— Тебе не страшно с этим жить?

— Мне страшно оттого, что я не понимаю, зачем живешь ты? Затем, чтобы дождаться момента и убраться в свою пустоту? Почему вы все существуете лишь для того, чтобы погубить себя? Зачем вы стараетесь разрушить то, что не вами создано, разрушить гармонию, для того чтобы убедиться в том, что она существует? Пока на вишне не вырастут шишки, ты не поверишь, что это вишня?

— Лучше ты мне объясни… если Аритабор не твое творение, то чье же?

— Того, кто хочет меня погубить. Больше я ничего о нем не знаю. Ты ведь, правда, хочешь спасти меня?

— Альбертик! Этой цивилизации неизвестно сколько лет. В этом поединке мы обречены.

— Нет никаких лет, поверь мне, хоть раз в жизни поверь! Время — это то, чего всегда навалом, — бери, сколько надо, но сделай так, чтобы эта черная дыра не засосала в себя все, что способно жить.

— Ты соображаешь, что говоришь? Это все равно, что мне сейчас выйти с палкой против бомбы.

— О чем мы торгуемся, Голл? Разве у нас есть выбор? Неужели безумство хуже погибели? Посмотри на Ареал. Он ведь оттого и жив до сих пор, что безумен. Других причин нет. Спроси у кого хочешь… Не доверяешь людям — у Баю, у Ксареса спроси… Они спасаются от той же самой пустоты, в которую тебя затягивает.

— Успокойся.

— Разве ты не видишь, что я абсолютно спокоен!? — закричал Альба. — Я так рассчитывал на тебя. После Аритабора ты мне казался единственным спасением…

— Я сделаю что смогу… Если ты успокоишься и выслушаешь.

Альба умолк на полуслове, даже стиснул зубы, чтобы больше не выронить ни единого звука.

— Но тебе придется кое-чем пожертвовать ради этого.

— Я готов, — кивнул Альба, и Голли положил ему руку на плечо, будто опасаясь, что это нематериальное создание может в любой момент унестись на небеса.

— Ты должен поверить в мой реальный мир. Убедить себя в том, что он есть. Смирись, как хочешь, даже если это будет нелегко и получится не сразу. Без этого я бессилен тебе помочь.

Альба ничего не ответил, но купол небесный не рухнул на земную твердь, из-под снега не выросли банановые пальмы. Голли представить себе не мог, о чем размышляет Альба, только почувствовал, как рука, лежащая на его плече, непроизвольно напряглась, и никакое усилие воли не могло заставить ее расслабиться. Такого свойства он прежде за собой не замечал, а потому был не на шутку озадачен.

— Я попробую, — согласился Альберт.

— Вот и хорошо.

— Я постараюсь. Так какие у тебя еще есть доказательства существования реального мира?

Не дождавшись ответа, Альба поднялся и начал медленно спускаться с холма, а рука Голли осталась висеть в воздухе, пока он с силой не прижал ее к себе и не ощутил долгожданное расслабление мышц.

«Все равно у него нос красный от мороза, — рассуждал Голл, — и ботинки отца на нем протекают. К тому же велики… Почему они ему велики? Ведь это не удобно. У него всего лишь аномальный креатив. Это не дает ему права возомнить себя…» — он многозначительно развел руками, возвел взор к небесам и остолбенел. Ветка дерева ощетинилась толстой хвоей. Голли осторожно поднялся и подтянул к себе зеленую лапку, чтобы убедиться, что это не бред, но укололся и вдохнул запах сосновой смолы с привкусом красноватых плодов, которые собирал здесь на варенье каждое лето. И вместо того, чтобы пойти домой спать в сопровождении самых противоречивых видений, опустился на скамейку и просидел неподвижно до рассвета.

