— Кто ж это надоумил анголейцев поднять в воздух фрегаты во время смещений? Неужто сами боги хотели оставить им ключ…

— Вот уж чего они точно не хотели… Но, по счастью, сделали это.

— Где уверенность в том, что корабль идет тем же курсом?

— Фрегат идет по течению, течение следует за птицей-ахой, птица-аха всегда летит на солнце…

— А солнце стремится обогнуть планетарный шар, чтобы настичь корму фрегата. Что вы точно унаследовали от Аритабора, это кольцеобразный способ мышления.

— Послушай, аритаборец, если ты всерьез намерен получить код, пора заканчивать глядеть по сторонам и начинать рисовать схемы. Только не говори, что утратил навыки картографии.

— Не могу понять одного, вы сами управляете манустралом? Как какой-нибудь пилотируемой посудиной в бестранзитной зоне?

От гордости и неожиданно нахлынувшего чувства патриотизма Эссима заерзал на циновке.

— Почему тебя это раздражает? — улыбнулся он.

— Я предполагаю, — рассудил экс, — что сообразительный альбианин может построить схему дегеона. Но вычислить функциональный код и сделать его рабочим ключом… Эти навыки не растут из пустого места. Агравиталисты проходят многие уровни мутации, чтобы иметь возможность освоить то, что ты называешь картографией. А ты утверждаешь, что простой фактуриал…

— Манустральный фактуриал, — перебил Эссима, — прости, конечно, за наглость. Ты все время забываешь, в чем разница между простым манустральным фактуриалом и сложным выпускником инфоинженерных школ. Мы не ограничены временем. А это стоит многих мутаций.

— Даже аритаборцы не управляли манустралом, хотя лучше других понимали природу этой среды.

— Просто они были первыми.

— А вы кто такие?

— Наследники.

— Чьи?

— Ваши. А следовательно, ваше порождение.

— Копия никогда не заменит подлинник, даже если их насильственно поменять местами. Проекция не может стать ни прототипом, ни причиной развития, поскольку эта категория к развитию отношения не имеет. Манустральный двойник может выглядеть не хуже оригинала, но не выведет корабль из мертвой петли, потому что петля — это среда его обитания.

— Послушай, экс! — рассердился Эссима. — Хоть раз сделай над собой усилие и допусти мысль о том, что я не двойник. Что ты потеряешь от простого допущения? — Он завернулся в циновку, отошел к борту, а озадаченный Зенон полез в гущу набросанной на палубе мусорной кучи. Он извлек обрывок папирусного рулона с выцветшей схемой корабельной механики, намотал его на запястье поверх погасшего манжета и нарисовал наконечником перчатки первый иероглиф примитивной картографической агравиталистики.

— Птица-аха знает, что ты дурак, — ворчал он, — самая высокая сосна на опушке леса знает… Эссиме не хватает фундаментального образования. Понятно, что манустралу такая роскошь ни к чему, но без образования все наши споры будут логически перетекать в драку. Мы природой не приспособлены понимать друг друга. Что говорит твоя «теория и философия…» об исходной точке течений? — спросил он и приподнял над папирусом пишущий наконечник.

— Наука Ареала относит дегеон к абстракции аллалиума, — с достоинством ответил альбианин, словно тестировался на профпригодность. — Разве аллалиум допускает точку отсчета?

— Я же не с аллалиумом имею дело. Я имею дело с манустралом и желаю знать, где его начало.

— А в манустрале, — продолжил альбианин, — начал быть не может, могут быть только сечения. Входящие и выходящие. Одно другого совсем не подразумевает, — он поднял взгляд на страждущего познаний экса. — Входящее сечение ты уже прозевал.

С того мгновения, как черная точка исходной координаты легла на серое полотно папируса, время в системе фрегата словно с цепи сорвалось. Казалось, ветер прибавил скорости, упершись в парусину. Записи Зенона иногда прерывались для обозрения местности, которая уже не интриговала перспективой встретить первых в истории манустральных аборигенов. Эту перспективу, поразмыслив, Зенон отмел логическим порядком. Вряд ли Эссима позволит ему контакт. Вряд ли сам Зенон позволил бы такой контакт в Аритаборе, имея дело с пришельцем-агравиталистом. Все, что он мог теперь, это говорить и слушать, слушать и верить на слово, верить и тут же подвергать сомнению все без исключения… Он говорил и слушал, не отвлекаясь от папируса, словно раздваиваясь в процессе двух равно значимых занятий. Время ускорялось, и рукописные схемы становились последним средством уберечь совесть от предстоящих угрызений за бездарно растраченную жизнь. Схемы — такие ясные для пассажира фрегата и такие несуразные для коприанского агравиталиста. Это явление Зенону еще предстояло осмыслить.

