Постепенно Ксарес привык к языку, и поэзия перестала вызывать в нем комплекс неполноценности. Напротив, он очень полюбил Пушкина и научился отличать хорошую поэзию от плохой. По крайней мере, поэтические опыты Матлина распознавал сразу.

Ксарес считался серьезным фактурологом, знал несколько сот языков и в его лабораториях в разное время перебывали фактуриалы всех сортов и мастей. Куда они девались потом — Матлин не спрашивал, но языки Ксарес помнил все и русский не стал в их ряду чем-то особенным, из ряда вон выходящим. Напротив, изучение языка его еще больше убедило в том, что Матлин не фантазер и описанная им фактура действительно существует, Но все опыты, исследования и запросы подтверждали один и тот же огорчительный факт: этой цивилизации в ареале не существует. Она отсутствует даже в самых полных и универсальных каталогах, которые обновляются по несколько раз в сутки, но чем ближе Ксарес узнавал Матлина, тем меньше в это верил. Ему проще было найти тех, кто вытащил в Ареал его подопечного, но эта кажущаяся простота требовала от ЦИФа особой осторожности: просто так память не чистят, для этого должны быть очень серьезные причины, более чем серьезные.

Утром Ксарес, как обычно, навестил Матлина со стопкой исписанных листов бумаги. Сложив их на журнальный столик, он попросил Матлина спуститься вниз. Возле парадного подъезда стояло нечто, по форме напоминающее продолговатый пряник метра три на четыре с куполом, заполненным изнутри серо-зеленым туманом под цвет окружающей растительности.

— Или это очень глупая машина, или она себе на уме! — возмутился Ксарес. — Развалилась на самом проходе. Придумай, где устроить ангар, иначе, я ее заберу.

Но «пряник» не забрал никто, ни Матлин, ни Ксар. «Пряник» остался зеленеть на своем прежнем месте, уткнувшись «мордой» в ступени подъезда, и ни на какие команды маневра с внешних компьютеров не реагировал. Он даже не изволил переместиться в ангар, устроенный для него в пристройке к дому и не позволил сдвинуть себя с места, потому что дрался плазматической дугой. Матлину все это не понравилось сразу. К каждой необычной машине должен быть свой необычный подход, но искать этот подход голыми руками было опасно. Еще опаснее было обращаться за помощью к Суфу. Вероятнее всего, он умер бы со смеху, узнав, как провели недоумка Матлина. Но уничтожить машину рука не поднималась: дерется все-таки, значит живая… К тому же, это шанс получить назад украденный корабль. Так и простоял «пряник» в павильоне без малого месяц. Весь этот месяц они с Суфом вплотную знакомились с древней навигацией, и в ЦИФе Матлин появлялся разве что ненадолго остудить мозги. Однако по мере приближения к теоретическим основам КМ-транзитных перемещений, его перерывы становились более частыми, продолжительными, с явными признаками безнадежности. Но Суф настаивал на продолжении занятий: «Если этот любопытный «головастик» понял, — говорил он Ксаресу, — что с макролоргическими скоростями ему лучше дел не иметь, — это уже прогресс!»

М*-скорость — буквально, скорость, при которой время не выходит из «диапазона ноля». Либо стоит на месте, либо движется по специфическим законам, характерным скорее для квантового «микромира», чем для реальных физических объектов. На этом эффекте построена вся навигация ареала. Учитывая расстояния, которые ей приходится преодолевать, это, похоже, единственная возможность… По сути, детская игрушка в машину времени. Дело в том, что ускорение не беспредельно. Наступает момент разгона, когда время, грубо говоря, поворачивает обратно и выходит в свой «нулевой диапазон», который у навигаторов называется «рабочей скоростью» Именно этот природный пространственно-временной фокус помогает не тратить время на дорогу, на прохождение чистого, однородного пространства. Фактическая потеря времени в пути происходит за счет перехода с одной ветки маршрута на другую. И то, его при желании можно отыграть обратно. Эти принципы подробно рассматривает Теория Агравитации — одна из сложнейших наук Ареала, но так как ее элементарные азы уже повсеместно задействованы, и обойти их невозможно, придется как-то приспособиться. Принцип макролоргического эффекта был положен в основу КМ и БКМ-транзитных коммуникации, без которых просто не обойтись, но даже навигаторы порой не владеют досконально такой ужасной наукой. Для управления летательным аппаратом гораздо важнее знать астрофизику и технику безопасности, а для пользователя сойдет и элементарное понимание процесса. Главное, не перепутать кнопки: где загрузка полетной программы, где «стоп кран», где «запасной парашют».

