Майя поняла это и спросила:

— Вы мне не верите?

Иван Семенович с веселым видом развел руками!

— В это, знаете, трудно поверить.

Майя молча вышла в свою комнату и вскоре вернулась, неся пачку фальшивых векселей. Не говоря ни слова, она положила на стол бумаги.

Иван Семенович взял бумаги и стал их разглядывать. Все его сомнения теперь развеялись, как дым. Бумаге Иван Семенович верил свято и безоговорочно. Человек даже под присягой может солгать, а бумага — никогда.

— Вы полагаете, что эти бумаги утратили свою цену? — весело спросил Иван Семенович, разложив в руках векселя веером, точно карты. — Ничуть не бывало. На вашем месте я бы все их до единого обратил бы против господина Яковлева и получил бы такую компенсацию, что вам даже во сне не снилась. Если хотите, я к вашим услугам. Ведь это мой хлеб. Господин Яковлев совершил подлог, засвидетельствовав фальшивые векселя со злым умыслом, и подверг незаслуженному осмеянию женщину благородного происхождения… Эти деяния уголовно наказуемы.

Майя знала об этом и не раз думала, как бы предъявить Яковлеву иск, но не знала, как к этому приступить, к кому обратиться. Случай посылал ей нужного человека, но Майе нелегко было решиться, не посоветовавшись с Федором.

— Где уж нам, батракам, судиться с улусным головой. Его власть, его и сила. Да и денег у нас нет на судебные издержки.

— Процесс надо вести так, чтобы выиграть его наверняка, — Иван Семенович аккуратно сложил векселя. — А что касается сословных различий, то пусть это вас не тревожит. Вы с господином Яковлевым равны. Супругой батрака вы стали вследствие чрезвычайных обстоятельств, преднамеренно созданных ответчиком. — Иван Семенович потер руки, предвидя, какой шум вызовет этот процесс. — А брак ваш можно будет расторгнуть.

— О нет! — Лицо Майи вспыхнуло. — Я люблю своего мужа, вышла за него по любви.

— Не понимаю…

— Пошла я за ним уже после того, как обман обнаружился, по доброй воле. И нисколько не раскаиваюсь.

— А до того, как вас обвенчали, вам известно было, что он не купец, а батрак?

— К счастью, мои родители этого не знали.

— Почему к счастью? — Удивлению Ивана Семеновича не было предела. — А вы лично знали?

— Нет, конечно.

Теперь Иван Семенович смотрел на Майю с любопытством и невольным уважением. Он, кажется, понял, но не мог еще постичь самого главного: какой силой самоотречения надо обладать, чтобы так поступить. И во всем этом ни тени рисовки. Какая тут рисовка?!

— Впрочем, не совсем по доброй воле. Брачные узы обязывают жену следовать за своим мужем повсюду, кроме мест заключения. До тех пор пока эти узы нерушимы. И впредь оставлять их нерушимыми или изменить положение вещей — это дело ваше, сугубо личное. — Иван Семенович торжественно поднял большой палец. — То, что вы любите теперь своего мужа и не собираетесь с ним разводиться, не смягчает вины господина Яковлева. Подлог и обман совершены. Так что подумайте, утро вечера мудренее, и завтра скажете мне. Никакого вознаграждения за ведение процесса я от вас не потребую, на случай, если мы его проиграем. Ну, а если выиграем, надеюсь, не буду обиженным. Сами положите за мой труд, сколько сочтете нужным. Идет? Советую не упускать случая. Ваше дело верное.

Майя, забрав векселя, ушла в свою комнату. Семенчик лежал в зыбке и ровно посапывал во сне.

Майя не торопясь разделась и нырнула под одеяло, в холодную постель. Она вспомнила Федора, и теплая волна растеклась в груди… Майя, закусив нижнюю губу, с трудом подавила стон. Вот уже второй месяц рядом с ней не было Федора, и она тосковала по нему. Где он сейчас, ее любимый муж? Может быть, где-нибудь коротает ночь на холоде, и может, в дороге мается. Ведь не заночуешь в тайге, под открытым небом. Скорее бы обзавестись кое-каким имуществом и зажить своим домом. У них уже есть корова с теленком. Нынче весной их буренушка опять должна отелиться. У них будет три головы скота. Соорудим себе с Федором где-нибудь юрточку, места под луной хватит, и заживем. Как-то этим летом Майя видела один уголок у озера, на южной окраине деревни. Небольшая круглая полянка, усеянная цветами. Еще тогда она подумала: «Вот бы здесь поставить домик…»

А теперь и вовсе может все измениться к лучшему. Бог посылает им доброго человека, который принял ее рассказ близко к сердцу и готов заступиться за нее. И денег за это не просит наперед, так почему бы и не довериться бы ему? Федор тоже не стал бы отговаривать… С этими мыслями Майя уснула.

