К примеру, на вопрос: «На каком автобусе папа поехал на работу?» мы отвечаем очень просто: «На 40-м». ЧЛФ же непременно ответит так: «Ни на 46-м, ни на 107-м, ни пешком не пошел, ни такси не воспользовался, ни троллейбусом». Если вы знаете, что с этой остановки ходит еще и 40-й — ваше счастье. Если не знаете — ваши проблемы. Стало быть, незачем вам знать, на каком автобусе папа поехал на работу. В этом-то вся сложность.

Но инженеры версии WW признают, что подобное моделирование задач более чем оправданно, и пользуются им для банальной профилактики сетей после того, как их окончательно загадит традиционный способ инфообмена. ЧЛФ не имеет таких проблем вообще.

Теперь, наконец, о вкладе в мадистологию. Об уникальном симбиозе, который ЧЛФ устроила для версии WW, желающей приобщиться к супераналитике. Здесь все элементарно логично: «чистая линия» в прямом смысле слова взяла на себя роль универсального аналитического фильтра, который вместе с тем наверняка аккумулирует отфильтрованную информацию, тем самым компенсируя свой дистрофический креатив. Во что может вылиться критическая масса отфильтрованной информации на супераналитических способностях ЧЛФ — ни одному Аллаху не известно. Именно с этим связана версия мадисты как апогея ЧЛФ. Как ЧЛФ, вывернутой наизнанку от чрезмерного впитывания в себя недостающих от природы К-компонентов. Именно ЧЛФ на последних ступенях цивилизации, казалось бы, горазда на все: и на межуровневые пространственные перемещения, на отвязки во времени, и на зеркальные идентификации с физической природой любого сорта, на включения в любые коммуникации, даже на непроизвольные зануления в сетях. Форменная мадиста! Какие могут быть сомнения!

Но только после того, как сомнения появились, были сформулированы и однозначно доказаны, «чистая линия» стала одним из самых серьезных тупиков мадистологии. Одним из тех роковых заблуждений, в которых оказалось захоронено немало времени и сил, а главное, оптимистических надежд многих поколений мадистологов.

— Что происходит с атмосферой? — удивился Голли, выводя под купол платформы. Его глаза подозрительно ярко светились в розоватом мареве, навевая Матлину самые отвратительные подозрения. — Газовые выбросы? От чего?

Матлин промолчал. За много лет тесного общения с Голли Гренсом он наблюдал его в разных ситуациях, относился к нему как к сыну и был уверен, что может на него положиться. Но теперь, вот уже вторую неделю подряд, его терзали сомнения, в которых он сам не мог разобраться. Одно он знал твердо: как только этот мальчишка перестанет сиять в предрассветных сумерках своим фиолетовым взором, газовые выбросы прекратятся и в атмосферу Аритабора вернется привычное оранжевое свечение.

Но Голл Гренс обладал классическим акрусианским неморгающим взглядом, характерным, впрочем, и для посредников, и сомнения Матлина его волновали меньше всего на свете.

Приближалась буря. Критически падало давление внешней атмосферы, голосники начинали протяжно подвывать порывам ветра. Матлину всегда казалось, что здешние песчаные катаклизмы природы обладают свойством спрессовывать время. Это ощущение настигало его в любой точке планеты, на самой чудовищной глубине, где отказывала даже естественная гравитация, — состояние замедленного кадра перед глазами. Он лучше приборов чувствовал буйство стихии над поверхностью грунта: как только жесты приобретают бессмысленную плавность, слова растягиваются и предметы падают на пол дольше обычного — где-то над ним прошел ураган. Так и сейчас прогуливающийся по платформе Голл Гренс делал это необыкновенно медленно, а между каждой его гипотезой о происхождении розовых оттенков атмосферы Матлин успевал прокрутить тысячу версий, объясняющих его роковую оплошность: откуда взялась безумная мысль доверить ему Альбу? Почему он не обдумал и не взвесил все до мелочей, прежде чем решил, что компания акрусианина для этого мальчика — самое надежное место в Ареале? Раис сказал бы, что это судьба. Именно судьба — единственное понятие, не требующее объяснений и не заставляющее думать, прежде чем совершать ошибки. Но Матлин был плохим учеником, он так и не научился обходиться одним, пусть даже самым исчерпывающим понятием.

