рис. 1 (F3/1)

Первая фигура антенны. Стихийное, дискретное, беспорядочное, хаотичное восприятие — это все, на что способна подобная структура. Это элементарный материал. Оркариумная «амеба», не способная даже самостоятельно привязаться к пространственно-временной координате.

рис. 2 (F3/2)

Вторая фигура антенны как раз таки призвана решить проблему привязки. Поэтому «точка Циола» трансформируется в угол, выделяет два произвольных луча, не имеющих ограничений маневра. Это процесс поиска оптимального пространственного решения в заданной временной координате.

рис. 3 (F3/3)

Третья фигура означает завершение процесса поиска. Стабилизацию f(РВ)' и схематично напоминает фактурологический «мутаген». Собственно говоря, это он и есть лишь с точки зрения агравитационных процессов и применительно к производной. Антенна называется стабилизационной и, в глобальном понимании АГ! лежит в основе физической природы.

рис. 4 (F3/4)

Четвертая фигура является следствием информационной деформации предыдущей. Суть ее в так называемой зеркальной отдаче. Эта чисто философская категория должна была рассматриваться еще в фактурологии, но не было острой нужды. Дело в том, что развитие третьей фигуры задается извне, но со временем ее собственная структура накапливает информационный архив, способный корректировать внешний управляющий фактор. Это, грубо говоря, аналог ЕИП в структуре общих оркариумных директив развития. В фактурологии это промежуточная фигура, но если вдруг в цикле «триады» возникает квадрат, надо иметь в виду, что он означает ментальные поля простых мутагенных образований.

рис. 5 (F3/5)

Пятая фигура — мадистогенная — отвечает за информационную мутацию предыдущей ступени. По сути, это тот же поиск баланса, что и во второй, с той разницей, что баланс информационный между оркариумной и полярной природой производного Естества. Пятая антенна АГ! отвечает за возникновение экстрамутагенеза с цепной реакцией информационных расширений.

рис. 6 (F3/6)

Шестая фигура — «звезда Давида» в фактурологии — символ экстрамутагенеза. Здесь означает всего лишь информационную стабилизацию.

Седьмая фигур обозначает новые наскоки на непознанные области Естества. Восьмая — новые поиски баланса. Девятая — новый уровень стабилизации. Если присмотреться к этому ряду, заметны интересные тенденции. Во-первых, стабилизация в f(РВ) и ее ближайших производных происходит через две фигуры на третью. Неудивительно, что первыми этот ритм почувствовали фактурологи. Так что трехкратные и девятикратные закономерности бытия не пустая догадка. Все это говорит о том, что наша f(РВ) имеет свои четко заданные динамические характеристики, которые, в случае злостного и систематического нарушения, могут вызвать очень нехорошую тенденцию. А именно: каждая следующая фигура, увеличивая количество граней, приближает процесс к абстрактно круглой модели, такой же беспомощной и амебообразной, как «точка Циола» под микроскопом. Эта антенна — символ каркариума для нашего Уровня обозначает полную (постапокалиптическую) стерилизацию, для Уровня выше — чистое поле для маневра.

С тех пор как эта безрадостная перспектива была осмыслена надлежащим образом, история науки претерпела неожиданный метаморфоз. Симуляторы были допущены в рамки категории АГ! раз и навсегда. Без унизительных оговорок. С той же поры наметились два метода, два практических подхода к единому глобальному процессу управляемой агравитации. Один — микроматричный, он же — аннигилятивный временной антигравитант (АВ!), о котором уже достаточно сказано. Другой — антигравитант макроматричный, пространственный (АП!), акселеративный, о котором еще пойдет речь.

— Вижу ее! — кричал Бахаут. — Она! Без сомнений!

— Координата! — просил Мидиан, но эйфория захлестнула приемник, разлилась ликующим эхом в эфире.

— Какая красота, друзья мои! Шар не менее трехсот метров диаметром, в ауре аквамаринового свечения.

— Координаты, Бахаут! — повторил Мидиан и вывел звук на внешний динамик, чтобы профессор мог насладиться плодами своих творческих усилий.

— Глубина порядка пятисот километров. «Молния» зажата в вертикальной шахте. Дорогие мои, все подземелья вокруг нее наполнены синим сиянием.