— Смотри, чего испугался? Все нормально. — Матлин подвел Голли к смотровому стенду ботанической лаборатории, за пультом которого возвышался Ксарес, рассматривая очерченную световым цилиндром сосну. Ландшафт отодвинулся, и панорама показала весь спуск в почвенном разрезе от вершины холма до усадьбы Гренса и ниже, в густой дремучий лес, дотягивающийся до границы нижнего павильона.

— Вы намудрили с температурным режимом, — объяснил Ксарес, — вот оно и дало мутацию. — Он еще раз пригляделся к дереву, даже опустил на глаза маску, позволяющую разглядеть каждую иголочку. — Это адаптационный экземпляр; способен мутировать от перепадов температуры. Пройдет время, и на нем опять появятся листья. Мы сделали такие гибриды из нормальных семян, опасаясь, что земные оригиналы не приживутся быстро. А потом поленились убрать. Да и зачем? Если их искусственно не провоцировать, это нормальные деревья.

Матлин в ответ на вопросительный взгляд Голли немедленно подтвердил все сказанное как главный ботаник заповедника. А непрошеная сосна как торчала, так и осталась торчать из склона холма, являя собой дополнительный аргумент не в пользу существования реального мира. Но реальный мир тем не менее не собирался сдавать позиций.

— Вы абсолютно в этом уверены?

Матлин с Ксаром ни на секунду не усомнились в своих гибридах.

— Что у вас там происходит, Голл? С тобой все в порядке? — забеспокоился Матлин, будто по выражению лица Голла и так не было видно, что он в отличном порядке и в полной ясности сознания.

Эту ясность сознания Голл старался сохранить в себе всю дорогу обратно, чтобы тот же самый вопрос не услышать от отца, и дал себе слово, что впредь, покуда Матлин не слезет с ЦИФовских пультов, никаких причин для помутнения рассудка под сводами заповедника возникать не должно.

Старший Гренс не обратил на сына внимания, поскольку с раннего утра самозабвенно орудовал рубанком в сарае, создавая гладкие доски для ремонта прогнившего пола баньки. А Альберт столь же самозабвенно выгребал стружку из-под верстака и утаптывал ее в мешок для растопки печи. Старший Гренс на сына даже не взглянул, а лишь только больше насупился и еще яростнее принялся шуровать рубанком.

— Тебе помочь, папа?

— Обойдемся.

— Тогда я приготовлю обед?..

— Не перетрудись, — огрызнулся Гренс, а Альба украдкой подмигнул Голли.

— Пойдем вечером за водопад, на дальний спуск? Пока снег еще не растаял. — Предложил он.

— Этот снег никогда не растает, — проворчал старший Гренс, — здесь наступила вечная мерзлота. У вас в ЦИФе что, теплотрассу разорвало?

— Мы больше никуда не пойдем… — ответил Голл, — пока не отремонтируем теплотрассу. — И ушел в дом, плотно закрыв за собою дверь. Но Альба тотчас же направился за ним, волоча полный мешок стружек.

— Можете покрасить табурет, — прокричал им вслед Гренс, — только не в доме, а на террасе!

— Потом возьмем «миксер» и полетаем по заповеднику? — приставал Альберт к Голлу Гренсу, неподвижно стоящему у замерзшего окна. — Найдем место, где не будет свидетелей. — Он бросил мешок и встал рядом, пытаясь угадать направление задумчивого фиолетового взгляда: то ли на черную тучу, висящую над самой крышей, то ли сквозь нее далеко-далеко… — Ты ведь точно знаешь, где можно…

— Что можно? — перебил его Голл. — Тебе можно только писать стихи, свежий воздух на тебя дурно действует. А я уже ничего не знаю… Что можно? Где можно? Нигде нельзя! Я могу не заметить… — он неожиданно замолчал, будто опасаясь сболтнуть лишнее.

— …Разорванный круг, — продолжил Альба, -

Лицо Голли по-прежнему оставалось невозмутимым и безучастным. Альба с сочувствием поглядел на него и продолжил: