Утром Майя за чаем призналась хозяйке, что она ждет ребенка. Слушая Майю, Харитина несколько раз концом платка вытерла глаза. Майя сразу не поняла, почему хозяйка всплакнула.

Иннокентий, узнав от жены о беременности Майи, скис:

— Мне это не очень нравится. Эта «госпожа» свяжет себе руки, и от нее никакой пользы не будет. Надо что-то делать.

— Были бы живы мои птенцы, — всплакнув, сказала Харитина, — большего счастья не надо бы…

— А мы что, несчастные? — удивился купец, — Слава богу, при деньгах и при хлебе. Что тебе еще надо?

С тех пор Харитина не заводила разговора с мужем о Майе, хотя тот напоминал, что не худо было бы подыскать другую женщину. Но Харитина даже слышать об этом не желала.

Майя продолжала все делать по дому, хотя ей становилось тяжеловато. Однажды хозяйка, увидев, что Майя собирается мыть полы, сказала:

— Теперь тебе нельзя этим заниматься. Я найду девушку, которая будет мыть полы.

— Нет-нет, ничего, я вымою.

Хозяйка отобрала у Майи ведро и тряпку.

— Береги и цени, дочка, счастье, которое ждет тебя, — тихо проговорила она. — Бездетный человек одинок и несчастен.

Однажды за ужином Майя спросила у хозяев, почему у них нет детей.

Иннокентий тяжело вздохнул и даже, как показалось Майе, поежился, словно ему сделали больно.

— Мы ведь тоже были бедными людьми, — помолчав, начал он. — Сам я из Борогонского улуса, жена моя из Соттинского наслега того же улуса. Маялись мы с ней, маялись, да и переехали жить в город. Нам повезло, нас нанял на работу старик Монеттах, отец купца Никифорова. В это время у нас родилась дочь. Картинка, а не девочка. Я чувствовал себя на седьмом небе, думал, что во всем свете нет счастливее меня. Монеттах был богат и жаден! Для самого себя жалел лишнюю крошку. Я днем возил разные товары, а ночью караулил магазин. Жили мы всей семьей в передней комнате дома вместе со всеми работниками. Харитине находилась работа в хозяйском доме — топила печи, мыла, стирала. Не дом был, а заезжий двор. Всегда в нем полно чужих людей — уезжали, приезжали. Все время пьянство, картежная игра, шум, гам. Не было ночи без драки. В комнате, где мы жили, холод собачий, а у нас даже тряпок не было, чтобы запеленать трехмесячную дочку. Ну ребенок и простыл, заболел… Через несколько дней мы ее похоронили. Мне казалось, что жизнь теперь кончилась.

Харитина плакала навзрыд. Майя жалела, что разбередила рану этих людей.

— А как же вы разбогатели? — заинтересовалась Майя.

Иннокентий молча посмотрел на нее своими круглыми, как у чеглока, глазами и откинулся на спинку стула. Харитина встала из-за стола и ушла в свою комнату.

— Ну так и быть, расскажу. Однажды ночью сидели мы у одного приятеля, жил он возле станции Техтюрской. Сидим, глушим водку и в карты играем. Вдруг вваливается в дом незнакомый человек, обросший, пьяненький. Садится к нам за стол. Ну, мы его угостили, налили водки. Мужика еще больше разобрало — он шел с приисков. Достает мешочек с золотом, фунтов на десять: «Кто желает со мной сразиться, садись». Я, недолго раздумывая, сел с ним играть… Мужик был пьян, и обыграть его не стоило никакого труда… Так это золото перекочевало ко мне…

Иннокентий замолчал, как будто испуганный своей откровенностью, положил на стол серебряную вилку, облокотился, сжав руками голову. Ему во всех подробностях вспомнились события той ночи, их не могли стереть ни годы, ни потрясения. Он точно наяву увидел тот дом возле Техтюрской станции. Сальные свечи горели тускло, коптили, махорочный дым клубами стоял в помещении, першил в горле, мешал дышать. В комнате стоял сплошной кашель. После попойки стали играть в карты. У Иннокентия было двадцать рублей — деньги немалые по тому времени. Играли в штосс. Банк держал Иннокентий. Свечи потрескивали, горя багровым пламенем. И лица игроков были багровыми, мрачными. Иннокентий, притворяясь пьянее, чем он был в самом деле, нахально метал себе за спину карты и все время выигрывал. Как ни странно, никто не замечал шулерских проделок Иннокентия — наверно, водка совсем глаза затуманила.

