— Гудзинский, говоришь, Алешка? Наш!.. Братва, наши! — закричал он на всю палубу. — Поднимай флаг!

По мачте вверх тут же скользнул красный флаг, затрепетал на ветру.

— А я — Столяров, — тыча себя в грудь, представился человек. — Столяров. Слыхал о таком?

Федор не слышал о Столярове.

— А мы думали, в Бодайбо еще Керенский. Торопились. Оказывается, без нас обошлись! — возбуждено шумел Столяров. — Ну-ка, вези меня к Алешке. Мы с ним старые друзья!

Вскоре Столяров и Гудзинский мяли друг друга в объятиях и восклицали:

— Вася!..

— Алешка!..

— Сколько лет, сколько зим!..

— Не ждал подмоги?..

— На каком ветру ты так, браток, задубел? — разглядывая друга, спросил Гудзинский.

— На том, что и ты, дружище, на революционном!

— Далеко ли путь держишь, если не секрет?

— В Якутск, — ответил Столяров, — Советскую власть устанавливать. А по пути решили сюда заглянуть, помочь пролетариям.

— Ну и мы в Якутск собрались.

— А тут кого оставляешь?

— Человек сорок наших останется.

— Мало, — хмурясь, заметил Столяров.

Командиры отрядов пошли в каюту совещаться.

На следующий день весь отряд Гудзинского, состоящий из четырехсот пятидесяти штыков, и сотня бойцов из отряда Столярова разместились на «Гонце», «Революционном» и «Диктаторе» и взяли курс на Якутск. Остальные бойцы Столярова остались в Бодайбо.

Гудзинский разбил отряд на взводы и отделения. Федора назначили командиром отделения, в которое вошли только якуты.

— Будете разведчиками, — объявил командир.

Черев сутки суда пришвартовались у причала возле деревни Витим, где река Витим вливается в Лену. После короткого отдыха «^Революционный», «Диктатор» и «Гонец» вошли в русло Лены. Еще через сутки на берегу реки между скал в низине показалось cело Нерюктейск.

Пароходы встречала местная «власть»: урядник, пять милиционеров, с десяток казаков. Узнав, кто находится на борту, урядник, седой великан, страдающий одышкой, приказал своим подчиненным сложить оружие. Гудзинского, сошедшего на берег в сопровождении красногвардейцев, он встретил низким поклоном. Жирная физиономия урядника расплылась в неестественной, настороженной улыбке.

Гудзинский вплотную подошел к уряднику и ледяным голосом спросил, есть ли в Нерюктейске казенные склады с продовольствием.

— Так точно!.. — рявкнул урядник, вытянув руки по швам. Фуражку с кокардой он держал в руке.

— Именем революции продовольствие реквизируется для нужд красногвардейского отряда, — объявил Гудзинский. — Впрочем, ваша власть кончилась.

К причалу подходили люди. Вскоре собралась целая толпа.

— Федор, — обратился к другу Гудзинский, — расскажи народу, кто мы, и объясни, что отныне здесь — Советская власть. Пусть изберут председателя ревкома.

Как только Федор заговорил по-якутски, его плотно окружили. Лица оживились. Федор сказал, видимо, что-то смешное, потому что все рассмеялись, поглядывая на урядника. Тот продолжал стоять с обнаженной головой, с застывшей вымученной улыбкой.

— Заключенные есть? — спросил у него Гудзинский.

— Никак нет!..

Не прешло и полчаса, как Федор представил Гудзинскому новоиспеченного председателя ревкома. Это был худощавый человек в больших, не по ноге торбазах. Лет ему было не больше тридцати. Щелочки глаз смотрели дружелюбно.

Гудзинский протянул револьвер, изъятый у урядника.

Якут с достоинством принял оружие, провернул барабан, проверяя патроны, и, озорно подмигнув Гудзинскому, спрятал револьвер в карман брюк.

