— Глухо, как в преисподней.

В голове Саима все еще бродило несуществующее эхо. Голоса окружающего мира он воспринимал пунктиром… в промежутках между паузами глухоты.

— Иди, понюхай. — Янца подтащила к дыре Аладона и заставила его сунуть голову в скважину. — Там есть что-нибудь? Смола… или дерево?

— Или папирус, — добавил Саим.

Аладон втянул воздух, казалось, весь воздух, находившийся в полостях скалы, и на его перекошенной физиономии отразился весь набор химических элементов планеты.

— Что вы ищете? — спросил он, и у Саима сердце екнуло от волнения.

— Книги, карты, приборы… цивилизацию.

— Так бы и сказал. — Он еще раз понюхал дыру, и тошнотворная гримаса вконец обезобразила босианскую физиономию, и без того не слишком привлекательную. Сердце Саима заколотилось, ибо тошнота, по его разумению, есть самая естественная реакция дикаря на запах цивилизации.

— Что?! — закричал он.

— Если б я хоть раз в жизни понюхал книжный папирус…

Саим быстрее молнии бросился к седельным сумкам.

— Не старайся, — окликнул его Аладон, — ничего похожего на запахи твоего барахла. Поди-ка… понюхай. Так пахло внутри корабля.

— Огненная вода? — удивился Саим.

— Только не в древесине, а в ржавом железе.

— Думаешь, внутри разлито горючее?

— Зачем же?.. Все закрыто в сосуде. Но там его залежи.

— Надеюсь, — забеспокоилась Янца, — вам не придет в голову зашвырнуть туда факел?

— А что? — обрадовался Саим. — Рванет так рванет! Увидим всех богов!

— Сомневаюсь, что с того света дорога домой короче, чем из центра урагана, — сказал Аладон.

— Как думаешь, Ангол примет жертву от фарианина?

— Если ты вывернешь наизнанку его возлюбленную Папалонию… — Аладон задумался. — Жертву — не знаю, а твою голову точно примет.

— Вот, — глаза Саима сверкнули, — именно! Либо мы вывернем Папалонию наизнанку — либо боги замотают нас насмерть в каменной вертушке. Тот, кто прячется от нас, вынужден будет выйти и поздороваться. Или мы не за этим тащились на край света?

— Довольно, — рассердилась Янца, — либо вы сейчас же успокоитесь и подниметесь в седла, либо дальше я еду без вас. — Но Саим сцапал ее за подол при попытке улизнуть с уступа.

— Никто не знает, откуда здесь огненная вода.

— Вспомни, что творилось в долине, — сплошное кладбище кораблей! Не мы одни сюда рвались. И что? Один из них долетел и теперь валяется на дне пещеры, а я не для того сюда шла, чтоб моя голова лежала на облаках.

— Мы подожжем веревку. Будет время отойти подальше от взрыва.

— Не выйдет, — босианин со знанием дела осмотрел скалистый горизонт, словно понимал толк в горных взрывах, — обвалом накроет дорогу. Мы не протащим верблюда по острым камням.

— Не торопись, Саим, — уговаривала его Янца, — у нас впереди столько вздутой плесени… Найдем дыру пошире, спустим тебя вниз, и ничего не придется взрывать.

— А если не найдем?

— Она права, — подтвердил Аладон, — взрыв, конечно, хорошо, но жить тоже неплохо.

— Суток хватит, чтоб отойти от обвала?

— Может быть, но как ты попадешь в дыру факелом с такого расстояния?

— Я знаю как, — заявил Саим, — уходим отсюда.

Едва Аладон попытался залезть в седло, как перед ним на дороге было выложено три просмоленные тряпки для факела и моток веревки, которым следовало привязывать эти тряпки к камешкам, чтобы липкая конструкция спускалась вниз, а не тормозила о стенки скважины. Сверху Саим положил кольца огнива.

— Знаешь, как пользоваться?

— Ты решил, что я остаюсь?

— Именно. Как только поймешь, что мы на безопасном расстоянии, кидай факел и спускайся к дороге.

— Поищи дурака! — воскликнул Аладон и полез в седло, но Саим стащил его обратно.

— Обещаю, мы подберем тебя… не пройдет и половины суток. Вон там, впереди…

— То, что вы подберете там, меня не интересует. Я не анголеец, чтоб летать на такие расстояния.

— Доверься мне.

— Сам себе доверяйся.

— Или ты хочешь, чтоб я повернул назад? Ты же видел своих двойников. Это проверенный факт.

— В центре урагана не бывает проверенных фактов. Факт в том, что фантазия лишила тебя ума. Твоих двойников я тоже видел — такие же дураки, как ты.

— Аладон, дружище, послушай…

— Или вы оба подниметесь в седла, — пригрозила Янца, — или пойдете пешком. — В доказательство серьезных намерений она поставила верблюдицу в стойку, из которой следовал мощный рывок вперед. Саим с Аладоном вцепились в седельные крепления и злобно переглянулись, но спорить не стали.

— А ты — трусливый беззубый паук, — ворчал Саим, когда экспедиция благополучно отмахала «пол-аладона» пути.

— От безмозглого потрича слышу, — поддержал беседу босианин.

— Огненная вода в железном сосуде — это уже полцивилизации. Она могла навести на след библиотеки. Если б не твоя трусость, мы могли бы уже рассматривать книги, а не трястись по горам.