Утром за завтраком Иван Семенович, улыбаясь, сказал Иннокентию:

— В эту ночь, можно сказать, я так и не уснул.

Иннокентий попутался:

— Постель была жесткой?..

— Нет, постель отличная, тепло, спокойно. Не спалось по другой причине.

— По какой?..

Иван Семенович метнул на Майю улыбчивый взгляд и, прищурясь, ответил:

— Не мог уснуть после того, как Майя поведала мне о своей жизни. Лицо Майи вспыхнуло. Она чуть не вскочила с место и не убежала. Иннокентий удивленно посмотрел на свою батрачку.

— О чем же она вам рассказала? Уже скоро два года, как она у нас живет, но мне ничего такого не рассказывала. Что ты такое рассказала гостю, что он не мог уснуть?

Иван Семенович заступился за Майю:

— Не смущайте ее. То, что я от нее услышал, не заслуживает порицания, а наоборот… Кто, вы думали, перед вами сидит? — Гость кивнул на Майю.

Купец пожал плечами: мол, что за странный вопрос.

— Полагаете, я не знаю?..

— Нет, не знаете. Прошу любить и жаловать: родная дочь головы Средневилюйского улуса Харатаева.

— Эта?.. — Иннокентий толстым пальцем показал на Майю.

— Да-да, как ни странно. Жертва злонамеренных козней господина Яковлева. Вы с ним, кажется, знакомы. Он высватал дочь Харатаева за своего батрака обманным путем.

Иннокентий шумно втянул в себя воздух и уставился на Майю своими соколиными глазами. Они вот-вот, казалось, выкатятся из орбит.

— Неужели!.. Неужели это правда?..

Иван Семенович посмотрел на Майю, как бы ища у нее поддержки:

— Спросите у нее.

Иннокентий всем своим видом выражал удивление, чмокал губами, щелкал языком, недоуменно пожимал плечами.

— Это правда, Майя?..

Майя все время сидела, низко опустив голову, словно стыдилась, что ее отец — Харатаев, улусный голова.

— Правда, — тихо сказала она. — Голова Семен Иванович Харатаев — мой отец…

Когда Майя произнесла эти слова, и хозяин и ночлежник с новой силой почувствовали важность и значимость того, что только теперь для них открылось. Все трое довольно долго молча сидели за столом, думая об одном и том же.

— Господи, чего только на сеете не случается, — наконец промолвил купец.

Майя встала и медленно вышла в свою комнату. Там она достала из-под подушки векселя, вернулась и, не говоря ни слова, положила их на стол перед ночлежником.

Иван Семенович стал внимательно рассматривать черные печати. Да, никаких сомнений, это подлинные гербовые печати Намской улусной инородной управы, приложенные к фальшивым векселям. Доказать причастность головы Яковлева к этому злодеянию не составит никакого труда. А за сим последует расплата…

Майя наблюдала, как хозяин и постоялец разглядывают векселя, тихо переговариваясь, и вдруг подумала: «Не выиграй ты, Иннокентий, золото у того несчастного, быть бы и тебе батраком, как мой Федор. А теперь, видишь ли, в купцы вышел. Еще неизвестно, намного ли совесть Яковлева чернее твоей…»

— Я забираю бумаги, Майя. Будем возбуждать судебное дело.

— А моему Федору ничего не будет за то, что он назвался сыном купца? — с нескрываемой тревогой в голосе спросила Майя.

Иван Семенович как-то об этом не, подумал и был застигнут врасплох. По логике Федор тоже должен разделить часть вины, но он приходится мужем истицы. И она ему не предъявляет обвинений.

— В городе у меня есть один знакомый русский. Я с ним обо всем советуюсь, — сказал Иван Семенович, пряча в карман векселя. — Спрошу, что он скажет, и сообщу вам.