Провожать пароходы пришло все село. Женщины держали на руках детей, мужчины степенно поднимали головные уборы, помахивая ими в воздухе. Особняком, все в той же позе, стоял бывший урядник…

В Маче было неспокойно. Кто-то упорно распространял слухи, что вот-вот переменится власть, придут большевики. Но какой именно будет новая власть, никто не имел ни малейшего понятия. Купец Шарапов пугал, что большевики все «присутственные места» отдадут каторжникам, ворам и убийцам. Всякие слухи ходили о новой власти, которая хозяйничает где-то в России, в Сибири…

В прошлом году в это время по Лене уже ходили пароходы, а нынче на реке ни одного дымка. Но жители Мачи собирались вечерами на берегу и продолжали ждать, терпеливо, настойчиво, тревожно… Как же без парохода? Пароходы приносят новости, привозят людей, связывают село с большим миром.

Майя не выходила на берег — слишком много горьких воспоминаний вызывал у нее один вид причала. Это пароход увез Федора в Иркутск. Даже пароходный гудок болью отдавался в сердце.

Единственной радостью Майи был Семенчик. Ему исполнилось шестнадцать лет, но можно было дать все восемнадцать. И грамотный — нынче, окончил двухклассную церковноприходскую школу, — и обходительный, и ласков с матерью. В Маче мало было грамотных, поэтому к Семенчику валом валили люди писать прошения, жалобы, купчие и прочие бумажки. Доходов от этого почти никаких, зато слова благодарности слышались часто.

Майя все чаще подумывала о том, чтобы пристроить Семенчика писарем в улусной управе или в другом месте. Тогда бы она, наконец, вздохнула, перестала бы гнуть спину на чужих.

Однажды по селу прошел слух, что с юга идут два парохода и не нынче-завтра будут в Маче. Все село высыпало на берег, чтобы дождаться и встретить суда.

Семенчик стал звать Майю к причалу, но она отказалась, сославшись на занятость — мыла полы в гостиной Шарапова.

— Можно, мама, я один пойду на берег? — спросил Семенчик.

— Иди, родной, прогуляйся, только недолго там, — разрешила Майя.

Впереди Семенчика спешил человек в потертом штатском костюме. По толстой красной шее и виляющему заду Семенчик узнал в нем урядника Петухова. Многие обгоняли его, удивленно оглядываясь. Семенчик тоже обогнал и смешался с плотной толпой на берегу. С берега хорошо были видны два парохода и красные флаги на корме.

На берегу громко заговорили. Чей-то высокий полюс, перекрывая шум, возвестил:

— Братцы, большевики!..

Толпа пришла в движение. Из толчеи выбрались милиционеры, десятка два казаков и, не оглядываясь, бросились бежать. За ними трусцой засеменил урядник. В толпе засмеялись.

Пароходы, не подходя к причалу, бросили якоря. «Революционный» спустил баркас. Человек десять красногвардейцев во главе с Гудзинским сошли на берег. Семенчик выбрался из толпы и побежал к ним навстречу.

— Вы кто, красные? — спросил он.

— Красные, — улыбаясь, ответил молодой вихрастый красногвардеец.

— Я сразу догадался, что красные! А знаете почему? Урядник с казаками сбежали.

Гудзинский пригладил вихры на голове подростка:

— Вот что, орел, можешь показать, где живет этот ваш урядник? У нас к нему дело.

Красногвардейцы степенно пошли в село. Семенчик подвел их к дому урядника.

Петухов не сразу открыл. И только когда в дверь стали бить прикладом, хозяин загремел засовом:

— Вам кого?

— Урядника.

Петухов развел руками:

— Простите, вы ошиблись домом…

— Вы разве не урядник?

— Боже сохрани! — замахал руками Петухов. — Я крестьянин, местный житель.

— Врет все, — сказал Семенчик. — Урядник он.

— Вас опознали, господин Петухов, ничего не поделаешь. — В голосе Гудзинского звучала издевка. — Обыскать, или сами сдадите оружие?

— С кем имею честь? — пролопотал Петухов непослушными губами.

— Перед вами — большевики, господин урядник.

Торопясь, спотыкаясь, вытаскивал Петухов припрятанные наган, шашку и винтовку.

— Вот и все, что имеется…

— А у казаков что, палки? — строго спросил Гудзинский. — Сейчас же всех разоружить. Винтовки, шашки, револьверы, патроны — все снести к причалу. Срок — один час.

— Слушаюсь, господин э-э… Будет исполнено.

Гудзинский протянул Семенчику наган Петухова.

— Это тебе, бить буржуев. Бери, бери…

Оторопевший Семенчик потерял дар речи. Если бы Гудзинский не протягивал ему оружие, он не поверил бы своим ушам.