— Кто-нибудь! — закричал он. Эхо опять разбежалось и, как прежде, ответило молчанием.

Посидев на камнях в слезах и отчаянии, Саим почувствовал себя таким жалким, ничтожным, маленьким и беспомощным, что в конце концов рассердился. Он натянул ботинок, поднялся на ноги и направился вперед, отсчитывая шаги.

Пол устилали квадратные плиты по три шага каждая. Между ними, даже сквозь грубые подошвы, прощупывались борозды, что вселяло надежду если не на удачный исход путешествия, то, по крайней мере, на то, что он когда-нибудь еще раз получит возможность постучаться лбом в дверь, которую запер за ним подлый Папаша Ло.

Он шел, пока не задел плечом первый предмет, не похожий на камень. Саим ощупал препятствие и задрожал от волнения. Это были кожаные переплеты книг, тесно расставленных на полках от пола и до такой высоты, что не хватало роста ее измерить. Столько книг сразу в одном месте Саим не мог себе представить. Он живо скинул башмак и стал ощупывать стеллаж. Книг было столько, что дух захватывало. Они стояли плотной стеной, словно прилипшие друг к другу. Одни повыше — другие покороче, потолще, похудее, в шершавых переплетах и в гладких, а то и вовсе голые страницы, перетянутые тесьмой. Рулоны папируса лежали поленницей внизу. Самые тяжелые и толстые экземпляры располагались плашмя, свешивая до пола кисти закладок. Саим забыл считать плиты, двигаясь вдоль стеллажа, и опомнился, лишь оказавшись в узком проходе, за которым начинался новый ряд, за ним еще один ряд, за ним еще… Полки неизвестной высоты стояли колоннами и шеренгами без конца и края. Кольца стеллажей опоясывали вход, каждое следующее кольцо было шире предыдущего, и конца им не было. Углубляясь в книжные дебри, Саим скинул второй башмак и повернул его носком к выходу. Стеллажи стояли так плотно, что свободно расхаживать между ними мог лишь тощий папалонский старикашка. Саим сбился со счета, стараясь вычислить хотя бы приблизительные размеры библиотеки, и, почувствовав головокружение, опустился на пол. Выбрать из частокола переплетов нужную книгу, ему казалось так же невероятно, как отыскать золотую песчинку на побережье Северного океана. Тем более что понятия не имел, какая книга ему нужна. Наверно, та, за которую Бароль его похвалит и будет с уважением относиться к его персоне хотя бы день-другой. А может, один из тех фолиантов, написанных руками богов? Она здесь одна из миллиона? Из миллиарда? Анголейская цивилизация не существовала дольше тысячи лет. Если за год университетские писари ухитрялись ставить на полку хотя бы сотню книг, его шанс смешон и ничтожен. Но размеры библиотеки, по скромным прикидкам, во много раз превосходили все, что могли оставить после себя анголейцы. Даже если каждого умершего анголейца посмертно высушивали и сажали на полку, этот народ потерялся бы целиком в массе книг. Саим совершал разведывательные вылазки к самым дальним стеллажам, обходил по кругу, выискивая проходы, эти проходы имели начало, но не имели конца. Он прищупывался к самым сухим и ветхим переплетам, надеясь, что интуиция подскажет ему… Что, может быть, ему повезет и он почувствует божественные флюиды, прикоснувшись к ветхому папирусу доисторических времен, когда, кроме богов, писать было некому. От предчувствия удачи его охватывал такой азарт, что сбивалось дыхание, кровь приливала к щекам; он терял не только свои разложенные по углам ориентиры, но и само ощущение реальности. Ему казалось, что это не он лапает переплеты влажными от волнения пальцами, что это судьба управляет некой бестелесной субстанцией, в которой на время притаилось его ничтожное существо. Он неожиданно расплакался, а затем так же неожиданно укусил себя за руку, когда ему показалось, что ладони потеряли восприимчивость к божественным флюидам. Он прижимался глазами к коже переплетов, но не чувствовал ни запаха, ни темных пятен на ярком световом полотне. Сплошной обман, недоразумение, нестыковка реальности и фантазий, — как вдруг его осенила безумная мысль, от которой волна холодного пота пробежалась вдоль позвоночника: «А ведь библиотеки не существует!» От этой тяжелой догадки он опустился на каменную плиту, и книга, в которую вцепились его пальцы, шлепнулась сверху, больно ушибив колено. «Ведь это не библиотека. Это мое сумасшествие», — повторил он, не обращая внимания на боль, будто это самый что ни на есть бред самовнушения — бесплотные отголоски ирреального пространства света, — никогда раньше ни в чем Саим не был так твердо уверен. Будто кто-то внезапно ударил его по голове, а затем шепнул на ухо: «Очнись, открой глаза. Тебя опять одурачили». Он еще раз потрогал веки, натертые до красноты, подергал себя за брови и ресницы — пространство не утратило своей ирреальности. На его ослепленный рассудок надвигался абсолютный хаос — дождевая туча, похожая на пороховую бочку. Саим был уверен: как только кончится сон, ему удастся открыть глаза. Он увидит окно с дождливым небом над Старой Прикой или, на худой конец, затылок Аладона, возвышающийся над верблюжьим горбом, и тут же поверит увиденному. Он сможет доказать себе, что Саим-фарианин кое-как жив, а не представился всем богам. И первое, что пришло ему в голову, когда туча хаоса миновала, — бежать отсюда. Не важно куда, главное, побыстрее. Лучше мокнуть на горбах, висеть вверх ногами на рее, лучше попасть в обеденный котел к босианам, чем странствовать по лабиринтам библиотеки, которую покинуло само бытие. Он вспомнил про башмак, оставленный на перекрестке стеллажей, про каменный столб со ступенями и светлый коридор, который показался ему теперь недосягаемой мечтой. Он попытался подняться на ноги. Тяжелая книга упала с его колен на пол, придавив пальцы ног, словно заговорщик под столом, от посторонних глаз… предложил ему сделку с вечностью, оставив ни с чем дожидавшуюся за дверью смерть.

