На заднем диване машины профессор чувствовал себя в безопасности. То ли от изрядной дозы таблеток, то ли оттого, что широкие плечи Бахаута заслоняли прямой обзор. Пока биолог контролировал спуск, Эф пытался расслабиться. Но едва веки наплывали на глаза, сновидения вовлекали его в новый ураган страстей. Все его попытки уснуть вблизи гравитационного поля Альбы сопровождались сновидениями с одной и той же шизофренической тематикой. Гигантский мегаполис окружал его со всех сторон. Яркие краски города чудовищной высоты, достигающего стратосферы пиками небоскребов. Шум и гвалт, месиво человеческих тел, оскаленные лица, руки, тянущиеся к нему сквозь защитные оболочки кабины. Стоны, переходящие в хохот, щипки, укусы, потные объятия слепых, потерявших поводыря.

От резкого маневра гравитация в салоне упала, как в доисторической кабине лифта. От внезапной невесомости профессор очнулся, и все вернулось на старые места. Машина плыла над песчаной пустыней, Бахаут возвышался за спиной Мидиана, и Эф осторожно, чтобы не нарушить покоя, просунул палец в потайной карман защитного костюма, нащупал одинокую таблетку и переправил ее под язык столь ювелирно точно, что бдительный биолог не почуял и легкого шороха. В следующий раз он очнулся от громкого включения динамика внутренней связи шлема.

— Ты, конечно, очень удивишься. Но мы еще живы, — произнес Бахаут. Машина плашмя лежала на грунте у скалы, похожей на сланцевую плиту. Биолог разгуливал по песку, нарушая волнистый рельеф. — Гравитация будет для нас слабовата, а воздух… Ты только понюхай, какая пикантная смесь. Будто в каменных подвалах гниют от времени рукописные библионы.

Из машины было выставлено все, кроме профессора. Место первой посадки экспедиции напоминало пестрый базар из коробок и контейнеров всех сортов. Только профессор продолжал оставаться на заднем диване, не поддаваясь соблазну сделать первый шаг по легендарной планете.

Мидиан уже совершал пешие прогулки и для начала обогнул скалу, которая должна была послужить ориентиром и укрытием, в котором как раз помещалась машина. Ее горизонтальные пласты создавали естественное укрытие от возможного наблюдателя сверху. Тут же можно было разбить лагерь и закрепить корабль на стационарной орбите так, чтобы сократить до минимума подъемный путь. Приближались сумерки, и Мидиан решился на дальний обход. Он бы воспользовался машиной и прочесал бы окрестности более детально, но заторможенное состояние профессора лишало его свободы маневра. Да и Бахаут чувствовал себя некомфортно.

— Такой практики в серьезных экспедициях не существует, — объяснял он молодому астроному через наушник связи, когда тот удалился от скалы на приличное расстояние, — чтобы в первую неделю прилета на орбиту сразу же на грунт… Это сомнительная тактика.

В ответ Мидиан тактично молчал, а биолог вскоре увлекся багажом и перестал обращать внимание на товарищей.

Наутро Бахаут попросился на корабль с образцами песка, осколками горной породы и «окаменелостью» профессора, который за ночь не соизволил даже приподняться с заднего дивана машины. Второй спуск стал менее волнительным. Еще на борту корабля Эф проглотил тройную дозу, и до самой посадки галлюцинации его не донимали.

— Трудная адаптация, профессор? — заметил Мидиан, отправляясь в очередной пеший поход.

— Адаптация к реальности, — уточнил Бахаут, — после долгих лет пребывания в иллюзорных мирах.

— Будьте осторожны, друзья мои, — предостерег профессор, и друзья вздохнули с облегчением. Впервые за последние дни бесконечных спусков и подъемов Эф изрек нечто осмысленное.

