Мария терпела, терпела, сердечная, да и спрашивает:
— Вы долго будете сидеть как истукан? Гасите свет да скорее ложитесь!..
— Благодарю, — отвечает твой. — Мне пора домой… Меня ждут дела.
— И уехал? — вырвалось у Майи.
— И не говори. Позорно убежал от женщины! И от какой женщины! — Стеша оценивающе посмотрела на Майю: — Я бы на твоем месте попытала удачу. Живешь-то ты теперь без мужа, а природа-то свое требует. Совсем без мужика ведь нельзя — увянешь, состаришься раньше времени. С этим не шутят. А человек он богатый, добрый, если понравишься ему по бабьему делу, озолотит. Только как к этому лешему подъехать? Хочешь, научу тебя? — Стеша встретилась с глазами Майи и осеклась. Такие глаза бывают у жестоко оскорбленного человека. Никакие слова не в состоянии выразить то, что порой кроется во взгляде.
Пока Стеша мыла полы, Майя не обронила ни единого слова, хотя та заговаривала с ней. А когда работа была окончена, Майя дала Стеше два рубля и глазами показала на дверь. Стеша, хлопнув дверью, ушла.
Между тем Коршунов не был таким равнодушным к женщинам, как думала Стеша. Красивая чистоплотная горничная с каждым днем все больше и больше нравилась ему. Константан Николаевич не переставал удивляться воспитанности, изяществу, женственности этой якутки, которая, по всему видно, обучена благородным манерам и знает цену человеческому достоинству. Коршунов стал подумывать о том, чтобы втихомолку сделать Майю своей наложницей. Тем более что это облегчало осуществление того, ради чего тайный агент полиции взял к себе в дом жену и сына члена стачкоме. А в том, что Федор член стачкома, Коршунов не сомневался. Да и на допросе Владимир признался, что он член стачкома. Женщина, имеющая любовника, для мужа опаснее врага, и Коршунову очень хотелось, чтобы один из главных смутьянов в лице своей жены, умной и сильной, имел врага и предателя. Но как это сделать? Коршунов понимал, что добиться Майи не так просто. Она без памяти любит своего мужа, по натуре очень чиста и стойка. И то, как она поставила себя в доме Коршунова, было выше всех похвал. Она сразу же установила между собой и одиноким хозяином перегородку и не разрешала ее разрушить. Как-то Коршунов достал из шкафа золотые серьги и хотел было подарить их Майе. Горничная нисколько не удивилась этому жесту, но и не приняла подарка. Константин Николаевич долго ее убеждал, что она ничем не будет ему обязана, что это он делает исключительно из благодарности за тот уют, который Майя ему создала, и из искреннего желания сделать ей приятное. Что его родная матушка была тоже горничной, пока господин граф Коршунов не сделал ее своей законной супругой. И он весьма сожалеет, что не может последовать примеру своего батюшки, обвенчаться со своей горничной по той причине, что она уже состоит в браке. Говорил он это так горячо и искренне, что лицо Майи залилось румянцем.
— Я бы за вас не вышла замуж, — ответила она, посмотрев в глаза Коршунову.
— Почему, Майя? — с веселым удивлением спросил Коршунов.
— Потому, что любовь не продается и не покупается.
Ответ Майи потряс Коршунова. Сам он думал, что за деньги можно все купить, даже любовь.
Однажды Константин Николаевич вернулся домой раньше обычного и сказал, что в делах и заботах он чуть было не запамятовал свой день рождения и только час назад вспомнил, что он сегодня родился. Коршунов сокрушался, жаловался Майе на неустроенную холостяцкую жизнь и спросил у горничной совета, звать ли гостей или не стоит.
Майя пожала плечами и сказала, что воля его, хозяина, только она не успеет подготовиться к приему гостей.
Решено было гостей сегодня не звать, но Константин Николаевич попросил Майю накрыть праздничный стол и разделить с ним ужин. Из боязни обидеть добрейшего Константина Николаевича Майя согласилась выпить с ним маленькую рюмку вина, пожелать хозяину счастья, доброго здоровья.
Семенчик за день набегался и рано лег спать. Коршунов и Майя сидели вдвоем в кабинете, который одновременно служил и гостиной. На столе стояли закуски и бутылка крепкого дорогого рома, очень сладкого и душистого.
