— Что это?

— Сто процентов, — подтвердил Баю.

— Это физически невозможно!

— Попробуй еще раз.

И второй раз, и третий, и десятый алое пятно расползалось до границ голографической формы, не оставляя пустого пространства.

— А что у него с адаптацией? — спросил ошарашенный акрусианин и, не дожидаясь ответа, задал центробежный разгон.

Схема не двинулась с места.

— Что за ерунда?

— Интересно, — оживился Баю, — как навигатор выходит из ситуации, если не может сдвинуться с места при помощи стандартных команд?

Голли еще раз попробовал повторить «стандартную команду».

— Ты видишь здесь хоть одну зеленую точку? — занервничал Матлин. — Как ты можешь придать ускорение, если у тебя даже нет разгонной панели.

Но Голл Гренс отмахнулся от него как от среднестатистического фактуриала, не имеющего отношения к летным наукам, и подвинул к себе пульт. Матлин отошел в сторону, чтобы сгоряча не отвесить подзатыльник юному навигатору. Голли перезагрузил мему Альберта во внешнее силовое поле и сжал ее контуром. Разгон сработал принудительно, и Баю очень скоро поманил к себе Фрея.

— Иди сюда, полюбуйся…

Едва зеленая искра проскочила по внешнему контуру, голограмма свернулась в точку и выстрелила новой ярко-алой вспышкой.

— Не понял, — признался Фрей.

— Повтори для него.

Красная вспышка повторилась, словно вырвалась из сжатого пространства, и застыла в объеме первозданной мемо-формы.

— Увеличь центральную точку, — попросил Баю.

На панораме сканера повисло одно большое и выразительное «пятно мадисты».

— Этого тоже не может быть, — сделал вывод Голли и присоединился к общему молчанию, которое обещало продлиться вечность.

— Этого не может быть точно! — повторил он, когда пауза стала невыносимой. — Человек не может давать такие показатели.

— У его отца, — объяснил Матлин, — эта штука заменяла работу обоих «коэффициентов», у Альбы она, похоже, рассчитана на удержание баланса.

— Притом, как видишь, не в пользу адаптива, — добавил Баю. — Представь, что бы он натворил на Земле, если бы баланс был пропорциональным…

— Вы хотите сказать, что он не человек?

— Самый парадоксальный человек из всех, кого я когда-либо встречал, — ответил Матлин, — можно сказать, существо человеческой природы на грани…

— На грани чего?

Феликс и Баю переглянулись. Этот импульс двух заговорщиков Голли почувствовал бы спиной в темноте как векторную аномалию, пронзившую его нормальный трезво-аналитический рассудок.

— Этот опыт надо показать Кальтиату, — сделал вывод Баю.

— Нет, — категорически возразил Феликс.

— Боюсь, что это защита мозга, Фрей, у парня врожденная первая степень защиты мозга. Это объясняет и провалы памяти, и невосприимчивость к обучению, ни к какому внушению извне. Единственное, что я могу сказать абсолютно точно, — такая защита за пустое место не держится. Может быть, Кальта скажет больше…

— Кальта найдет его без нас и пристроит в заповедник призраков.

— Альберт не призрак, — успокоил его Баю, — и не мадиста. И уж тем более не человек. Он существо, нашедшее способ адаптироваться в человеческой цивилизации. Вероятно, его не стоило трогать вообще… Во всяком случае, я не знаю, как обращаться с субъектом, обладающим подобной структурой. А главное, как выражаются наши посредники, для чего такая структура имеет место быть?..

— Мадистогенная фектация, — предположил Матлин.

— Экспромт мадисты обычно имеет более глубокий смысл, чем нам кажется. — Баю перевел взгляд на прилипшего к креслу Голли. — Ты хорошо помнишь, как был запрограммирован твой корабль в момент исчезновения?

— У меня остался дубляж.

— Прекрасно. Теперь подумай и ответь, что мог сделать человек с креативной аномалией, чтоб сбить корабль со всех транзитов и, не выходя из ноль-фазы, отчалить на нем неизвестно куда?

Голли лишь растерянно поглядел на Феликса.

— Представить себе не могу.

— Он мог испугаться розового свечения?

— Он не мог его видеть. Панорама была чистой.