Один, проигравшись до нитки, вставали, другие садились на их место. Стол был изрезан ножом — на нем крошили табак, в нескольких местах сожжен углями, выпавшими из самоварной трубы, и немного пошатывался.

Все, кто посидел за этим столом, вставали без копейки. А Иннокентий все выигрывал и выигрывал. Он не жалел денег на водку. Началась новая попойка, потом опять садились за карты. Все перепились, шумели, кричали.

Вот в это время и ввалился мужик, шедший с прииска. Подошел к столу и тоже сел. Выпил, закусил и уставился на Иннокентия. А вид у него разбойный, глаза кровью налитые.

— Давай с тобой в карты сыграем, — не сказал, а рыкнул на Иннокентия так, что у того душа в пятки ушла.

— Не желаю с тобой играть, — пролепетал Иннокентий.

Приискатель схватил Иннокентия за грудь, повалил на орон:

— Если не будешь играть, убью, как собаку.

— У тебя небось ни копейки за душой, — осмелел Иннокентий. — На что же ты будешь играть?

Приискатель отпустил Иннокентия, сел рядом с ним на ороне и стал расстегивать шаровары. Он долго там копался, сопел, наконец вытащил туго набитый мешочек, потряс им перед носом Иннокентия и, взвешивая его на руке, сказал:

— Чистое золото, сразу разбогатеешь, если выиграешь.

У Иннокентия глаза разбежались, руки сами вытащили из кармана карты. Они молча сели к столу и под пьяный храп стали играть вдвоем. Условились, что каждая взятка по сто рублей. Золото идет за десять взяток. Вначале Иннокентий проиграл две взятки. Оставалось у него менее ста рублей. Зажмурив глаза, он срезал и поставил две карты… Если обе карты будут биты — крышка, он проиграл. Нижняя карта тут же оказалась битой. Иннокентий незаметно опустил ее на пол. Вторая карга не была битой.

Он ударил картой по столу:

— Есть!

Пьяный партнер не заметил шулерства. Иннокентий совсем обнаглел и во всех последующих ставках срезал по две карты. Так он выиграл у приискателя золото.

К концу игры мужик протрезвел, попросил у Иннокентия на бутылку водки и, вместо того чтобы идти в город, куда он держал путь, опять вернулся на Ленские прииски.

С той поры Иннокентий не играл в карты. С выгодой продал золото и стал торговать. Хлебнув сам горя, новоиспеченный купец слишком хорошо знал, в чем нуждается сельский житель, за что он готов платить втридорога, и повел дело так, что вскоре разбогател.

Иннокентий открыл глаза и увидел, что Майя сидит, ждет продолжения рассказа.

— Ну так вот, с тех пор мы стали жить своим домом… Лучше бы вместо богатства детей полон дом… — Он хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой.

— Зато вы теперь богаты, ни в чем не нуждаетесь. — У Майи вырвался вздох.

— Да, богаты… Не так уж и богаты. Если спросить, что хуже всего на свете, многие, наверное, ответят… богатство. Оно лишает покоя. Вся жизнь подчинена тему, чтобы копейка превратилась в рубль. Не знаешь ни сна, ни отдыха. Ни о чем другом не думаешь, кроме того, как подешевле купить и подороже продать. А взять и спросить у самого себя: кому все это нужно?.. Ведь на тот свет не унесешь!..

Так перед Майей открыл свою душу один из тех, кто разбогател, но счастья так и не познал — оно обошло его стороной…

Майя родила сына. Спустя две недели крестный отец Иннокентий свозил младенца в Предтеченскую церковь и окрестил. Ребенка назвали Семеном.

Крестный отец раскошелился, приказал сшить своему крестнику целую дюжину рубашек, купил кроватку, тележку, одеяло, подушек. Отцу ребенка, Федору, подарил шапку из красных лисиц, камусы из лап черных оленей и теплую шубу. Майе купил голубое шелковое платье и черную суконную шубу.

Бездетные Иннокентий и его жена всем сердцем привязались к Семенчику. Старики целыми часами просиживали у его постельки, волновались и переживали, когда он плакал, не знали, чем и как его успокоить, утешить.

До года Семенчик рос хилым, болезненным, плаксивым, часто простуживался, а потом вдруг выровнялся, окреп, стал спокойным и здоровым ребенком.