Существо ему попалось на редкость настырное. Из всей своей практики, Ксар не мог вспомнить другого такого бешеного стремления отыскать родину. До такой степени искреннего, что он стал всерьез опасаться за психику этого патриота и, поступившись своим принципом терпеливого ожидания, первым сделал шаг навстречу. И не какой-нибудь шаг, а непосредственно через дверь квадратной комнаты:

— Есть ли у тебя в запасе пара миллионов лет, чтобы пройти этот участок хотя бы до середины. И почему ты уверен, что Земля должна быть именно здесь?

— Где-то она должна быть?

— Систематизируй все основные характеристики.

— Пробовал. Земля, Солнечная система — девять планет, Наша галактика, тьфу, ты! — Матлин схватился за голову. — Наша… Ваша… Неизвестно чья!

— Понятное дело… Ну-ка, встань в панораму, — Ксарес занял место у пульта, и луч аккуратно обвел Матлина разноцветными контурами, начиная от внутренних органов, скелета и, кончая тем, что называется «внешний вид», — выходи.

Голографическая копия, раскрашенная изнутри в самые экзотические оттенки, извергнув из себя оригинал, осталась неподвижно стоять на месте. Компьютер составил для себя несколько таблиц, касающихся ее фактурных достопримечательностей, и вопросительно замер.

— Примерно такие твари… — подтвердил Матлин, — обитают по всей Земле. Ищи.

— Такие «твари» могут обитать где угодно, — ответила машина, — микроэнергетическая память блокирована. Обновление организма прошло полтора цикла — оснований для молекулярного поиска нет.

— Ты в Ареале примерно год, — объяснил Ксарес. — Странно. Я думал, значительно больше. Твой язык дает мне основание предполагать, что, по меньшей мере, лет десять, либо…

— Либо?.. — переспросил Матлин.

— Либо я не знаю, кто ты такой… И зачем ты выдумал себе фактурную планету, где никто не знает своих навигационных координат.

— Я и сам не знаю, кто я такой, — Матлин тяжело вздохнул и опустился на пол. — Ни черта не помню. Поверишь, ни черта!

— Родной язык был?

Матлин произнес несколько фраз по-русски и компьютер тут же разложил их в звуковой ряд. Затем несколько раз повторил, будто сыграл по нотам и попросил еще. Четверти часа осмысленной болтовни ему вполне хватило, чтоб вынести заключение:

— Да, это похоже на фактурный язык…

— Неужели! — возмутился Матлин.

— …Язык достаточно образный, — объяснила машина, — чтоб быть использованным в фактуре первой-третьей ступеней. Может иметь несколько информационных вариантов с 48 символами и использоваться в таких-то волновых диапазонах и в таких-то…

— Короче! — не выдержал Матлин.

— Она не может найти твою родину даже по языку, — вмешался Ксарес, — 48 символов — очень мало. Максимум конец второй ступени фактуры. Это невероятно.

Матлин попытался произнести несколько фраз по-английски, но машина попросила его не утруждаться — языки идентичны и, вероятнее всего, принадлежат одной и той же цивилизации, в крайнем случае, цивилизациям близкородственным. Ничего похожего в каталоге ЦИФа все равно нет.

— Как это нет? — не понимал Матлин. — Как это нет? Может, Земля не внесена ни в какие каталоги? Может, здесь нет каталогов, в которые она внесена?

— Не может быть, — спокойно ответил Ксарес, — скорее всего, ты упускаешь какую-то очень важную деталь. Но я все больше склоняюсь к тому, что дело в тебе, а не в планете. Надо серьезно изучать твою психику, а не маршрутные схемы.

— Ты считаешь, что я ненормальный? Что я все сочинил? Что я…

— Матлин, планеты, которую ты ищешь, не существует.

— Может быть, проверить другие зоны?

— В отличие от твоих бессмысленных усилий, машина уже сделала все, что могла. В ареале нет ничего похожего.

— Но здесь что-то не так!!!

— Здесь что-то не так, — согласился Ксар.

— Так что?

— Если мы можем что-то сделать, то только вместе и только при одном условии, — ты должен мне доверять. Собственно, другого выхода у тебя нет.

— Другого выхода у меня нет, — согласился Матлин.