— И дивные цветы благоухают на корнях вековых деревьев, — съязвил профессор. Но Мидиан светился счастьем, и тухлое настроение Эфа не портило аквамаринового пейзажа на дне Ингуреи.

— Почему бы вам не порадоваться, дорогой профессор, — не понимал он, — ведь это ваша находка.

— Я радуюсь, — ответил Эф.

— А по-моему, тоскуете по дому. Скоро полгода, как мы топчем пески. Признайтесь, вы не думали потратить на меня столько времени? Потерпите, уже совсем скоро…

— Скоро? — удивился профессор.

— Не знаю, как вы, а я так соскучился по своей обсерватории, что готов стартовать хоть завтра. Только представьте: месяц — и вы на Пампироне. Не надо замирать от приближения бури, нервничать из-за включенного приемника, ютиться в спальнике и мыться в душевых кабинах. Если вдруг по прибытии на Пампирон вы решите возобновить курс, пожалуй, я куплю полный абонемент.

— Только, сделайте одолжение, на самый дальний ярус аудитории.

— Охотно, если вы дадите слово не терроризировать меня в процессе лекции, как сделали это в прошлый раз.

— Вы мне сразу не понравились, — признался профессор. — Такая самодовольная ироническая гримаса, присущая юнцу, прошедшему тест с неожиданно высокой оценкой. Вы ведь явились проверить меня на вшивость, не так ли?

— Мои сомнения были напрасны. Вы великий ученый.

— Только теперь вы начинаете это понимать, мой юный друг. И, поверьте, я действительно рад, что «молния» богов не влезет в ваш грузовой контейнер. Может быть, скоро вы поймете, что артефакты цивилизации, которую мы преследуем, ровным счетом ничего о ней не говорят.

— Эй, вы! — вмешался Бахаут. — Я уже вернулся. Закрепляю корабль на орбите и жду вас с плохими новостями.

— Началось… — вздохнул Мидиан и подключил микрофон. — Отдыхайте, профессор, до конца бури еще есть время. — Но Эф остался спокойным и равнодушным, словно перестал улавливать разницу между «плохим» и «хорошим».

— Я сделал спектральный анализ, — объяснил биолог, — подземелья вокруг молнии накачаны сильным галлюциногенным газом. Он подобен «слепящим протуберанцам», которыми смердят ваши астрономические телестанции при перегрузках. Представляете себе состав вещества?

— Все зависит от концентрации.

— Еще раз огорчу. Концентрация неимоверна. В наших техногенных джунглях она невозможна. Может быть, в этом причина мутаций? Боги не случайно спрятали «молнию» на такой глубине. Очень вас прошу, в подземелье без специальной защиты не лезть.

— Что он хочет от нас, — спросил профессор, — чудом уцелевших каранайских потомков? Чтоб мы полезли туда опробовать его новую модель защитного костюма?

— Собирайтесь-ка, Эф. Возьмите бур и химический индикатор. Дайте мне хотя бы забить кол над тем местом.

Песок еще шевелился над пустыней, но небо светлело. Мидиан погрузил в машину комплект поисковых устройств, включая одаренного интуицией профессора. Приступ опьяняющего восторга уступил место рутине, старые сомненья отвлекли от сумасшедших грез. Лишь только величественный вид башни Эсвика вносил в его быт едва уловимое ощущение праздника. За последние несколько дней она продвинулась к небесам и, казалось, замерла на высоте, недосягаемой скалолазу. Даже профессор забыл дорогу к своему любимцу, объясняя это нехваткой естественного кислорода на стройплощадке. Каждый раз сердце замирало при виде этого монстра альбианского зодчества. Развалины скалы казались рядом с ним горсткой камней. Казалось, вокруг башни пространство съежилось. Каждый раз, замеряя ее высоту, Мидиан говорил искренние комплименты трудолюбивому аборигену. Каждый раз Эсвик, встречая машину на высоте, приветствовал ее кивками и поклонами. За истекшие сутки его очаровательные головы ни разу не появились на рабочем месте. «Уж не случилось ли с ним чего…», — предположил Мидиан, но, откровенно говоря, это его не сильно волновало.