— Вы хоть раз в жизни пользовались биокорректором? — спросил Бахаут. — Нет, Мидиан, поймите меня правильно. Я не к тому, чтобы усомниться в вашем интеллектуальном достатке. Но человек, собирающийся в экспедицию с перспективой высадки на необитаемые планеты, должен хотя бы раз, из чистого любопытства, притронуться к панели костюма. Взгляните, кислородное обеспечение такое, словно вы приготовились к летаргическому сну. Вам доставляет удовольствие падать в обморок от малейшего стресса?

Мидиан приоткрыл глаза и ослеп от света.

— Нет, я не к тому, чтобы пересмотреть ваши исследовательские методы. Может быть, в таком состоянии легче идти на контакт. Тогда не облачайтесь в защиту. Только распугаете аборигенов.

Еще одна попытка открыть глаза увенчалась тем же печальным результатом. В потоке ядовитого луча он не видел ничего, только представлял себе фигуру биолога за панелями медицинских приборов и себя, раздавленного, униженного, втоптанного в песок.

— Да накиньте же вы маску в конце концов, — рассердился Бахаут, — что за беспомощность, я не понимаю? Ведете себя как дикарь.

— Я ничего не вижу, — пожаловался Мидиан.

— Это неудивительно. Удивительно то, что вы до сих пор не в коме.

— С первым контактом вас, командир, — поздравил его голос профессора. По тону невозможно было понять, есть ли это искреннее поздравление или циничное издевательство. Потянувшись к маске, Мидиан обжег палец и решил, что это самая вопиющая месть титулованных ученых особ за то, что участь первого контакта выпала не в их честь.

— Ваши перчатки, — объяснил профессор, — лежат на столе Бахаута. Поэтому не размахивайте руками вслепую. Давайте-ка я помогу вам встать.

Не дожидаясь помощи, Мидиан скатился со стола и обнаружил, что биолог занят вовсе не его персоной. Перчатки были срезаны с его запястий, ровным слоем размазаны по панели индикатора и подвергнуты изучению всеми способами, доступными современной биологии.

— Что? — спросил Мидиан, пробираясь к Бахауту через нагромождения пустых контейнеров.

— Надо было сразу консервировать, — объяснил Эф, — вы же видели, как программируется биостанция. Пробы, взятые в ураган, должны быть немедленно помещены в камеру нейтрализатора, иначе какой в них толк?

— На диске могла быть слюна с кошачьих зубов. Мальчик брал его голыми руками. Неужели ничего не осталось?

— Вам прихватить бы сам диск, — вздыхал биолог, — здесь, дружище, сплошной альбианский песок. Тот самый вездесущий песок, от которого я не могу очистить салон вашей машины. Песок, песок, ничего, кроме песка… — Он крутил микроскоп, вгрызался лучом пинцета в мякоть рукавичной материи, мочил ее и жег растворами, тряс в вакуумной камере в надежде отыскать хоть одну незнакомую былинку. Все это напоминало даже не издевательство, а явное проявление недоверия к тому, что Мидиан видел и слышал, находясь в здравом рассудке.

— Между прочим, — утешал его профессор, — ваша экспедиция уже заслуживает внимания Ученого совета. Даже если разумные формы не проявят себя, считайте, что уже имеете исследовательский допуск в Мигратории. По возвращении на Пампирон я обещаю вам самую серьезную поддержку Совета. Вы себе не представляете, какие это перспективы…

— Да что вы говорите, — отмахнулся Мидиан.

— Он имеет в виду пробы грунта, — объяснил биолог. — Во время урагана они отличаются химическим составом. На этой почве у профессора обострилась звездная болезнь. Ведь до нас подобного явления природы никто не наблюдал.

— Смотрите-ка сюда, смотрите, — профессор приподнял над столом коробку с глыбой слоистого камня. — Похоже, что когда-то это было стопкой листов, раскатанных из травянистых волокон.

Каменная плитка опрокинулась набок, и крошки посыпались на пол.

— Это? — Мидиан не поверил глазам.

— Да, да, — уверял профессор. — Порядка триллиарда лет тому… По самым примерным подсчетам. Это действительно папирус, растительная основа, вполне пригодная для листового письма.