Никто не знает, каким образом впервые был открыт эффект «диапазона ноля». Однажды он был успешно применен на практике в лабораториях ЛОРПа, которые занимались проектированием нового поколения коммуникационной техники на ранних этапах развития Ареала. Тогда толком еще никто не осознал, какие перспективы это может иметь в будущем. Другой, теоретик-одиночка Гизор, применил его к живому пространству, то есть добился эффекта «нематериального перемещения в нулевом диапазоне». Иными словами, воплотил мечту фантастов, и создать так называемый «коротонный мост» (КМ) по системе двух дверей: в одну входишь, — из другой выходишь, только на другом конце «Галактики». Все это, конечно, далеко не элементарно, а очень даже сложно. Так сложно, что лучше не вникать, главное, чтоб принцип был ясен. Единственно, что может выбиваться из стандартов восприятия — смысл слова «коротонный». Это сленговая аббревиатура навигаторов, обозначающая пренебрежительное отношение к любому пространству, расположенному между точками их старта и финиша, даже если это стена, разделяющая два помещения — макролоргический эффект дает возможность подобными мелочами пренебречь, в этом заключается, может быть, его главное полезное свойство. Оно дало возможность использовать герметичные пространства. Но к навигации это уже не имеет отношения.

БКМ, в отличие от КМа, располагает всего лишь одной конкретно зафиксированной «дверью», другая проецируется произвольно, иногда вслепую и не всегда успешно, что требует от пользователей предельной осторожности и ювелирной точности, особенно в начале освоения. Первые испытатели БКМов, как саперы, не имели права ошибаться даже в теоретических расчетах — никогда не знаешь точно, что там, за «второй дверью».

Но муки первопроходцев стали достоянием истории, а КМы прошили насквозь все «очаги цивилизаций», и необходимость в дверях отпала сама собой, а вместе с ней и такие полезные для здоровья привычки, как хождение пешком. КМ мосты могут пролегать между двумя соседними комнатами и между двумя соседними планетами. Все это локальный транспорт и не требует отдельной летной техники. Корабль, как таковой используется по своему транспортному назначению лишь в том случае, когда нужно за час преодолеть несколько миллиардов таких локальных мостиков между двумя соседними зонами Ареала. Только для того они, собственно, и нужны. Болф идет по транзитным веткам автоматически, по своей программе или по указке «навигатора». Пешком такой маршрут можно преодолевать сотни лет.

Эти новые возможности скоростей в герметичных пространствах похоронили целое поколе «негерметичных» космических аппаратов. Они были просто сняты с производства и сданы в архив. В том же архиве имеется колоссальное множество прочих технических достижений цивилизации, гениальных по своей природе и бесполезных по сути. Все это хозяйство иногда называют емким словом «фактура», однако, кто знает, как развивалось бы направление технической мысли, и в какие дебри бы оно завело, не случись макролоргического прорыва? Может быть, это была бы совсем другая история и совершенно другой Ареал.

Именно на М*-скоростях Матлин и покончил с изучением основ физики, в которой все равно не имел возможности себя применить и ограничил свои познания навигаторского искусства правилами поведения «багажа», умеющего не навредить себе по дороге. Летал он, надо признаться, чуть хуже среднестатистического «чемодана», но несравнимо лучше, чем оголтелый фактуриал, обуреваемый жаждой эксперимента. Восприятие всех прочих премудростей он пустил на интеллектуальный самотек, не выходящий за рамки удовольствия.