Константин Николаевич наполнил бокалы и свой выпил до дна. А Майя пригубила и удивилась, до чего же вино вкусное, как мед. Еще раз чуточку отпила, смакуя.
— До дна, Майя, очень прошу тебя, если ты желаешь мне здоровья и счастья. Уверяю тебя, от этого вина ничего не будет. Это — нектар.
Майя маленькими глотками тянула из бокала ром, как пьют очень вкусный напиток, чтобы продлить удовольствие. Выпила до последней капли, поставила пустой бокал на стол. Коршунов еще налил себе и Майе.
По телу Майи разлилось тепло, всю ее охватила сладкая истома, ей вдруг стало весело и приятно. И Константин Николаевич вдруг стал какой-то другой, размашистыми, неуверенными движениями достает из тарелки строганину, тыкает вилкой — это благодаря Майе он узнал, какое это преотличное блюдо — строганина, — и улыбается больше, чем обычно.
— Да, Майя, главного-то я тебе не сказал, — заговорил Коршунов слегка заплетающимся языком. — Ну, Майя, сейчас я тебя обрадую!
Майя подалась вперед, глядя на милейшего Константина Николаевича, и не словами — улыбкой сказала, что она готова выслушать радостную весть.
— Есть шанс вырвать из тюрьмы твоего Федора. И не я буду, если я это не свершу. Твой Федор будет на свободе. И очень скоро.
Коршунов видел, как дрогнули у Майи крутые брови, глаза расширились, щеки вспыхнули счастливым румянцем. Она хотела что-то сказать, да так и не сказала, не сводя с Коршунова изумленно-вопросительного взгляда.
— Нынче утром я был в полицейском участке, разговаривал с кем следует. Так вот… — Коршунов сунул в рот строганины, пожевав, проглотил. — Так вот, Федора согласны выпустить, если его возьмут на поруки. Но не кто-нибудь, а сам господин Тихомиров, подрядчик. Требуют поручительство самого хозяина. Тихонова я немного знаю: хитрый и жестокий старик. Осторожный. Но он от нас зависит — корпорация дает ему подряды. Понимаешь, к чему я клоню?
Майя плохо понимала смысл того, что говорил Коршунов, — от волнения, от радостного возбуждения, вызванного тем, что она услышала, от выпитого вина, — но главное улавливала. Этот человек собирается освободить из тюрьмы ее любимого мужа. Даже бог, наверно, не властен совершить то, что может сделать для нее Константин Николаевич…
— Ежели мы ему намекнем, Тихонов возьмет на поруки хоть самого дьявола. Но это должен сделать сам господин Теппан. И он это сделает. Еще не было случая, чтобы господин Теппан не исполнил моей просьбы! А пока, Майя, давай выпьем за успех нашего предприятия. Только до дна. Я верю в магическое свойство тоста. Это своего рода заклинание, магия. Поэтому только до дна.
Коршунов опрокинул свой бокал.
— Загадай, Майя, в какой день и час ты хочешь видеть Федора дома, выпей — и все сбудется.
— В будущее воскресенье, в полдень, — сказала Майя, держа в руке бокал.
— Стало быть, через три дня. Пусть сбудется.
Майя зажмурила глаза и через силу выпила весь бокал, до дна.
— Но имей в виду, Майя, дорогая, — перешел Коршунов на доверительный тон. — Хлопочу я не бескорыстно. К весне я переезжаю на постоянное жительство в Санкт-Петербург, к себе домой. Вы должны будете последовать за мной. Вместе со всем семейством. Будете состоять при мне в качестве моей личной поварихи. А Федора я определю кучером. Будете жить во флигеле. Там шесть комнат, превосходная обстановка. — Он опять наполнил бокалы и тут же выпил свой до половины.
Майя сидела словно в карусели. Приятно кружилась голова от слов Константина Николаевича и от рома. Ей показалось, что Константин Николаевич рядом с ней парит в облаках… Глаза его лучились доброй и лаской. «Ангел… Мой ангел-хранитель», — с молитвенным трепетом подумала Майя.
Вот он встал, подошел к ней, попытался погладить ей волосы. Майя вскочила, вытянула руки, как бы защищаясь.
Коршунов взял ее за руки, выше локтей, притянул к себе, хотел поцеловать. Майя оперлась руками о его грудь. Крик застрял в ее горле. Коршунов обнял ее за талию, поднял и понес к себе в спальню.
