Возвращаясь в ЦИФ, Матлин еще питал некоторые иллюзии на благополучное развитие сюжета. Альба возвращен в заповедник Гренса с полной амнезией по поводу последних событий. Лучше нельзя было себе представить. Лишь хроническая моральная усталость, которую Матлин переносил хуже физических перегрузок, не позволяла ему предаться эйфории. Но в технопарке его встречал Ксар. А Ксар с добрыми вестями никого встречать не выходит.

— Прежде чем увидеть его, спустись в лабораторию. Я кое-что покажу, — сказал он. — Кстати, устроил бы ты мне встречу с Кальтиатом.

На лабораторном столе в мутной подсветке была аккуратно разложена одежда Альбы с управляющим жилетом-биопротектором. Альба привыкал к нему дольше, чем к своему новому местожительству, не понимая, почему, задержав дыхание, он не начинает задыхаться, а при низкой температуре — не может замерзнуть. Но, привыкнув, наотрез отказался расстаться с протектором, даже если в нем не было нужды.

Все системы жилета работали в «человеческом» режиме, одежда не имела признаков повреждения, и Матлин не мог понять причины беспокойства. Ксарес же был в абсолютном недоумении:

— Я не могу определить срок… — признался он, — протектор был новым, но анализ показывает, что ему многие миллиарды лет. Или же он работал в поле антигравитанта.

— Как Альберт?

— Идеальное состояние организма.

— Кальтиат остался в зоне Хаброна. Суф уже отправился за ним. Не знаю, сколько это займет времени…

— Мне-то все равно, я могу подождать, но ты имей в виду…

— «Анализ» не мог ошибиться?

Ксарес красноречиво поглядел на своего оппонента.

— Сделай свой анализ. Немецкий язык знаешь хорошо?

— Какой язык?

— Немецкий. Ты не ослышался.

— Откуда я могу его знать?

— Да, — расстроился Ксарес, — Гренс был прав, ты любопытен только до «железа». — Он вытащил из недр лабораторного стола антикварную книгу, одну из тех, что Суф когда-то привозил с Земли, вероятно, совершая набеги на букинистическую лавку. А так как готический шрифт его отчего-то особенно завораживал, немецких изданий в этой коллекции оказалось большинство. — Это руководство по психиатрии, — объяснил Ксар. — Мне нужны твои комментарии, а еще лучше, если ты сделаешь собственный перевод.

Феликс безропотно принял книгу, но не смог перевести даже ее заголовка.

— Меня удивляет, — произнес он, — почему вы все, начиная с Кальтиата и кончая ЦИФовскими лаборантами, относитесь ко всему происходящему так, будто это всего лишь упражнение для бестолкового Матлина. Будто всем, кроме меня, заранее все понятно. Какую такую связь ты увидел между возрастом протектора и симптомами шизофрении?

— Ты не прав, — ответил Ксар, — а потому бери словари и отправляйся работать.

— Ведь ты перевел бы это сто раз, пока меня ждал.

— Я так и сделал.

— И что?

— Твое человечество — ты и разбирайся.

Против такого аргумента Матлин возражать не привык. Он осторожно перелистал страницы, прикинул, сколько драгоценного времени придется на них положить, и постарался как можно быстрее смириться с неизбежным. Ибо столь же драгоценное время Ксара, отпущенное на уговоры и убеждения, к тому времени исчерпалось.

— Сейчас я быстренько схожу к Гренсу, пока у него не пропало желание со мной откровенничать…

— Нет, — возразил Ксар, — сейчас ты пойдешь читать книгу. Я лично приму у тебя экзамен по человековедению, прежде чем ты снова полезешь на гору.

«Еще один шизофреник, — думал сердитый Матлин, топая к себе в особняк, — уж не снюхались ли они с Гренсом во время моего отсутствия? Что-то они мне оба подозрительны. Ничего, я всем поставлю диагноз!» Он поднялся на второй этаж, смахнул со стола толстый слой пыли, разложил словари вокруг руководства по психиатрии и устроился работать.