— Чем плохо трястись по горам? Все лучше, чем лежать под обвалом.

— Еще не родилась та напасть, что найдет на тебя управу. Тебе не грозит даже мука раскаяния. Там, за подъемом, чистая совесть тебя уже ждет. Но я обязательно расскажу двойнику, как ты вчера шарахнулся от поганки.

— Никто не может знать, что ждет за подъемом, — философски заметил Аладон, — там, где побывали твои мечты, ничего реального не осталось.

— Ты еще не передумал топать домой?

— Разве от тебя отвяжешься?

— От меня? Разве не ты маячишь туда-сюда по дороге?

— Я давно был бы дома, если б не пожалел тебя, беспомощного фантазера.

Саим чуть не поперхнулся от возмущения.

— Ах, вот как! Я тебе еще где сказал: можешь убираться в свой лес. Мы не нуждаемся в твоем сострадании.

— Вы — это кто? Хочешь, расскажу, от какой поганки шарахнешься завтра ты?

— Замолчи! — Саим вцепился пальцами в шерсть обвислого верблюжьего горба. — Ты не смеешь говорить об этом, потому что не понимаешь, о чем говоришь.

— Я же дикарь. Говорю, что вижу. Пройдет время, и ты опять начнешь нуждаться во мне. Подождать тебя у обочины?

— Аладон! — крикнула Янца.

— Что я такого сказал? Разве я не предупредил, что мы влипли?

— Перестань. Заткнитесь вы, оба, наконец, у меня чесотка от вашей ругани.

Саим ехал в седле задом наперед, изучая бессовестно-наглую физиономию босианского дикаря, который, пресытившись светской беседой, уже начинал дремать. Но стоило урагану зайти на новый виток, как твердое здравомыслие фарианина опять захлестнул прилив беспорядочных впечатлений. На этот раз ему показалось, что дорога, оторвавшись от верблюжьих копыт, приподнялась и медленно поплыла в сторону. Ничего не произошло, только мерная иноходь сбилась с ритма. Позади громыхнул взрыв, словно пять ингурейских вулканов подобрались к Папалонской горе, чтобы расквитаться за свой легендарный позор… Далеко-далеко… бесшумное эхо рвущихся камней догнало караван, чтобы сбросить его с обрыва, и покатилось дальше невидимой волной. Западная сторона неба чуть не извергла утреннее солнце, окрасив матовым светом неподвижные облака.

— Вперед! — крикнул Саим.

— Назад! — Аладон выскочил из седла и повис на шее верблюдицы над пропастью. — Назад! Назад!

Янца едва успела набросить капюшон на глаза обезумевшего животного, как плетеная подпруга лопнула, и тюки с дорожным барахлом полетели вниз. Сзади, из-за пологого подъема, прямо на них надвигалось пыльное облако, подобно лавине, вбирая в себя все, что попадалось на пути, дорогу мертвого колеса, без надежды и отчаяния пройденную тремя пропащими душами из Фарианских земель.

На редкость омерзительный сон приснился Саиму. Будто его отрезанная голова парит в облаках, отказывается соблюдать закон всемирного тяготения. Никаких таких законов эта голова отродясь не знала, но инстинктивно соображала, что коль уж волей обстоятельств случилось предмету оказаться в воздухе, рано или поздно он должен упасть. Голова не хотела падать. Саим раздувал щеки, кряхтел и пыхтел, а она, как небесный парус, знай себе, уносилась ввысь. Он не сразу решился открыть глаза. Он до смерти боялся не увидеть своего тела, казалось, ему было бы проще расстаться с головой, но случилось страшное… Одинокую голову может обидеть всякий: приготовить из нее суп, например, или тамаципа. Вот если б осталась хотя бы одна рука с кулаком — тогда совсем другое дело. Тогда Саим сумел бы за нее заступиться. Но теперь, вместо того чтобы почувствовать себя очень плохо, он не чувствовал себя никак и понимал, что закрытые глаза — не лучший способ маскировки. Оглядевшись, он увидел просторное небо — светлый день под серыми облаками, перечеркнутый крестом деревянной мачты, свои бесчувственные ноги, привязанные к рее; площадку из ровного камня, в котором тонула палуба самутийской торговой галеры, свои вытянутые руки, привязанные к скобе, торчащей из палубы. Тело дало о себе знать тупой болью в пояснице. Ноги Саим не чувствовал вообще, словно это не его замшевые ботинки подпирали небеса, а совершенно чужие… Он с трудом поверил, что всего лишь висит вверх ногами. Рядом в той же позе висел Аладон, похоже, спал, и уж точно, ему не снились отвратительные сюжеты, потому что выражение его лица было способно отпугнуть самый ужасный кошмар. С другой стороны, таким же способом располагалась Янца, не проявляя никаких признаков жизни, а возле ее связанных рук, присев на корточки, ковырялось живое существо невысокого роста, худое и полуголое, с высохшей серой кожей и блестящим черепом, на котором шевелился пушок белоснежных волос. Существо ловко манипулировало пальцами, снимая с запястья Янцы бисерную ленту, подаренную Саимом. Сняв, оно уселось на костлявую попу и зашевелило губами, водя по ленте указательным пальцем. Но вдруг неожиданно подняло глаза на Саима и злорадно улыбнулось, обнажив белые, необычно крепкие для старика зубы.