— Ну, что там? — рыжий математик сунулся в дыру, но Бароль отвел его в сторону кончиком ботинка. — Сколько можно возиться?

— А если он так и не дернет? — спросил Хун.

— Лучших людей изводишь, Бароль, — ворчал Логан.

Бароль был молчаливо сосредоточен и равнодушен ко всему на свете, кроме цепи, которую держал в руках и от которой не отводил взгляда.

— Прочь… — процедил он сквозь зубы, — все вон отсюда. — Конец цепи неуверенно пополз вниз и брякнул о камни. — Разойдись! — крикнул Бароль и, выдернув цепь, начал быстро наматывать ее на локоть. Фариане замерли вокруг колодца.

— Есть! — обрадовался Логан.

Веревка шла бодро. Через минуту Бароль сбросил с плеча один ворох и принялся мотать другой, из жерла послышались скрипы, словно ангелы смерти завыли приветственную молитву.

— Порожняком идет, — предположил Хун.

— Да, похоже, — согласились остальные.

— Не стоило браться за это Фальку, — переживал Логан, — он слишком молод и впечатлителен…

— Безусловно, — тут же соглашались все.

В успех операции никто не верил, даже когда ноги Фалька, перемазанные в дерьме, зацепились за край колодца.

— Хватай его! Убежит, хватай! — кричал Фальк, и эхо жерла разносило его крик по гулким коридорам подземного царства.

Бароль бросил веревку, извлек на свет мелкое, тощее, грязное существо, разглядеть которое из-за грязи было невозможно, и тут же брезгливо кинул его в лопухи.

Существо не стало убегать, оно сжалось в комок, замерло у ног Логана и пронзительно-жалобно запищало.

Наверно, читатель будет смеяться надо мной и не поверит, если я скажу, что шестиконечная звезда (звезда Давида) в Языке Ареала обозначает не что иное, как символ экстрамутагенной цивилизации. Впрочем, никаких сионистских выводов из этого не следует. Тот же знак используется не только в государственной символике, но и при изготовлении магических талисманов, да где угодно. Я уже не говорю о его историческом происхождении и предназначении, потому что ничего не знаю об этом. Я лишь констатирую очевидный факт. Какие закономерности можно вывести из шести перекрещенных палок? Никаких. В таблице символов Языка Ареала есть такой знак, только и всего. Этот знак подвижен, углы звезды постоянно меняются, грани скользят; вид правильной шестиконечной фигуры этот символ принимает не чаще, чем идеальный газ образуется в естественной природе, то есть, грубо говоря, в глубоком бреду созерцателя. Но при статичной плоскостной проекции это нормальная звезда Давида. А как, интересно, в этой системе обозначена обычная фактура, не испорченная интеллектуальным прогрессом? (Если кому-то уже мерещится пятиконечная звезда — значит, с чувством юмора все в порядке.) Это обычный треугольник, притом грани и углы треугольника также меняются, а знак пятиконечной звезды имеет совершенно иной смысл.

Фактурный треугольник — есть упрощенный символ триады, а его спаренный (шестиконечный) вариант — не более чем показатель экстрамутагенных отклонений. Схема так проста, тупа и доступна, что любой дилетант, по углам и граням, расскажет вам о фактуре больше, чем естествоиспытатель, прожив в ней безвылазно сто лет.

Фактурологическая триада исторически принадлежит школе неогарвалистов, во всяком случае, принадлежала, пока прочие бонтуанские школы ломали копья в борьбе с научным примитивизмом, воплощением которого являлась триада. Чего только не было в этой интеллектуальной потасовке с применением отнюдь не самых цивилизованных методов. Неогарвалистов, как генетиков и кибернетиков, обвиняли в узости научного кругозора, исследовательской небрежности, наконец, намеренной попытке скомпрометировать фактурологию в глазах широкой общественности. Триада клеймилась презрением и олицетворяла собой осквернение святыни, надругательство над трудами знаменитых предшественников. Но по прошествии времени оппоненты становились сторонниками. Может, оттого, что с триадой оказывалось легче работать; может потому, что от самобытного разнообразия рано или поздно начинает пестреть в глазах; может, по диалектическому порядку от анализа к синтезу, но, в конце концов, любой тип фактуры, так или иначе, укладывался в триаду лучше, чем куда бы то ни было. Осознав этот факт, многие бонтуанские школы были не прочь разделить авторство с неогарвалистами. Многие занимались тем, что старались усовершенствовать равносторонний треугольник. Поэтому в Языке Ареала четкого авторства не сохранилось, а название оказалось плагиативно обобщенным — «бонтуанская триада».

