Прощание закончилось. От темного вокзальчика тронулась машина, раздвигая фарами белые хлопья снега.

Поезд дал гудок, заскрипела сцепка, загромыхали буфера, и застучали на стыках колеса.

Поезд остановился на полустанке. Пассажиров ждали грузовые машины. Ночью приехали в порт. На рейде, в темном море, прикрытом серыми зимними тучами, взблескивали огни корабля…

16

В огромном и беспокойном мире встретились два человека, встретились, чтобы тут же расстаться и никогда больше не встретиться.

Никита приехал на мадридский фронт. Курбатов под именем австрийского гражданина Вильгельма Кемпенера состоял в интернациональной бригаде и сражался за свободную Испанию. Рамсей и Кольберг вывели его из игры в Германии. Гейдрих полагал, что в его лице получил своего агента в интербригаде. Протянулись к Курбатову две ниточки связи — одна от Кольберга, другая от Рамсея. Но он ждал главной, ждал сигнала из Москвы и человека от Дубровина.

Никита все знал о Курбатове. Прощаясь и давая последние наставления сыну, Дубровин говорил:

— Ты встретишься с человеком, которому мы доверяем… Это человек сложной судьбы, но человек искренний. Он предан России. Я даже не боюсь сказать, что он разделяет идеи Октябрьской революции… Он начал белогвардейским офицером… Но он был юношей и легко заблудился. А когда прозрел, без колебаний отдал себя служению революции… Он не коммунист. И это мы ему не ставим в упрек. Жизнь еще протянется, и как повернется его судьба — неизвестно. Он помогает нам от чистого сердца, понимая, что только наша страна может остановить страшный разбег фашизма! Владислав Павлович Курбатов… Это его настоящее имя. В Испании он действует под именем Вильгельма Кемпенера. О тебе он будет знать лишь то, что ты из Москвы, от меня… В нашей профессии лишние знания обременительны…

…Человек, который привел Никиту к Курбатову, удалился. Они остались вдвоем. В блиндаже горел керосиновый моргасик. При его свете Курбатов разглядел гостя. Что–то знакомое, далекое и родное уловил он в его лице. Память судорожно поднимала из прошлого почти неуловимый образ. Он был похож. Похож на кого–то из очень близких. На кого? Он из России? Прошло так много лет. И сходство неуловимое. Курбатов силился вспомнить, спрашивать он не имел права.

Снег, великаны сосны, мрачные, непроницаемые ели. Река. Над рекой, над ледяной голубоватой равниной замшелая звонница. Деревянная, словно вязанная из бревен, церквушка. Третьяки. Старик рассказывал о ссыльном поселенце, об Алексее Федоровиче Дубровине. Рассказывал, как его сынок, Михаил Иванович Проворов, повез роженицу тайгой, в метель, в ночь к акушеру… Неужели? Неужели это сын Алексея Федоровича? И стершийся образ этого человека вдруг ожил в сознании Курбатова.

А между тем настала минута дать последние инструкции. Гость последние минуты со своими. Тревожно за этого юношу, так похожего на Алексея Федоровича Дубровина.

Стрелки часов сошлись на условленном часе.

— Вас ждут! — сказал Курбатов.

Они вышли из блиндажа.

Темная южная ночь. Звезды сияют, словно кто специально их подсвечивает изнутри. Но их сияние нисколько не раздвигает густой и вязкой темноты. Иногда на той стороне, там, где враг, взлетают ракеты. Но и они не разряжают темноты.

С трудом различаются силуэты разбитых зданий, редкие деревья. Теряются во тьме линии окопов.

— Сегодня тихо… — заметил Курбатов. — Очень тихо… Обычно франкисты делают две–три вылазки за ночь… Сегодня нет… Может быть, даже потому, что ждут вас…

Овражком перебрались к покинутым окопам. Это ничейная территория, пустая полоса между враждующими сторонами.

Окопами вышли к разбитому дому, к переломленному пополам дереву.

Курбатов достал карманный фонарик. Прикрыл его рукой, чтобы не было видно вспышек со стороны позиций интербригады. Мигнул три раза… Сделал паузу и мигнул еще два раза.

— За этим разбитым домом начинается овраг… — сказал он Никите. — Ползком по дну оврага… По руслу высохшего ручейка. Никуда не сворачивать… Скосы оврага минированы. Внизу русло резко сворачивает влево… Там встать и дать сигнал… Все!