Как и предполагал Ксар, терпения Матлина надолго не хватило. Спустя несколько дней он устремился на гору с такой прытью, что препятствовать ему было бессмысленно, и Ксар свое невмешательство сумел оправдать лишь одним универсальным правилом техники безопасности практикующего фактуролога: аборигены должны разобраться между собой самостоятельно, любое участие навредит. Единственное, что его успокаивало и вселяло надежду, что бестолковый Матлин самостоятельно догадался не использовать на территории заповедника ни Перру, ни коротонные лифты, а накануне серьезного разговора решил-таки пройтись ногами по грунту, чтобы максимально приземлить свои макрогалактические намерения. Матлин же при этом руководствовался своим корыстным интересом — не позволить биолаборантам потешаться над его проломанным черепом, если Гренс окажется не в духе и нападет из засады, исключить из употребления все, что может вывести из себя неуравновешенного собеседника, прежде чем он выйдет из себя сам. Перра, как ни странно, была доминирующим раздражителем, и ее присутствие в заповеднике Гренс чувствовал всегда, на любых ярусах, даже в глубоком сне. Впрочем, тем же самым чутьем Гренс улавливал все, что казалось ему инородным в природе, к которой он причислял себя и к которой наотрез отказывался причислить своего бывшего школьного товарища.

Матлин имел сверхзадачу застать Гренса врасплох, чтобы тот не успел запастись красноречием. С этой целью он добросовестно отмахал пешком нужное количество километров и преодолел длительный подъем. Но все напрасно. На пне у тропы, ведущей к усадьбе, Гренс дежурил пятые сутки подряд, ожидая его с минуты на минуту, изредка поглядывая на небо. И, узрев, наконец, фигуру Матлина, выплывающую из низины, ничуть не растрогался.

— Посмотри, на кого ты стал похож, — проворчал он, — выглядишь как двадцатилетний пацан. Ни стыда ни совести. К своему возрасту надо уметь относиться с уважением.

— Чтобы с уважением относиться к своему возрасту, — ответил Матлин, — мне не обязательно корчиться от радикулита и спотыкаться о бороду.

Гренс пригладил свою бороду шершавой ладонью и еще раз осмотрел гостя с ног до головы, будто просвечивая рентгеном, не спрятал ли он за пазуху телогрейки пару увесистых камней.

— Идем, — сердито скомандовал он и направился к дому.

Альба лежал на кровати, закутавшись в одеяло, и рассматривал потолок. В какой-то момент, Матлин сам не понял почему, этот молодой человек сильно напомнил ему Али: взгляд, манера валяться на кровати, выражение лица… Он не на шутку растерялся и не сразу нашел что сказать, несмотря на то, что всю дорогу только и делал, что строил план разговора.

Он взял табурет и устроился возле кровати. Альба съежился, будто перед ним был не Феликс, а шестирукий Кальтиат, в каждой руке которого по смертному приговору.

— Я ничего не помню, Феликс.

— Ты в состоянии ответить на пару вопросов? — спросил Матлин, стараясь сохранять спокойствие.

— Какие могут быть вопросы? — психанул Альба. — Я же сказал, что ничего не помню. Отрежь мою голову и отнеси на рентген, если не веришь.

— Почему ты не сказал о зеркальных видениях? С какого возраста они начались?

Альба резко обернулся к нему, вскочил с кровати и замер.

— Зеркальные видения?..

— Почему ты сразу об этом не рассказал? В связи с чем они были в первый раз? В детстве… Вспомни.

— Причем здесь видения? Что произошло? Почему ты говоришь об этом?

— Со мной тебе не обязательно симулировать психическое расстройство. Лучше побереги силы и подумай, как я могу тебе помочь.

— Нет, — Альба снова упал на кровать и натянул на голову одеяло.

— Оставь его в покое, — вмешался Гренс, — сейчас же отойди от него. — И, силой вытолкав Феликса из комнаты, аккуратно прикрыл дверь. — Сядь, сделай мне одолжение. Посиди молча пять минут, не задавая вопросов.

Феликс повиновался и позволил усадить себя у печи в кабинете Гренса, несмотря на то, что, казалось, полжизни отдал бы за то, чтобы нырнуть в ледяное озеро.