А Доминик смотрит на меня, как на щенка, как на шелудивого щенка, которому и объяснять-то бесполезно… Жалеет и меня, а что меня жалеть?! Кого я пожалел?!

– Доминик, – говорю, – забудь. До меня дошло. Мне надо просто жить дальше и всё время думать, как хоть что-то исправить. Так?

И тут Доминик толкнул меня плечом, как барон. Улыбаясь.

– Я же говорил – Господь с тобой, Антоний. Считай, что это твоя епитимья. Если на этой войне в этих горах ты исправишь хоть что-то – может, тебе и отпустится хотя бы часть грехов.

Не то чтобы мне стало легко по-настоящему, но определённо полегчало. Во всяком случае, удавиться больше не хотелось. Мы просто ушли к волкодавам; Ветер со своей свитой ждал меня, чтобы спланировать общие действия.

Дождь давно кончился, но солнце начало пробиваться сквозь тучи только сейчас.

Ветер решил, что его драконы отправятся облетать те условно обитаемые места в горах, куда остатки моей армии никак не смогут добраться. Я должен был проверить несколько горных посёлков, более или менее доступных для обычных людей. Если на них напали мертвецы или ещё какая-нибудь дрянь – мне надлежит уничтожить дрянь и уложить мертвецов. С дрянью – проще, она живая; на этот предмет Ветер и настоял на порохе и пулях, чтобы было чем её отстреливать. Жаль, что пушки в горы поднять мы не можем в принципе: ослики их не потянут… Но не важно. С мертвецами… Ну вы поняли, дамы и господа.

Если не получится – останется только умереть вместе с поселянами.

Перспектива вполне ничего. Чтобы я не заблудился в горах, Ветер оставил со мной парнишку-дракона с невыговариваемым именем – по-нашему его звали вроде бы Тополь. Дикари всё-таки. Нормальную речь этот Тополь не понимал, но Доминик всегда был наготове как переводчик.

Драконы снялись и улетели. Мне выпал кусок земли размером с пару баронских поместий, который следовало проверить; у драконов были целые горы. Всё нормально: они на крыльях, я – пешком. С осликом.

И – мне самому лично командовать волкодавами. Все их командиры мертвы. Круто.

Я отправился разговаривать со своими солдатами. Объяснять боевую задачу. А вместо свиты – Доминик и дракон. Было как-то… Странно.

Волкодавы собрались вокруг и смотрели на меня. Их осталось так мало, что мы вместе тянули не на армию, а на отряд, на потрёпанный отряд. И смотрели они хмуро. Недоверчиво и хмуро, мне не понравилось.

– Значит, так, – сказал я. – Примерно в десяти с половиной милях отсюда – деревня Айн… Айл… Прохладная Сень, короче. Потом – ещё миль через пять – хутор мельника, у него мельница на горной речке. И либо к вечеру, это если всё будет очень хорошо, либо к завтрашнему утру мы должны попасть в деревню Нхи… да тьфу ты! В Пристанище Ветров, в общем. В этом пристанище у нас встреча с драконами. Если на дорогах кто-то безобразничает – гада надо уничтожить. Всё.

Выслушали молча. Но когда я закончил, щетинистый боров с подбитым глазом вдруг высказался:

– Погодите, ваше высочество. А ради чего, собственно?

– О чём это ты? – спросил я. Я здорово удивился.

– Да всё о том, что мы с этого будем иметь, – заявил он. И кое-кто, я заметил, согласно покивал. – Барахло-то из того городишки на побережье мы потеряли…

– Ты лучше заткнись насчёт того городишки! – сказал я. – Что иметь будем? Жизнь, честь – мало вам?!

Дружки борова заулыбались. Мои кулаки сжались сами собой – а боров сказал:

– Слышь, принц, мы этого добра и дома имели в достатке. А сюда пришли вроде бы кое за чем посущественнее.

Мне кровь в лицо бросилась.

– Забыли, как в степи руки мне лизали?! – крикнул я. – Не только присягу – последнюю драку тоже забыли?! Драконов перепугались, а без них осмелели?! Да если б я знал, что вы такие неблагодарные твари – лучше подох бы там, под дождём, вместе с вами!

Немолодой вояка, весь в сабельных рубцах, подошёл ко мне поближе, сказал:

– Прекрасное высочество, не кипятись. Парни просто не знали, как оно всё обернётся.