Никита протянул на прощание руку, Курбатов обнял его и поцеловал. Никита откликнулся на этот порыв. И вдруг, оттолкнув Курбатова, как бы опасаясь продления этого момента, выпрыгнул из окопа. Шаги… Стихли и шаги. Растворилась в темноте его фигура…

…Никита обошел развалины, спустился в овраг. Вот оно под ногами, каменное русло. Он лег и пополз. Под руками обтесанные водой камни, они белеют в темноте.

Попадались крупные темные валуны гранита, шумела под ним мелкая галька.

Никита опускался ниже и ниже. Вот и поворот. Каменистый обрыв устоял перед потоком воды и повернул русло влево.

Никита вынул из кармана комбинезона завернутую в плотную бумагу, ччобы не сломалась, папироску. Это была первая в его жизни папироска, которую он должен был закурить. В ладонях, чтобы не видно было вспышки, зажег спичку, закурил. Встал в полный рост и очертил в темноте круг огоньком папиросы. Бросил ее, растоптал каблуком…

Наверху шорох шагов. Посыпались по обрыву мелкие камешки. Перед ним выросла темная фигура.

— Кто здесь? — раздался приглушенный голос. Спросили на немецком языке.

Никита произнес обусловленные паролем слова.

— Прошу за мной! — последовал приказ.

Они поднялись вверх и очутились на краю реденькой апельсиновой рощицы. Рощу окружал невысокий каменный забор. Они перебрались через забор. Раздался оклик часового. Проводник назвал пароль. Через несколько шагов они опустились в траншею, по траншее вышли за линию окопов.

…Проводник, немецкий офицер, видимо, имел жесткие и точные инструкции. В полной темноте они вышли за линию окопов, в темноте подошли к машине. Проводник распахнул заднюю дверцу и спросил:

— Вам нечего мне сказать?

— Нет!

— У вас есть какие–нибудь пожелания? В чем–нибудь нужда?

— Нет!

— С вами есть какие–либо документы или записи?

— Меня предупредили, что я ничего не должен брать с собой…

— Вы когда–нибудь пользовались парашютом?

— Да.

— Вы сами хотели бы собрать парашют или доверяете нам? Для вас складывал парашют специалист…

— Я доверяю вашему специалисту…

Машина уходила в ночь по дороге. Миновали шлагбаум, машина остановилась на взлетном поле возле самолета. В кабине виднелся силуэт пилота.

Проводник вручил Никите пакет.

— Вы прыгнете с парашютом… Ночью… Дождетесь рассвета. Вы должны прийти в ближайшее отделение гестапо и вручить пакет офицеру. Ни с кем и никаких объяснений… Только в гестапо…

Никита надел парашют, поднялся в кабину. Так они с проводником и не увидели друг друга при свете. Летчик сидел к нему спиной.

Несколько часов полета. Самолет сделал посадку, заправился и опять поднялся в воздух.

Осенние ночи длинные. Прошло еще несколько часов. В ларингофоне раздалась команда:

— Прыжок!

Никита отодвинул крышку фонаря, вышел на плоскость крыла и провалился в пустоту. Через несколько секунд почувствовал толчок. Купол раскрылся…

Внизу темнота, не очень–то далеко от того места, куда он опускался, тянулась ровная линия огоньков. Железная дорога. Выброс был точным.

Опустился. Поле. Под ногами пашня. Полная тишина. Неподалеку помигивали огни железнодорожной станции.

Теперь общий план операции ломался, усложнялся сразу по нескольким линиям.

Кольберг для Рамсея разработал такой вариант. Курбатов переводит через линию фронта агента, этого агента на самолете перебрасывают в Германию. Агенту был оставлен адрес конспиративной квартиры Кольберга. На эту квартиру он и должен явиться.

Но это для сэра Рамсея.

Для того чтобы осуществить переброску агента на самолете, Кольберг должен был получить санкцию Гейдриха. Поэтому он изложил Гейдриху план лишь первой части своей операции. Он доложил, что сэр Рамсей обратился к нему с просьбой через Курбатова внедрить агента. Гейдриху понравилась возможность заполучить английского агента, даже внедрить его и не трогать. Использовать как подсадную утку, чтобы дезинформировать через него англичан и выявить его связи. Гейдрих даже предложил вариант внедрения. Предполагалось, что они устроят английского агента на службу в одну из частных торговых фирм.