Не к чести Ареала надо добавить, что прочие, не родственные бонтуанцам фактурологические школы также не сразу примирились с идеей, а долгое время пытались доказать свое принципиальное отличие от гуманоидов бонтуанского типа. Но, как и в предыдущем недоразумении, противники постепенно испарялись, а сторонники, напротив, «конденсировались» и, по мере накопления «конденсата», обваливались в общую бурлящую массу. Короче, соблюдали закон кипящего самовара, покуда с него не сорвало крышку.

Вы сами удивитесь, как это просто, и скажете: мы не такие, мы особенные. С нами так примитивно поступать нельзя. С посредниками можно, с кальтиатами можно, а мы — исключение. И это будет вполне нормально, поскольку все сомнения, в рамках данной темы, в триаду также вписываются великолепно. Итак, неогарвалисты, проанализировав своих фактурных подопечных, выявили три основных типа:

1. Воины.

2. Эмпирики.

3. Фаталисты.

Увязав их между собой в треугольник, обнаружили два критерия, достаточных для характеристики фактуры:

1. Величина угла, означающая активность.

2. Длина стороны, означающая численность поголовья.

То и другое в связке треугольника должно быть сбалансировано. И если угол, к примеру, равен 180 градусам — система перестает существовать, соответственно — фактуре конец, может быть, не сразу, но очень скоро. В качестве примера такого перекоса (но в экстрамутагенной модели) можно рассматривать «акрусианский ген», описанный в предыдущей тетради.

От триады пошла аббревиатура «вэф», — именно так мы транскрибируем в человеческий язык WW, обозначающий бонтуанскую расовую группу, так сказать, дань первооткрывателям. Но тот же знак в другие специфические языки, в том числе профессиональные, транскрибируется по-разному.

Рассмотрим классическую, треугольную модель, характерную в одинаковой степени для популяции насекомых, млекопитающих и гуманоидов (рис. 1):

Первая, самая уязвимая и самая прогрессивная вершина триады — воины. В классическом состоянии — средняя по численности; в экстремальном состоянии — резко увеличивает угол за счет двух остальных. Тип интравертный, тяготеющий к тому, чтобы весь мир сконцентрировать внутри себя на манер сосуда с вакуумом, который при малейшей возможности старается себя хоть чем-то заполнить. Замечена такая закономерность: чем ниже интеллектуальный коэффициент фактуры — тем выше воин в триаде, активнее в отношениях с внешним миром. Этот тип внутренне чрезвычайно уязвим, психически нестабилен, требует сильного энергетического влияния и лучше, чем остальные, подвержен мутации. Тип первопроходца. Замечено также, что в стартовом состоянии экстрамутагена, перед началом глобальных мутаций, активность воина невероятно высока, — это самый податливый материал для таких рискованных мероприятий, тем более что численное поголовье воинов восстанавливается гораздо легче и быстрее прочих.

Эмпирики — самый, на мой взгляд, интересный тип, который считается и самым малочисленным, но большой трагедии в том нет. Вся триада выдержана в энергетически равных пропорциях, которые не всегда соответствуют численным. Статистически, эмпириков всегда недобор, но баланс от этого не страдает, потому что перед глобальными катастрофами и сразу после них эмпирик активизируется, — это его истинно звездный час. Почему-то эмпириков принято считать бесполыми существами: от природы или по каким-то причинам, выпавшими из этого критерия оценки: к примеру, дети — типичные эмпирики; старики, гермафродиты, прочие существа, по каким-то причинам утратившие половые свойства. Но отсутствие пола — не есть гарантия эмпирического типа. Впрочем, идеально чистого типа в природе не существует: всякий эмпирик с примесью воина-фаталиста, как и воины частенько с примесью фаталиста-эмпирика. Тип конкретной особи определяется лишь процентным соотношением, в геометрической раскладке — длиной стороны и градусом угла. В редких случаях эмпирики способны развернуть триаду, как это чуть было не произошло с испытанием ИЗИ-технологии; воины на это способны гораздо чаще. Складывается впечатление, что тип эмпирика придуман специально для ученых. Нет. Точнее, не только. Гуманоидное существо, помешанное на науке, — без сомнения, эмпирик. Поэты, пытающиеся осмыслить мироздание, — то же самое. Бездельники, которые пьют пиво, нигде не работают и при этом бесконечно страдают от бессмысленности бытия, — те же самые эмпирики, которым только состояние постоянного дискомфорта мешает перейти в категорию фаталистов. Это не обязательно умные существа — чаще как раз таки не очень, поскольку один умный эмпирик опасней для цивилизации, чем тысяча воинов.