На четвертые сутки Бахаут сообщил, что профессор подвергся депрессивному рецидиву, что он снова уселся возле стены, что Эсвик-Эсвик вернулся и теперь имеет смысл подождать «транспорт». В ответ Мидиан немедленно упал и успел заснуть на лету. Но не прошло и часа, как боль подняла его на ноги и вынудила принять новую порцию стимулятора. Отныне его силы были распределены на шесть сумасшедших альбианских суток, которые он давно перестал бы различать, если б не участие Бахаута. На пятый день он перестал чувствовать тело и начал получать удовольствие от того, что биологическая машина продолжает нести его невесомую голову, освещая себе путь обширным фингалом, доплывшим до нижнего века. На шестые сутки он пролетел мимо угрюмого Эфа, задумавшегося под навесом стены. Ему стоило колоссальных усилий остановиться и повернуть назад. Профессор с воспаленными от бессонницы глазами поднялся навстречу. Мидиан упал в его объятия, и они упоительно разрыдались, повалившись на пол.

— Цивилизованные люди, — ворчал Бахаут, смазывая раны Мидиана, — а ведут себя как дикари. — Мидиан с удовольствием отметил, что биолог, в отличие от профессора, сохранил костюм. — Когда на вас напало племя аборигенов, — рассказывал Бахаут, — Эсвик утащил меня за собой. Потом мы принесли Эфа, а от вас, дорогой мой, к тому времени и след простыл. Мы нашли только обугленный рюкзак с приборами, который вы любезно спрятали в камнях, и поняли, что вы скорее живы, чем съедены дикарями.

— Он снова увязался за аркарами, — сокрушался профессор. — Сколько раз его предостерегал, столько же раз он повторял ту же самую глупость.

— Кто такие аркары?

— Это цивилизация, которая для вашего восприятия не существует, дорогой мой. Поэтому, сколько бы вы ни пытались вступить с ней в контакт, вы не усвоите ничего.

— Но вы же усвоили, профессор.

— Наивный мой Мидиан, я никогда ничего не усваиваю и не запоминаю, по той причине, что все это у меня изначально записано вот здесь, — профессор постучал себя пальцем по макушке. — Сколько раз я ни старался объяснить, столько раз вы не потрудились усвоить простую истину: наши с вами головы только с виду устроены одинаково. Вы записываете информацию на чистый лист, а я лишь восстанавливаю утраченные архивы. Сколько раз я говорил студентам, что метод реставрации памяти — единственный цивилизованный путь в бесконечные информатеки природы.

— Они не понимали вас также как я…

— Потому что, как и вы, слишком много времени насиловали рассудок готовыми символами и не имели желания проникнуть в суть.

— Просто мы с вами — две разные цивилизации, не предназначенные для восприятия друг друга.

— Просто вы нужны мне сейчас не меньше, чем когда-то я был нужен вам.

— Почему же был?.. — Мидиан задрал дырявый рукав фуфайки и обнажил розовые следы царапин. — Эти знаки я увидел на каменной плите и скопировал, потому что с недавних пор не могу положиться на свою память. Посмотрите, три группы однотипных черточек. Мне показалось, что это все может содержать информацию.

— Вам правильно показалось.

— И что же?

— У вас опять кровоточит ссадина. Найдите Бахаута, друг мой, попросите его серьезно заняться вашим здоровьем.

Мидиан поднялся на бесчувственных ногах.

— Вы в порядке, профессор?

— Пойдите же, разыщите этого лодыря. Принюхайтесь к окрестным дырам. Как почуете смрад несусветный — он наверняка там.

Именно смрад навел обессилевшего астронома на сырой колодец, где Бахаут с упоением размазывал по сенсору прибора образцы плесени.

— Белковая субстанция, — объяснил он. — И ведь что интересно, она здесь повсюду. Идеальная биологическая среда. Хотите попробовать? — Мидиан прожевал сладковатый комок слизи и с отвращением проглотил его под пристальным взглядом биолога. — Я синтезировал нечто похожее на пампиронской микрофлоре и могу сказать точно: в естественной среде образование таких структур невозможно. Для этого требуется невероятное стечение обстоятельств. А о том, чтобы приживить эту слизь на камнях естественных планет, даже мечтать невозможно. Это гипотетика, Мидиан, перспективные науки будущих поколений.

— Мидиан, — позвал Эф, — поднимитесь. Дайте мне еще раз осмотреть вашу руку.

— Это символы?

— Скорее эпитафия, выраженная в имени умершего существа.

— Как же оно могло прозвучать?

— «Ила»… Может быть, «Али». Вы записали столбиком, это не позволяет понять направления. Похоже, вы наткнулись на могилу бога, и, если б догадались просканировать плиту, мы бы имели представление о его биологической форме.

Мидиан поскользнулся на плесневых наростах и заработал еще десяток ссадин, оказавшись на дне каменного мешка.

— Оставь его в покое, — рявкнул Бахаут, — уйди от него со своими могилами, не то я посажу тебя на цепь рядом с Эсвиком.

Нервный Эсвик был привязан мертвым узлом к каменной колонне. Он искусал себе руки и сожрал горсть камней в знак протеста. Но перекусить поводок профессор ему не позволил.

— Может, все-таки бурить с грунта? — предложил Мидиан.

— Ни за что! — отвечал Эф. — Не для того я лез в эту клоаку, чтобы тратить силы по пустякам. Этот гаденыш поведет нас, никуда не денется.

— Объясните ему, что в газовые подземелья пойду я один. Бахаут, объясните ему вы, что нет никакой опасности.

Эсвик-Эсвик злобно таращился на Эфа, а биолог собирал рюкзак.

— Бахаут!

— Что? Я могу вколоть ему успокоительное, если вас устроит.

— Я хочу понять, с чего он взбесился?

— С того, — объяснил профессор, — что много было желающих подлезть к «молнии», но никто из них не остался жив.

— Скажите ему, что я умею обращаться с такой штукой. Придумайте, что сможет его утешить…

— Лучше бы нам поторопиться, коллеги, — беспокоился профессор, — ураган уже гуляет вовсю. Хорошо бы успеть зайти на южные широты…

Мидиан занял место замыкающего колонны и не пожалел. На рюкзаке биолога сгорела изоляция, и термооболочка излучала тепло, которое любой хронически замерзающий человек с радостью променял бы на почетное место предводителя. Он шел, озираясь по сторонам и поражаясь масштабам подземной инфраструктуры. С орбиты это напоминало толстую сетку червячных нор. Но внутри возникало принципиально иное ощущение. «Несколько тысяч поколений рыли катакомбы, — рассуждал Мидиан, — зачем? Только ради того, чтобы спрятаться от пришельцев?» В его экспедиции не хватало психосоциолога. В истории он не мог припомнить аналога происходящего. В любом случае ему не хватало аналитика, обладающего более доступным для него складом мышления, нежели профессор. Но главное, чего не хватало его замыслу, это времени для последовательного и систематического осмысления событий. Он почувствовал приближение ураганного кольца, точнее, увидел, что каменный рукав коридора завернулся за его спиной и выпрямился, как звериный хвост. Прибор зафиксировал первое смещение координаты. Мидиан не переставал размышлять о могильнике, в который он угодил благодаря неизвестно каким обстоятельствам. Он разглядывал рюкзак, возвышавшийся над головой Бахаута, словно плечи великана, лишенного головы, и ставил перед собой одни и те же вопросы. Почему ураганная энергия в районе могильника достигает апогея? Почему он шел туда, если все, что ему было нужно от этой ненормальной планеты, залегало в противоположной стороне? Во имя чего он преодолел сотни километров, чтобы попасть в могильник, и чуть не умер ради того, чтобы выбраться оттуда? Допустим, Эф прав, он преследовал аркаров. Вероятно, иначе и не могло быть. Но почему?

— Бахаут, — спросил он, — вы видели плиту могильника с орбиты?

— Возможно. Вы и сами просматривали геосканер.

— Мы не делали увеличение в этом секторе?

— Вряд ли, а что в нем такого?..

— Эта точка не может быть энергетическим центром?

— Центром чего?