— Он доберется сюда через пять минут, — сообщил Голли, и Феликс приписал к этим минутам еще пару нолей.

— Мне кажется, он никогда сюда не доберется.

Но оптимистические предчувствия Голли оказались точнее и через пять минут манжетный индикатор четко определил сход с транзитной ветки в систему Аритабора долгожданного корабля, а еще через пару минут — его фиксацию на орбите.

— Зайди над пятой платформой, Суф, — попросил Голли, — дай мост на корабль и не трогай связь, пока мы не войдем в контур.

Матлин лишь тяжело вздохнул, и в тот же момент фиолетовые сумерки прошил лифтовый лучевой цилиндр.

Суф стоял у опущенных панелей пилотского отсека в кромешной темноте, спиной к своим визитерам, и наблюдал с внешней панорамы весьма занимательную картинку. Планета Аритабор пульсировала протуберанцами ярко-розового «огня», испуская ритмические узоры, будто выстукивая марш, а магнитные волны эхом откатывались от нее и растворялись в защитном поле, чуть-чуть не долетая до внешнего контура корабля.

Реакцию Суфа можно было истолковать двояко: либо он ничего не понимает в астрофизике, либо такое явление природы ему доводится видеть далеко не каждый день.

— Что вы натворили, бездельники? — Суф обернулся и по бледной физиономии Матлина сразу понял, что попал в точку.

— Альба пропал, — сообщил Матлин и опустился на нижнюю панель, чтобы головокружение не спровоцировало включение аварийных систем протектора.

— Что? — переспросил Суф.

— Неделю назад исчез с орбиты. Что произошло — неизвестно. «Навигатор» не может обнаружить корабль, говорит, надо найти инженера, который делал транзит с этой орбиты. Ты делал?

— Делал, — подтвердил Суф, — это наша орбита и отсюда один транзит — ЦИФ. Пока еще он нигде не сорвался.

— Маршрут чистый. В ЦИФе корабля нет.

Суф перевел взгляд на Голли.

— Что произошло?

Голли включил запись хроники того злосчастного дня, и Суф внимательно ее просмотрел, не сдвинувшись с места.

— После аварийных позывных связи с кораблем уже не было, — объяснил Голли, — не сработал даже БКМ-приемник. Болф исчез. Будто завис в ноль-фазе. Это произошло слишком быстро. То есть когда я получил аварийный вызов, корабля уже не существовало.

— Что значит «не существовало»! — возмутился Суф. — Ты уверен, что погасил навигационные системы?

— Абсолютно. Я проверил много раз, прежде чем оставить его, и подстраховался твоим автоматическим приемником, но он не успел сработать.

— Ты уверен, что не научил мальчишку обращаться с пультом в закрытом режиме?

— Я же не полный идиот, — обиделся Голл, — да он и не просил учить… Его при желании-то ничему не научишь.

Суф чуть не за шиворот подтащил Голли к краю внешней панорамы и указал на пульсирующий розовый шар:

— Тебе известно, что это за фейерверк?

— Нет, — сознался Голли, — это тогда же началось, в тот же самый день.

— Сработала агравитационная защита планеты. Ты знал, что это аномальная зона! Сколько раз я тебе говорил — займись агравиталистикой; сколько раз я тебя заставлял — посмотри древние навигаторские хроники, если в нормальных схемах не можешь разобраться! Что ты мне отвечал?..

Матлин с удовольствием бы заткнул уши, чтобы не делать себя свидетелем заурядной взбучки нерадивому подмастерье. К его счастью, разговор быстро перешел на малопонятный ему язык специфических терминов, из которого время от времени можно было вычленить русскоязычные эпитеты, характерные для педагогической практики Суфа.

— Это я им разрешил, — вступился, наконец, Матлин за невинно избиваемого младенца, — Альберт плохо себя чувствовал в Аритаборе, а в ЦИФ возвращаться без нас не хотел.