— Мне известно о ваших богах, — говорил экс, — больше, чем им самим о себе известно. Таких амбициозных недоучек в истории фактурологии поискать… Не веришь мне — спроси Кальтиата, никогда еще авантюра с подачи мадисты не заканчивалась в нашу пользу.

— Оттого, что вы неверно истолковывали суть авантюры, — отвечал Эссима.

— Я не уверен, что разумному существу Ареала придет в голову истолковывать мадистогенную суть. Если только оно не сама мадиста.

— Намекаешь на меня? — уточнил альбианин, кутаясь от ветра в дырявую циновку.

— Не скрою, — признался Зенон, — были подозрения… не у меня одного. Если б ты не был упрямым невеждой, пожалуй, Копра обратилась бы за консультацией к мадистологам.

— Бедняжки, — улыбнулся Эссима, — сколько вы от меня натерпелись.

— Больше того скажу, на Копру произвели ужасные впечатления хулиганства в Аритаборе. Я, конечно, не отрицаю своей вины, но главным виновником все же позволь признать твою трусость. Именно трусость. Кто, как не посредники, мог доказать твою правоту? Чего ты испугался? Не просто испугался, а до помрачения рассудка, предпочел ринуться в пекло…

— Выходит, я все-таки мадиста… — уточнил альбианин.

— Время покажет, кто ты. Чистосердечные заблуждения обходятся дороже дурных намерений. Ты — манустрал по природе и не можешь знать своей родословной. Никто теперь не скажет наверняка. На твоей планете произошла фиксированная аннигиляция мадистогенной субстанции с четко выраженной координатой процесса. Этот могильник является самой аномальной точкой ближнего космоса. И то, что планета ушла в провал, утащив за собой часть зоны, могло быть спровоцировано именно мадистой.

— Но я не мадиста, — злился альбианин.

— Я бы на твоем месте не перебивал, а слушал. В бонтуанском архиве имеется полная копия мемуаров… Если б ты изучил ее внимательно, ты бы понял, какие процессы произошли в утробе могилы. То, что «боги» решили устроить на этой планете фактуру, говорит об их крайней степени отчаяния.

— Но я…

— Я объясню, что произошло. На этом самом месте образовалась нестабильно полярная зона. Тебе известно о свойствах «промежуточных зон»? Зеркальный эффект Естественных инфополей… Весь хаос фактурного бытия, посеянный здесь бонтуанцами, он транслирует на манустрал. Ты не можешь знать, кто ты и откуда…

— Но я…

— Иначе, — повысил голос Зенон, — ты нашел бы способ убедить Копру и не опасался бы посредников. Тебе известно, что существо манустральной природы не может находиться в полярном инфопространстве вне фазы контакта его родной функции с функцией Ареала. Я же, прибыв сюда, собственными руками вытащил Альбу из провала. Ты как ни в чем не бывало путешествуешь без малейшей пространственной привязки… создаешь проблемы себе и причиняешь неудобства окружающим. Выходит, одно из двух: либо я прав, либо ты — чистейшая мадиста. Во всяком ином случае тебя вообще не должно быть. По логике здравого смысла, тебя не существует.

Краем глаза Зенон заметил, как тонкий костюм альбианина безжизненно упал на ботинки. Эссима исчез без пыльных церемоний, предательски нагло и недвусмысленно. Некоторое время экс еще произносил речь и, чтобы убедить себя в реальности происходящего, собственноручно поднял с палубы еще не остывшую тряпку.

— Гаденыш, — умилился он, — неужели его связь работала? — Но, обнаружив на досках палубы навигационный манжет, задумался. — Это что-то новое в лифтостроении, — сказал он и огляделся. Чтобы успокоиться, ему пришлось оставить работу и погрузиться в пучину медитаций. На выходе из пучины его ожидала новая загадка мироздания — бамбуковый коврик каким-то образом исчез вместе с аборигеном.