся.
– Плохо о людях думаете, - сказал Коля. В слове "людях" он сделал неправильное ударение, и Маша тут же поправила его:
– Людях… Нет, Коля. Не в этом дело. Я бы на их месте тоже не пустила.
– А труса в себе давить надо, - безжалостно сказал Коля. - С трусом в душе какой человек? Навоз. Извините…
Три выстрела грянули один за другим. Коля провел пальцами по оцарапанной щеке.
– Уходите! - Он подтолкнул Машу к лестнице: - У меня осталось два патрона. Бегом уходите!
Маша молча покачала головой, достала платок, вытерла кровь с его щеки.
– Да ладно вам, - смутился Коля, - это же ерунда…
Снова загремели выстрелы, но Коля не стрелял, берег патроны.
– А если бы здесь была не я? - робко спросила Маша. - Вы бы все равно не бросили этого человека?
– Да какая мне разница, ей-богу! - в сердцах крикнул Коля.
Бандиты подошли вплотную к дверям.
– Выходи, легавый! - орали они. - Все одно вам каюк!
Коля дважды выстрелил и показал Марии пустой барабан кольта: - Бегом уходите! Я их задержу!
– Жаль, - вдруг сказала Маша. - Я думала, вы только ради меня готовы пожертвовать жизнью. - Она посмотрела ему прямо в глаза.
Коля обомлел. До сих пор жизнь давала ему мало поводов для воспитания чувств и душевной тонкости. Но на этот раз, хотя впрямую не было сказано ни одного слова, которые, по представлениям Коли могли что-то означать, - он вполне отчетливо понял сокровенный смысл ее фразы. Он шагнул к ней, притянул к себе, и она послушно, не сопротивляясь, прижалась к нему. Наверное, она ждала ласковых слов, ждала, несмотря ни на что.
А Коля молча гладил ее по голове и мучительно думал о том, что вот пришла наконец долгожданная минута, а он не знает, что надо сказать и как поступить, и сейчас все кончится очень плохо. Совсем некстати Коля вдруг вспомнил, как еще в деревне Анисим Оглобля говорил ему с горечью: "Не везет мне с девками. Им, стервам, слова всякие произносить надо, а я кроме трех слов - дай на полштофа - ничего толком и сказать не умею…" А главное, Маша не какая-то там деревенская Анисья. К ней совсем особый подход нужен.
Коля совсем забыл о бандитах. А между тем они почему-то перестали орать и стрелять. Наступила тишина. Она, конечно же, не сулила ничего хорошего.
– А вдруг нас спасут? - тихо сказала Маша.
Где-то вдалеке послышались заливистые трели милицейских свистков. Коля напряженно смотрел на дверь. Внезапно она с треском распахнулась. Коля поднял кольт и… бросился навстречу Никифорову и Афиногену.
– Одного ты убил, Коля, - сказал Никифоров. - В лоб угадал.
– Да ладно, - Коля махнул рукой и повернулся к Маше: Можно я провожу вас?
– Нет, - Маша фыркнула и пулей вылетела в дверь.
Утром в разных частях города нашли двенадцать убитых милиционеров. Воробьев был в их числе. Страшная символика этого преступления была понятна всем, но вопреки надеждам Кутькова и Плавского эта их акция не только не устрашила жителей, а, наоборот, вызвала всеобщую ненависть к бандитам. Уже к обеду в городские отделения милиции невооруженные граждане доставили десятки преступников. Многие из них были зверски избиты… Уголовный розыск вынужден был направить на улицы города свои патрули - для предотвращения расправы и самосудов…
Убитых хоронили на третий день. Улицы были заполнены огромными толпами людей. Проводить в последний путь героев-милиционеров вышла вся Москва. Гремел похоронный марш, над морем голов плыли гробы. Они прочертили улицы, словно красный пунктир. Шли красноармейцы, милиционеры, рабочие. Многие плакали. Какая-то старушка сказала:
– У нас парнишку зарезали, так его друзья-товарищи с завода на урок стеной поднялись! И правильно! А то по улицам и ходить стало невозможно!
Коля и Афиноген тоже шли в процессии. Коля равнодушно скользил глазами по лицам провожавших и вдруг увидел, как к мрачному типу в бекеше и офицерской фуражке без кокарды подошел чекист в кожаной куртке, с маузером через плечо. Коля остановился. В этой на первый взгляд ничем не примечательной уличной встрече не было ничего особенного, и Коля стоял и спрашивал себя: зачем он, собственно, остановился? И вдруг Афиноген сказал:
– Этому из ЧК надо помочь. По-моему, он хочет задержать бандита.
– Точно… - Коля сразу же вспомнил: человека в бекеше он видел в ресторане! А потом бандит был среди тех, кто преследовал его и Машу.
Протиснувшись сквозь толпу, Коля и Афиноген перешли на другую сторону. Бандита уже не было, а чекист стоял и, сняв фуражку, наблюдал за процессией.
– Мы из МУРа, товарищ, - Афиноген предъявил служебное удостоверение. - Кто этот человек, с которым вы только что говорили? Вы его знаете?
Чекист внимательно посмотрел на ребят:
– Нет, не знаю. А задавать подобные вопросы сотруднику Чрезвычайной комиссии нетактично. Поняли? Вот мое удостоверение.
– Плавский Борис Емельянович является сотрудником Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, - прочитал Коля вслух.
– Извините, - Афиноген отошел.
Коля помедлил, сверля Плавского взглядом, потом повернулся, чтобы уйти.
– Что так смотришь? - вслед спросил Плавский. - Не понравился?
– Угадал, - кивнул Коля. - Сотруднику ЧК не о чем разговаривать с бандитом!
– Мозги у тебя еще сырые, - лениво сказал Плавский. - Ты что же думаешь? Можно бороться с преступностью и не общаться с преступниками? Заходи ко мне на Лубянку, мы поспорим. Желаю… - Плавский юркнул в толпу и исчез. А Коля и Афиноген вернулись в МУР. Если бы только они могли знать, кого выпустили!..
Трепанов, выслушав их доклад, нахмурился и долго молчал. Потом сказал:
– Плохо, братки. Очень плохо.
– Вы, товарищ начальник, всегда за упокой! - обиделся Афиноген.
– Я тоже не понимаю, что мы такого сделали? - пожал плечами Коля.
– Вы упустили двух матерых волков, - сказал Трепанов, снимая трубку телефона. - Коммутатор ВЧК… Двадцать два - пятнадцать. Титыч? Трепанов здесь… Чего? Ну, извини, это ты, браток, на курорте. А мы, брат, - что надо. Вопрос имею, Плавский Борис на Лубянке работает? Нет? А ты не темнишь? Ну, извини. Будь. - Трепанов повесил трубку и посмотрел на ребят.
Коля все понял, но на всякий случай спросил:
– С кем это вы говорили?
– С начальником кадров ВЧК. Эх, браточки вы мои… Вам этот липовый Плавский лапшу на уши повесил, а вы и рады, работнички…
– Ну, попадется он мне! - Коля ударил кулаком по столу. - Я из того бандита не знаю что сделаю!
– Ждать, покуда он попадется, мы не имеем права, - сухо сказал Трепанов. - Мы обязаны искать их всех. И найти. Во что бы то ни стало найти, братки… А поэтому - так: хотя подставлять им теперь девушку крайне опасно, другого выхода у нас нет. И я скажу честно: идем мы на этот риск сознательно, понимаем, что пуля в любую минуту может настичь каждого из нас. Это дает нам право просить Машу не оставаться в стороне. И просить будешь ты, Коля. Уж извини, браток.