— Сколько тебе понадобится времени, чтобы найти идентичный болф и восстановить на нем ту же программу?

— Восстановить абсолютно точно, — добавил Матлин, — и поскорее, пока не закончилась буря.

До конца урагана оставалось порядка семи аритаборских суток — чуть более трех недель. Ожидая новостей, Матлин пребывал в полном одиночестве, в добровольном заточении за стендовым пультом, как безумный фанатик, без отдыха и без желания придать хоть сколько-нибудь упорядоченный вид своим интуитивным поискам в черном зале черного таракана, которого, вероятнее всего, там нет. Баю покинул его вслед за Голли; умчался в направлении ближайшей астарианской зоны, толком не объяснив своему партнеру причин столь скоропалительного отъезда.

В одиночестве Матлин чувствовал себя потерянным. «Без тебя как без рук», — признался ему однажды Баю. «Без тебя как без головы», — ответил ему Матлин. «Без вас обоих как без головной боли», — добавил Раис, случайно оказавшись свидетелем этих объяснений.

«Голову» Баю Матлин считал своим главным приобретением после Ксареса и Суфа. Без головы Баю он ни за что бы не решился на мадистогенные опыты. Если Ксарес в свое время вернул его к жизни, появление Суфа внесло в эту жизнь приятное ощущение неведомых перспектив, а знакомство с Раисом — осмысленность, то Баю не только оформил эти таинственные перспективы в конкретную цель, но и придал ей некую безудержную целеустремленность, порой излишне активную, а временами настолько ярко выраженную, что Раис с каждым днем все больше избегал их общества и в таинства стендовых лабораторий предпочитал себя не посвящать. Лишь изредка встречая своих воспитанников на перекрестках аритаборских коммуникаций, он интересовался с отрешенной интонацией голоса, как поживают молодые бонтуанские особи?

«Бонтуанствуют», — отвечал ему Матлин, и этого было достаточно для поддержания нужного уровня безучастия в душе Раиса, которого Матлин опасался именно потому, что никогда не знал, что у него на уме. А если и догадывался, то чаще всего ошибался. Может быть, именно это опасение заставило его несколько лет подряд до головной боли осваивать все возможные инженерно-информационные приемы с одной-единственной целью — чтобы не сталкиваться напрямую с существами, подобными Раису. Хотя прекрасно понимал, что любой из них стоит целой инфосети. Понимал тотчас, столкнувшись с очередной неразрешимой задачей, попав в очередной тупик, в замкнутый круг, в котором можно вертеться бесконечно. В таких ситуациях, доведя себя до нужной степени озверения, он все же приходил к Раису, но уходил от него в полном смятении чувств. И только через долгое время до него как до колокольни доходило, что интеллектуальные издевательства учителя имели свой конструктивный смысл. Что в логической аналитике посредников действительно присутствует рациональный витамин, которого так не хватает его «бонтуанствующему» организму. Единственное, что он понимал точно и наверняка, это то, что у него с Раисом полная интеллектуальная несовместимость и единственное, чего он напрочь не понимал, — отчего Раис до сих пор не выставил его прочь из Аритабора со всей околомадистологической свалкой лабораторного барахла? Уж не оттого ли, что ни секунды не сомневался в том, что из этой авантюры ничего не получится?

Одиноко просиживая дни напролет в лаборатории, Матлин не раз ловил себя на мысли пригласить Раиса и выслушать все, что он думает. Если на десятые сутки до него дойдет хотя бы приблизительное направление поиска Альбы — это и будет лучшим результатом опытов. Но Баю категорически не советовал. «Посредники не работают с аналитическими машинами, — объяснял он, — но программу сбивают одним своим присутствием. Так что верное направление может оказаться совершенно не в той стороне». Даже если по ближнему коридору галереи прогуливался кто-нибудь из посредников, Баю немедленно гасил работающие программы. «Ты не понимаешь, — отвечал он на вопросительные взгляды Матлина, — с мадистой должна работать только машина. Иначе никакой аритаборский иммунитет тебя не спасет». Но лаборатория по-прежнему оставалась в Аритаборе — в самом безопасном для нее месте, и спасительный «мадистонейтралитет», который Баю называл иммунитетом, хранил ее, как колдовской амулет.