— А ты молчи! — басовитый мужской голос передразнил Семена: — «Можно по записке?» Креста на тебе нет! У тебя десять коров.

— Ты бы лучше клопов дома сосчитал! — огрызнулся Семен. — Глаза ему мозолят мои коровы!

— А зачем нам, тятя, столько коров? — вдруг спросил Алеша, младший сын Серкина.

Семен оторопел. Несколько минут он молчал, уставившись на сына, потом поднял вверх кулаки и на всю лавку закричал:

— Ах ты, сопляк!.. Обуваю, одеваю, кормлю!.. А он!..

Алеша хотел что-то сказать, но Семен схватил его за плечи и вытолкал на улицу.

— Тятя, пусти!.. Пусти, говорят тебе!..

— Отцовское добро ему стало мешать!.. Сам еще ничего не нажил!

— Не ты наживал!..

— Ах, не я!.. Комиссар мне твой помог!.. Советская власть!

Алеша как мог защищался от ударов.

— Руку на отца поднимаешь!.. Убью!..

Отца с сыном тут же окружили:

— Смелее давай сдачи, Алешка!.. За что же ты его бьешь, длиннорукий?.. Учи, учи пока молод! — Одни взяли сторону отца, другие возмущались. — При честном народе!.. Парень-то вон какой вымахал, а он лупит как маленького!.. — Семена оттащили от сына.

— Вскормил, вспоил на свою голову! — вопил Семен. — Да он хуже комиссара! В сто раз хуже!..

— Советская власть ему не нравится, — размазывая по лицу слезы, отвечал Алеша, — комиссары не по душе. А мне нравится! Во!.. Нравится, нравится, правится!.. И ничего ты не сделаешь!..

Серкин яростно потряс кулаками и бросился бежать. Вслед ему засмеялись.

…Этот день для мачинских бедняков превратился в праздник. До позднего вечера в лавках и вокруг них толпился народ. Радовались дешевизне товаров. Ревком подал список, кому из бедняков причитается бесплатная одежда и продукты.

Даже когда закрыли лавки, молодежь не расходилась. И еще долго на все село раздавались песни. Заводилой был Алеша Серкин. Он громче всех пел:

Вместе с молодежью веселился и комиссар. Он все с большей симпатией и интересом присматривался к Алеше. За сердце брала песня, которую тот пел. Парни и девушки держались с комиссаром по-свойски.

Развлекалась молодежь почти до восхода. Расходились по домам парами и в одиночку. Семенчика догнал Алеша.

— Меня нынче отец избил, — вдруг пожаловался он.

— За что?

— Я спросил, зачем нам так много коров.

— Ты прав. Десяток коров для одной семьи многовато. — Алеша удивился: комиссару известно сколько у них скота. — Твой отец ненавидит новую власть, мы знаем.

— Его Шарапов подстрекает.

— Твой старший брат тоже на нас косится? — спросил Семенчик.

— Он как отец. О том только и думает, как бы разбогатеть.

— Ты, кажется, грамотный? — вдруг поинтересовался комиссар.

— Не очень. Четыре класса окончил в Анняхе.

— Пойдешь писарем в ревком? Платить будем продуктами. Только от отца придется отделиться.

— Да хоть сегодня! — обрадовался Алеша. — Домой я не вернусь.

— А жить где будешь?

— У тети. Ее дом у самой пристани.

— Вот и ладно.

— А как же Варламов?

— Варламова устраняем. У нас нужно держать язык за зубами, а Варламов болтун. Все, о чем говорится в ревкоме, на следующий день доходит до Шарапова.

— От меня они ничего не узнают, — сказал Алеша.

Пока Алеша беседовал с комиссаром. Семен со старшим сыном поджидали его у ворот. Всю ночь простояли, прислушиваясь к веселым голосам, доносящимся издалека. Ловили отдельные слова песни, которую распевал Алеша. Семен любил своего младшего сына и ненавидел за строптивость. Эту черту характера Алеша унаследовал от отца. Тем не менее сыну Семен не прощал, когда тот упрямился. Он не мог никак понять, откуда у Алеши такая любовь к комиссарам? Видел только одного живого комиссара. Да и тот такой же сопляк!..