После завершения психиатрических экспериментов с последующей за ними реабилитацией, Ксарес оставил Матлина в покое. Тем более что его усилия не принесли существенных результатов. Провал памяти и без того сомнений не вызывал, а если к тому еще прилагались психические расстройства, то только по причине длительного пребывания в закрытом пространстве безо всякой предварительной подготовки и безо всякого понимания причин и сути происходящего.

У пациента восстановился здоровый сон и он вместо того, чтобы гонять информатеку, крепко спал, зашившись в свой спальник, по двенадцать часов в сутки. Но каждое пробуждение погружало в депрессию:

— Мне опять приснилась Земля, — жаловался он, — если б ты мог посмотреть эти сны!

— Во сне ты думаешь по-русски, — возражал Ксар, — это искажает образные проекции. Вообще-то не надейся, что это может быть решением проблемы, даже если сменишь язык.

Матлин продолжал спать, а в свободное ото сна время, одолевать своего попечителя всякого рода «инженерными» подходами к неразрешимой проблеме. Вплоть до того, что собрался писать специальную «поисковую» программу для компьютера, работающего в аналоге знакомой ему IBM-ки, а уж потом адаптировать ее к тому, что есть. Программа замышлялась не больше не меньше как на всю поисковую информационную сеть Ареала, и Ксарес был вынужден выпустить на пульт его информатеки несколько учебных программ. Во-первых, чтобы пациенту стала очевидна глубина собственных заблуждений, во-вторых, чтобы оградить себя от его назойливых расспросов, и, в-третьих, он уже серьезно задумывался о том, чтобы прекратить бессмысленный поиск, и в меру возможностей позаботиться о будущем этого существа непонятного происхождения. К тому же, его патологическая страсть к потрошению инфосетей без всякой на то необходимости должна была свидетельствовать о природной склонности к самообразованию.

Из всех подходящих учебных программ Ксарес отобрал в первую очередь «технику безопасности», пользование всеми разновидностями информатек, краткий экскурс в астрофизику, основы естественных наук и навигации. Матлин попробовал всего понемногу, и дело пошло. Единственной наукой, перед которой он серьезно комплексовал, стала практическая навигация.

— Это все что угодно, только не инженерная наука, — возмущался он. — Либо все мое физико-математическое восприятие мира летит к черту, либо здесь нужна совершенно иная теория. Что за «искажения пространства»? Почему навигатор принимает решения в 3/4 секунды, а если в 3/5 — происходит градусная корректировка «рабочей скорости»? Зачем так делать? Почему я могу менять курс не раньше, чем через пять шагов КМ-транзита? Почему я не могу просто лететь без всяких транзитов? Что у вас за дурацкий тренажер, который только и делает, что меняет программу?

Попытки Ксареса приобщить своего подопечного к фундаментальным теоретическим основам навигации ни к чему не привели: теорию Матлин воспринимал отдельно, как увлекательный аттракцион, практику… вообще не воспринимал. Связующее звено у него категорически не работало. Это обстоятельство удручало и, так как длительное, беспомощное пребывание в космосе в его жизни уже имело место, вся жажда познания по уши и без остатка увязала в практической навигации. Со временем это больше напоминало идею фикс, манию с перепадами на нервный тик или интеллектуальное самобичевание. Пока Ксарес не решился на самый отчаянный шаг, в котором позже неоднократно раскаивался. Но дело было сделано и, персонально для Матлина, был разыскан преподаватель навигации, которому, как предполагалось, был доступен любой уровень тупости ученика, поскольку сам он был чистейшим фактуриалом где-то начала 4-й ступени, и с фактурным менталитетом дел имел предостаточно. Если не сказать больше, — именно в фактуре его и нашли.

В цивилизованном Ареале это существо прославилось своими уникальными навигационно-инженерными способностями. В частности, тем, что как-то раз чуть ли не голыми руками снял и разобрал диспетчерскую плату с панели управления космического корабля Ареала, которая, в принципе, не снималась и уж тем более не подлежала разборке. Правда, собрать ее в рабочее состояние он не смог, даже не попытался, — перед ним стояла совершенно иная задача — спереть ее незаметно и по частям. Плату, конечно, отобрали, но кое-какие ее детали не найдены до сих пор.