– А я знал?! – говорю. – Что мне было делать?

Из компании борова один сказал с ухмылочкой:

– Уж молчал бы, малахольный… Сами Те не разберут, за кого мы теперь воюем – за святейшего принца нашего или за дракона-безбожника…

А у его приятелей на рожах нарисовалось такое насмешливое удовольствие, что я схватился за пистолет.

– Ты, сволочь! – кричу. – Сказал бы – за принца или за золото! Нет, пламя адово, не за золото! За моё имя! Мало вам?!

– Пистоль убери, – отозвались из толпы. – Ты, принц, тоже смертен вообще-то.

– Ишь ты! Имя… Интересненько, чего оно в этой дикой степи стоит, имя твоё…

– Ни денег, ни выпивки, ни баб… Мы, значитца, сдыхать пойдём – а безбожники гнутого гроша не бросят? Вроде как каторга? Ну и дела, братья…

Я всё это слушал и не знал, чего во мне больше – горечи или злости. Все эти гадкие пререкания сердце мне разбили вдребезги. Это подлое отребье меня святым называло, только что не молилось на меня. Орали: «За вас хоть в ад, ваше прекрасное высочество!», ноги мыть и воду пить… а на поверку оказалось, что они просто повод нашли.

Самый подлый повод. Грабить, жечь, резать, набивать чужим золотом карманы – только именем Божьим… и моим… и я, я тоже, как вся эта рвань, нашёл повод. Жили себе дикари, жили – ни о чём дурном не думали… пока мне не приспичило что-то там себе доказывать и входить в историю.

Вляпался. В историю.

– Мы же не разбойники, – говорю. Кажется, сказалось не очень убедительно; некоторые просто по-хамски заржали. – Мы собирались воевать за веру, вы, уроды!

– Ну и что? – сказал бородатый дылда. – Собирались, да не воюем! Принц струсил. Он теперь с безбожниками заодно, слово дал демону – и сдержать собирается. Сделки с Теми Самыми будем заключать?

А пожилой сказал:

– Не дури, принц. Убрались драконы – и слава Богу. Возвращаемся на побережье, отбиваем у дикарей корабль и сваливаем, а по дороге хоть что-то прихватываем, чтоб не совсем с пустыми руками. Не вышло – так не вышло.

– С нами дракон, – говорю.

А пожилой – так добродушно, с улыбкой:

– Да он не понимает ничего – вон, стоит, глазами хлопает. Пристрелить – и вся недолга. Пусть безбожники со своей поганью сами разбираются, а божьим людям тут делать нечего. И не огорчайся, ваше высочество: козни Тех Самых, на всё Божья воля, ничего не попишешь…

И все одобрительно заулыбались и закивали.

– Подонки! – кричу. – Кто тут струсил?! Клятвопреступником меня сделать хотите?! Сами обгадились от ужаса, а меня называете трусом?!

Вокруг загоготали. Боров поднял пистолет и принялся рассматривать замок, демонстративно так. И я понял, что они меня сейчас убьют – банда скотов, за кого я просил! – и спокойно займутся тут любыми мерзостями. И что мне с этим ничего не сделать.

Если кто-то из них доберётся до дома, – не дай Бог, но как знать, – меня ославят так, что никто, никогда вообще обо мне добрым словом не вспомнит.

Я почувствовал такую беспомощность, что всё внутри заледенело и руки опустились. Но тут Доминик сказал:

– А ну замолчите.

Сказал негромко, но все заткнулись. Я обернулся и увидел, что он опять держит Око в кулаке, а Свет Взора Божьего даже сквозь его пальцы заметен. Я подумал, что он воззвал к Господу так убедительно, как только мог, раз ему опять ответили с небес. Доминик стоял спокойно и говорил так, будто детей отчитывал – строго и жёстко, но без злости.

Волкодавы смотрели на его руку и на Чистый Свет, как заворожённые.

– Вы все согрешили, – сказал Доминик. – На вас ложь, убийство невинных, похоть, корыстолюбие. Вы прикрывались святой целью ради исполнения низких желаний. Ваш грех поднял мертвецов из могил. Хотите ли тоже шляться по земле, когда умрёте?

Наступила полная тишина. Сразу стало слышно, как жужжат пчёлы на шиповнике – и всякие деревенские звуки тоже донеслись. Ни один волкодав даже не пикнул.

И что они могли сказать? Я тоже молчал.

А Доминик продолжал: