— Варвара! — позвала батрачку Харитина. — Вот ветер! Ушла по воду, и нет ее. Гулять убежала. Надо бы самовар поставить.

— Так я поставлю, — утирая слезы, сказала Майя и вышла в боковую комнату.

— Хозяин в городе, — ответила на вопрос Федора старуха. — Три дня как уехал по делам. Не нынче, так завтра вернется. А вы что намерены делать? Как думаете жить дальше?

Федор пожал плечами:

— У нас думы короче полы наших шуб. Что будет завтра, не знаем. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на спящего ребенка.

«Никуда вы не денетесь, у нас останетесь», — подумала Харитина, довольная тем, что Федор с Майей вернулись. Иннокентий платил им мало, а работать заставлял много.

— С тех пор как вы ушли, у старика моего что-то не заладилось в хозяйстве, — стала жаловаться Харитина. — После вас столько батраков у нас перебывало. Или лодырь, или не чист на руку. Не было дня, чтобы мы о тебе, Федор, не вспоминали. В Маче три воза мяса пропало. Батрак напился, а воры-то подстерегли и вместе с лошадьми… Да еще купец Шарапов надул нашего человека, обсчитал при весе, чтоб ему ни дна ни покрышки. За тобой, Федор, мой старик жил и горя не знал… Он очень обрадуется, что ты вернулся.

Майя в боковушке хлопотала возле самовара и слышала разговор Федора с хозяйкой.

«Все им мало, — с ожесточением подумала она. — Гребут, хапают, копят. А нищему милостыню не подадут, не посочувствуют — наоборот, радуются чужой беде: дармовые руки».

Федор, сочувственно качая головой, слушал хозяйку и думал: «Нам, видимо, не нужно будет искать пристанища. Эти люди примут нас».

— Шарапова я знаю, известный надувала. Такой же и Шалеев. Кого угодно надуют тут же на глазах. Как то я сдавал Шарапову девяносто пудов мяса. Перевесили его люди мой груз — восемьдесят два пуда. «Как, — говорю, — было девяносто». На, считай, говорит. Я стал считать. Все как будто верно — восемьдесят два. Начал проверять гири. К одной приморожен ком глины, к низу, сразу даже не увидишь, к другой — камень. Тянуть-то они стали больше положенного веса. Заставил обменять гири и перевесить. — Рассказав об этом, Федор подумал: «У богача руки загребущие, и все они друг друга стоят».

В дом вошла худая измученная девушка — кожа да кости, — в ситцевой рубашке, застиранной и вылинявшей. Девушка через силу втащила два берестяных ведра воды и присела, чтобы отдышаться.

«Это и есть Варвара», — догадался Федор.

— Тебя только за смертью посылать, — понизив голос, сказала Харитина. — Ты где столько времени пропадала?

Лицо девушки передернулось то ли от обиды, то ли от страха. Она чуть слышно ответила:

— За водой… ходила.

— Ты что, тонула там или тебя к дереву привязывали?

— Нет… — вырвалось у Варвары.

— Так почему же ты так долго ходила? С кем-нибудь сидела и лясы точила, бездельница. Пошла вон с моих глаз и на порог не показывайся. Уходи, надоела!..

Варвара громко, навзрыд заплакала и убежала.

Федор, слушая, как Харитина отчитывала батрачку, не узнавал хозяйки. То, бывало, слова от нее не услышишь, кроме жалоб на болезнь и слабое здоровье, и вдруг столько гневных слов и жестокости.

— Ну и молодежь нынче пошла, — продолжала негодовать старуха. — Ни стыда, ни совести. Слова им не скажи. Чуть что — фырк, фырк!.. Вместо того чтобы спокойно выслушать. Ведь им добра желаешь. — Хитрая старуха теперь старалась повернуть дело так, будто она не прогнала батрачку, а та сама ушла.

Вошла Майя и доложила, что самовар вскипел.

— Ты же знаешь, милая, где все у нас лежит, — совсем другим голосом сказала хозяйка. — Накрой на стол, будем чай пить. — Она достала из кармана ключ и протянула Майе.

Майя, постояв несколько минут в нерешительности, взяла ключ, вышла в чулан и принесла оттуда масло и хлеб. Поставила самовар на стол, налила чай в чашки.

Когда они все втроем сидели за столом и пили чай, негаданно-нежданно вошел Иннокентий. За разговором никто не услышал, как хозяин въехал во двор и как вошел в сени.

— Кого я вижу?! — удивленно воскликнул Иннокентий. — Откуда вы?..

Неурядицы в торговле и новые заботы не прошли для купца даром: старик за это время очень сдал, сморщился, как бы уменьшился в росте. Федор с трудом узнавал своего бывшего хозяина.

Иннокентий разделся, удивленно поглядывая на гостей, и сел к столу.

— Гостям мы всегда рады. Рассказывайте, как живете. — Старик увидел на ороне спящего Семенчика. — О, да вы всем семейством! Переезжаете на новое место? Не в город ли?

— Нет, не в город.

Иннокентий видел это по унылому лицу Федора и по тому, как он держал в руках чашку с недопитым чаем, словно не решаясь поставить ее на стол. Купец понял: Федор с Майей опять вернулись к нему. Чтобы скрыть свою радость, он продолжал приставать к Федору с расспросами, пока тот не рассказал ему о своих злоключениях.

Купец выслушал батрака с непроницаемым лицом, не перебив его ни единым словом. Когда Федор кончил, Иннокентий спросил:

— И куда же вы теперь? Где думаете жить? — А про себя подумал: «Время-то не сезонное, кому вы сейчас нужны».

Помявшись, Федор ответил:

— Сами не знаем, куда. Где-нибудь пристроимся.

Иннокентий участливо покачал головой, изображая на своем лице сочувствие, и тоном человека, который готов на все ради ближнего, сказал:

— Да ведь зима на носу. Куда же вы пойдете? Оставайтесь у нас. Поживете до лета, а там — вольному воля…

Федору и Майе ничего другого не оставалось, и они опять нанялись к Иннокентию в батраки. Скот пришлось продать хозяину. Федор и Майя понимали: купец оставил их у себя не из милости — он преследовал свою выгоду. Поэтому Федор и Майя, посоветовавшись, решили летом податься в Бодайбо, на золотые прииски.

Однажды вечером они сообщили о своем намерении хозяевам. Иннокентий поморщился, точно его заставили выпить хвойного отвара, и сказал:

— Уж не думаете ли вы, что в золотопромышленной тайге рай и благодать? Все это — сказки. Там тоже полно голодных и раздетых.

Харитина даже в лице переменилась, когда услышала, что Майя и Федор собираются уходить от них. Ей очень не хотелось терять честную безотказную батрачку, которая вела в доме все хозяйство. Да и Федору не так легко найти замену.

— Зачем же уезжать с родных мест неизвестно куда? — В голосе хозяйки сквозил лед. — Чужая сторона хуже мачехи.

— Батраку везде чужбина, — отпарировала Майя. — Здесь нам ни за что не выбиться из нужды. Так и будем всю жизнь скитаться.

Иннокентий долго о чем-то думал, склонив седую голову, потом пристально посмотрел на Федора, перевел взгляд на Майю и сказал:

— Почему бы вам не найти тех, кто поджег ваш дом, и не подать на них в суд? Пусть возместят вам убытки, чтобы вы могли и построиться и зажить, как люди.

— Кто поджег наш дом и по чьему наущению, нам известно, — сухо ответила Майя. — С ними мы уже однажды судились в продолжение трех лет. Сыты по горло судами. Нам не будет там житья, пока живы родственники Яковлева. Так не лучше ли уехать подальше отсюда и не мозолить ничьих глаз?

После этого разговора между Федором с Майей и хозяином пробежала черная кошка, их отношения заметно ухудшились. Харитина вдруг ни с того ни с сего начинала привязываться к Майе, упрекать в лености и в непослушании, хотя еще недавно не могла нахвалиться своей служанкой.

Весной, после ледохода на Лене, Майя и Федор засобирались к отъезду. Рассчитывая Федора и Майю, Иннокентий сказал:

— Нынче летом я должен отправить купцу Шарапову двести голов скота. По договору. Не взяли бы вы на себя труд сдать попутно этот скот по назначению? Тебе, Федор, не привыкать.

Иннокентию было выгодно, чтобы Федор с Майей перегнали скот в Мачу. Не нужно было оплачивать прогон баржи в два конца. Денежное вознаграждение — один рубль за каждую голову скота, — которое прогонщики получали, можно было переполовинить — заплатить Федору по полтине. Купец много выгадывал на этой сделке.

И для Федора с Майей это было кстати. Им до Мачи не нужно было платить за дорогу, кроме того, они заработают сто рублей. Совсем неплохо.