Между тем именно это и пленило Алешу. Он сразу потянулся к комиссару, еще мальчишкой бегали с ним по пристани. Хотя это и было давным-давно. Алеше казалось, что с тех пор прошло много лет.

Когда песни смолкли, старший сын сказал отцу:

— Пойдем, тятя. Мимо ворот не пройдет.

— Подождем. Пусть при тебе тут же повинится. Иначе не пущу домой.

— А может, он вовсе не придет?

— Не придет? — В голосе Семена прозвучал испуг. — Никуда он не денется.

…— Если ты будешь работать в ревкоме, отец пальцем тебя не посмеет тронуть, — сказал комиссар, взяв Алешу под локоть.

— Пусть только попробует! Я его не боюсь.

Семенчик проводил Алешу до самой пристани, где жила его тетя.

И на следующий вечер молодежь опять допоздна водила хоровод. Семенчик грустил: не пришла та, которую он понапрасну ждал уже второй вечер. Ах, вот, кажется, она!..

Но Настя, видно, и не думала подходить к кругу. Нагнув голову, быстро прошла сторонкой.

Семенчик незаметно отделился от круга и побежал за Настей. Девушка не оглядывалась.

«Нужно догнать и поговорить, — думал Семенчик. — Ведь завтра уеду, и неизвестно, когда вернусь».

Настя оглянулась и неожиданно замедлила шаг.

Семенчик догнал ее и, даже не поздоровавшись, спросил:

— Настя, почему не приходишь на гулянку?

Настя не ответила. Шла, будто Семенчика не было рядом.

— Я ждал тебя все время, а тебя нет и нет. А завтра я уже уезжаю.

— Завтра?.. — вырвалось у Насти. В голосе ее было не то удивление, не то испуг. Она подняла глаза. Под ее взглядом Семенчик смутился и покраснел.

— Завтра.

— Надолго?

— Не знаю даже…

Семенчик увидел, что она улыбается. Но улыбка эта была какая-то другая — она не ласкала и не радовала. У Семенчика вдруг пропало желание идти рядом с девушкой. Но это только на мгновение…

— Моих родителей… ограбил. Теперь поедешь других грабить? — сказала, как пощечину дала.

— Это не я — революция отобрала у купца Шарапова имущество, которое он награбил. Он!.. — Семенчик подумал, что Настя, пожалуй, обидится за эти слова. «А сама что сейчас сказала?»

— Мой отец никого не грабил! Он разбогател своим трудом!

— Своим трудом? А почему же не разбогатели своим трудом его батраки? Их у него полдеревни. А обсчитывал, обмеривал он всю деревню. Продавал товары втридорога! Это не грабеж?

— Кому дорого, пусть бы не покупали. — Настя ускорила шаги.

— Настя, у тебя нет молозей, а у меня их полно. И не на одну я не дам наступать. Даже тебе, — добавил Семенчик после паузы.

Последние слова были произнесены таким тоном, что Настя опять подняла глаза и замедлила шаги. Некоторое время они молчали.

Ты на меня очень злишься? — спросил Семенчик.

— Очень.

— Наверно, задушила бы своими руками? Или нет? — Семенчик остановил ее. — Говори напрямик.

Серо-голубые глаза шараповской дочки показались Семенчику такими большими, что в них отразились луна и звезды. Они, не мигая, смотрели на него.

— Нет, — сказала она одними губами. И шепотом повторила — Нет.

Семенчик проводил девушку до самого дома. Шли они молча. Уже у самых ворот Настя как-то внимательно посмотрела на Семенчика и, не попрощавшись, юркнула за калитку.

Всю ночь Семенчик не спал, думал о Насте. Она стояла у наго перед глазами, гордая, красивая и недоступная. У Семенчика еще не было девушки, и он не знал, как с ними держаться.