— Может быть, нам удастся считать информацию? — предположил Мидиан. — Если точно просканировать пласты…

— Можно подумать, мы тут отдыхали… — удивился профессор. — Бесполезная работа, уверяю вас. Как ни сканируй — сплошная серая масса. Переройте все альбианские камни. Если найдете хотя бы тень графического узора, я тотчас же с удовольствием сниму информацию.

— Согласно вашей теории, — настаивал Мидиан, — исчезнувшая информация обязана оставить след в ментасфере. Разве не вы учили студентов, что лучший способ записать что-либо в природные инфоносители — это уничтожить оригинал.

— К сожалению, эта коллекция камней уже не несет информации.

— Тогда самое время заняться ментасферой.

— Вы не хуже меня знаете, любезный, что альбианская ментасфера нейтральна.

— Она не может быть нейтральной. Скажите проще, профессор, вы не способны подобрать к ней ключ.

— Это слишком сложная тема для дискуссии, — обиделся Эф. — Вы не понимаете сути явления, а пытаетесь разбираться в деталях. Но что самое позорное для молодого ученого, вы осмеливаетесь делать однозначные выводы.

— Я следую вашей логике, профессор.

— Вы отвратительно усвоили логику моего предмета…

— Есть! — воскликнул Бахаут и дождался абсолютной тишины. — Окаменелые древесные выделения. Диск, побывавший у вас в руках, Мидиан, янтарный. Значит, ураганный анализ грунта — не фикция. Здесь была биосфера. Дорогие мои спорщики, это значит, что ваши «разумные формы» никуда не денутся… когда-нибудь попадутся.

После полного витка по орбите Мидиан зафиксировал корабль над тем же местом, где два раза подряд его застал ураган. Он отправился вниз, оставив пампиронских интеллектуалов на борту рыться в окаменелых библионах. Рассвет наползал на гладкий песок. Ни пылинки, ни ветерка. Он прошел по волнистому грунту и взял пробы там, где, по его мнению, должна была ступать босая нога мальчика. Но вскоре вытряхнул песок обратно.

— Ладо! — крикнул он в пустоту, но только усталый голос Бахаута отозвался в динамике шлема.

— Вы меня напугали. Будьте любезны, Мидиан, если вам приспичит еще раз истошно завопить, приглушите громкость.

— А еще лучше, возвращайтесь к нам, — добавил Эф. — Они не появятся раньше бури. Не пристало солидному астроному без толку топтать грунт.

«Он прав, — думал Мидиан, — я веду себя как школьник», но о возвращении на корабль и слышать не хотел. Пустыня завлекала и привораживала. Ноги упрямо шли на юг. Сутки Мидиан не знал ни отдыха, ни сна, а вернувшись к скале, основал лагерь. Надул шатер на открытом месте, занес туда бытовую утварь, установил антенну, отправил на орбиту машину и попросил Бахаута принять ее в гараже. Но вскоре уже пожалел об этом, потому что машина вернулась обратно с новыми контейнерами для проб и Эфом, в качестве сопровождающего курьера со строжайшим указанием не прикасаться к маневровым рычагам. Всю дорогу профессор боролся с соблазном. Чувство самосохранения возобладало. Но, едва ступив на песок, он тут же позволил себе выплеснуть накопившееся недовольство. Его ученое достоинство раздражало буквально все: начиная с манеры Мидиана программировать полеты и кончая местом, выбранным для установки шатра.

— Вы думаете, я не хочу иметь дело с ментасферной информацией? — возмущался профессор. — Милый мой, это вам не шифрованные письмена дикарей. Вы не представляете всю сложность и тонкость, наконец, опасность такой работы. Это Бахаут убедил вас в том, что я пойду на любую низость ради сохранения репутации. Вы обижаетесь, торопите меня, а я рискую сделать ошибку, на исправление которой не хватит никаких ресурсов. Ментасферная информатека — это не бортовой архив. Здесь односторонний контакт чреват… Мы должны ждать.

— Будем ждать, — соглашался Мидиан.

— Ваши контактеры фантомны и ведут себя подчеркнуто нейтрально. Они должны сделать осознанный шаг.