На этот раз Мидиан предпринял самую дальнюю вылазку в сторону экватора, надев лишь легкую оболочку скафандра с защитной маской на случай, если утренний угол солнечного света слишком ярко отразится кристальной альбианской атмосферой. Он ушел в сумерки, чтобы встретить рассвет завтрашнего дня. Он был доволен собой и шел как никогда легко, но темнота быстро проглотила линию горизонта. Пепельный туман поднимался ему навстречу, подбрасывая вверх сгустки свалявшейся песчаной пыли. Зазвенело в ушах. Мидиан взглянул на барометр и ахнул. Прибор зашкаливал у нижней отметки. Над экваториальной частью неба поднималась буря, и он повернул к лагерю, как вдруг колена коснулось что-то мягкое и живое, но тотчас растворилось, уступив дорогу. Дурным делом, Мидиан решил, что это доброе напутствие профессора ползло за ним по пятам. Он почти ощутил дыхание невидимого существа и замер, вокруг не было ни души. Очень скоро Мидиан понял, что совершил ошибку, отключившись от связи. Он пробирался к лагерю, прикрыв лицо прозрачной маской, стараясь лишний раз не оборачиваться и не глядеть по сторонам. Видимость уменьшалась, и вскоре только маяк, нацеленный на приборную панель машины, служил ему ориентиром. Стороны света смешались, магнитные приборы вышли из строя. Песок поднимался сплошной стеной. Вскоре Мидиан не смог разглядеть перчатку на вытянутой руке. А невидимое существо упорно двигалось по следу, согревая теплым дыханием его окоченевшие от ужаса лодыжки.

Герметичный скафандр раздулся, гул в ушах перешел в устойчивую головную боль, но это не мешало Мидиану трезво оценивать обстановку. До лагеря оставался час ходьбы бодрым шагом по твердому грунту. И он был уверен, что дойдет, если небо не рухнет ему на голову. Но, даже если эта неприятность случится, он станет ползти, разгребая руками песок, и доберется до лагеря за сутки, потому что он молод, силен, уверен в себе и не испытывает никакого желания отдать концы на дикой планете, которая с юных лет грезилась ему наяву и во снах. Он был спокоен, потому что невидимый объект, преследующий его, по-прежнему оставался невидимым и не проявлял агрессии. Но когда песчаная трясина достигла его колен, снизу, из темноты, сверкнули два желтых звериных глаза и влажная мохнатая морда потянулась к его руке. Мидиан телом ощутил вибрацию хриплого дыхания, а жесткие усы потерлись о непроницаемую поверхность защитного костюма.

— Это я во всем виноват, — сокрушался Эф. — Я знал, что мои слова ничего не значат для вас. Ноль! Абсолютная пустота! Что каждое слово, сказанное мной, должно быть заверено коллегией Ученого совета!..

— Ты слишком самокритичен, — успокаивал его Бахаут, — и все-таки будет уместно, если мой допуск войдет в программу управления машиной. Всякое может случиться. Я один остаюсь трезвомыслящим и в критической ситуации хочу иметь возможность поднять вас на орбиту. Уж поверьте, уважаемый Мидиан, с этим маневром я справлюсь не хуже вашего.

Уважаемый виновник паники лежал тут же на медицинском столе под работающим биосканером в полной готовности к любым, даже самым радикальным оценкам своего легкомыслия, и старался извлечь из памяти события прошедшего дня. Из кромешного мрака выплывали песчаные столбы, светило, вдруг оказавшееся в зените над северной широтой. Песочный холм вырастал из-под ног, обволакивал тело, забрасывая маску пыльной крошкой. На месте некогда отважного и полного жизни первопроходца вырастал одинокий курган, смердящий сигналами бедствия. Мидиан вспомнил, как Бахаут выкопал его воздушной струей с полутораметровой глубины. Как Эф вместо того, чтобы помочь, устроил над его телом истерическое душеизлияние с требованием немедленного ухода на орбиту. Оцепенение прошло, когда Мидиан взялся за рычаги машины. Теперь он сомневался, что все это творилось наяву. И это, и то, что привиделось раньше, и то, что могло бы привидеться, если б он не позволил пескам всосать себя в недра планеты. Над ним замаячило удивленное лицо профессора.

— На кого оно было похоже, сынок?

— На кота, — ответил Мидиан, — желтоглазого зверя человеческих размеров.

— Удивительно, что оно не пыталось вас сожрать. — Сказал Бахаут. — Теперь ломай голову, как животное таких размеров могло выжить в пустыне.

— Это я во всем виноват, — снова возопил Эф и пропал из зоны видимости Мидиана. — Почему я не отправился с вами!