Когда Папа Ло подобрал его на ступенях, Саим уже не мог подняться. Его руки были заняты книгой, а ног оказалось недостаточно для равновесия. Едва упершись коленями в пол, он снова валился на бок.

— Довольно паяцничать, — крикнул дед, втаскивая его в коридор, — ты отправляешься домой немедленно, сейчас же. Если тебе понравилось валяться по полу, знай, что завтра возвращаться будет некуда.

Саим уселся возле стены, а старик поднес гравитаскоп к его невидящим глазам и постучал пальцем по стеклу циферблата.

— Сейчас же… Ты спрашивал, как работает прибор, — так знай, что стрелка всегда указывает на солнце. Ты помнишь, что она показывала тебе? Ты еще не догадался, что здесь за сутки проходят годы, или тебе все еще не ясно, почему в Папалонии исчезают люди и тени? Немедленно поднимайся, мальчик, твое время кончилось…

Но Саим ухом не повел. Когда дедушка Ло уселся рядом и попытался взять его за руку — Саим отдернул ее и еще сильнее прижал к груди книгу.

— Я выну из камня сухой самутийский челн, — шепнул он на ухо Саиму, — и найду к нему крепкий парус. Я выведу тебя из урагана. Ты доберешься до дома быстрее ветра. И пусть только этот ублюдок… этот проходимец, недоумок, дебил и выскочка, идиот от рождения и кретин по призванию; этот полоумный зомбированный дикарь; этот циник, тупорылый недоучка с амбициями творца, возомнивший себя невесть кем, ваш обожаемый, бесподобный Фарей — пусть попробует не быть с тобой любезен… Клянусь каждой волосиной своей седой бороды, я своими руками принесу в твои земли такой божественный срам, что его банда выродков вряд ли удержится за небеса… Прости меня, грешного.

Прежде чем начать разговор об орканейтралах — совершенно особенных, загадочных существах, — следует вспомнить аритаборскую личностную иерархию, выстроенную в незапамятные времена и основательно забытую до той поры, пока бонтуанцы не столкнулись с ней на практике и не изложили древнюю классическую науку на живых примерах. Супердоминанта, доминанта, оркаподчиненность — все это упоминалось в предыдущей тетради, когда речь шла об использовании посредниками приемов оркаграфического дешифратора. Там же упоминались орканейтралы как явление редкостно аномальное, граничащее с абсурдом. Но если с доминантами и подчиненностью все более-менее ясно, то с орканейтралитетом самое время разобраться.