Из всего вышесказанного напрашивается только один печальный вывод: идиот тот, кто пытается заниматься этой неблагодарной работой; а тот, кто имеет глупость еще и обнародовать свои убогие изыскания, — трижды идиот.

— Что это? — спросил озадаченный Ксарес, указывая на черную «муху», маячащую за спиной Матлина. — Как это понимать? Что за дрянь ты притащил в ЦИФ?

От самой Кальты эта штуковина не отставала от него ни на шаг. Подробно расспросить шестирукого о ее назначении Матлин постеснялся. Не рискнул упасть в его глазах на одну-другую фактурную ступень. А Суф отделался от его расспросов: «Не обращай внимание, они вешают это на всех подряд…» Ксареса такое оправдание не удовлетворило, и он долгое время назидательно ворчал на своего подопечного прежде чем сообщить ему последнюю новость:

— Я получил от бонтуанцев координаты Земли. Ты можешь вернуться.

В павильоне наступила ночь. Горели садовые фонари. Матлин сидел на каменных ступенях между спящими львами и предавался печальным раздумьям. Точнее, прикидывал свои шансы: Ксарес его здесь не оставит — это факт. С ним закончены все дела, пробита брешь в бонтуанские «заповедники». Его «меченый» павильон будет переоборудован для какой-нибудь очередной биокопии. В этих пуганых ЦИФах каждый лаборант наложит в штаны, узнав, что в его владения зачастила мадиста. Можно подбить на авантюру Суфа и убраться с ним отсюда подальше в поисках той жизни, к которой Матлин уже привык. Но провести свои лучшие годы в закупоренном болфе — надо сделаться одержимым, тем более что личного доступа к инфосетям ему никогда не получить. Без них же в этом бесконечном, тягучем, слепом пространстве о выживании лучше не мечтать. Искать себе осмысленное прибежище в Ареале — смешное дело, как раз достойное ни на что не годного фактуриала. В конце концов, Матлин согласился бы даже на роль «наживки» для мадисты, если б уловил в этом хоть малейшим образом обнадеживающие перспективы. К тому же, «наживка» до сих пор наивно полагала, что способна на большее, чем быть проглоченной во имя прогресса. «Что мне мешало остаться на Кальте? — Спрашивал он себя. — Взглянуть на «колонию призраков», закосить под идиота, раз они считают, что это действует на психику. Вряд ли Ксар стал бы возвращать бонтуанцам их беглого, к тому же чокнутого… А впрочем, кто его знает? Если я имел глупость привязаться к нему — это только мои собственные проблемы».

Матлин запросил через информатеку ЦИФа условия возвращения натуралов в естественную среду. Перед ним прополз длинный неутешительный список биокорректора, отключения от инфосетей, если таковые присутствовали в его жизни, что было равноценно отсечению головы, если таковая, разумеется, тоже присутствовала; зональная блокировка памяти, что с точки зрения Матлина было совершенно недопустимо: «Они сделают из меня «раздвоение призрака»? — удивлялся он. — Черт возьми! Им не стоило выпускать этой информации на мой пульт или они держат меня за дебила?»

— Я хочу остаться!

От этого заявления желтые глаза Ксареса слегка позеленели.

— Как это «остаться»?

— Я не намерен навсегда покидать Ареал.

— Вот как? Что значит «не намерен»?

— Ксар, понимай это, как хочешь, но я вернусь!

— Вернешься? Зачем? Планетарная фактура гораздо интереснее павильона?

— Тебе интересно — вот и проваливай туда.

Ксарес так опешил, что не нашелся, как возразить.

— Ладно, извини. Я соскучился по дому, но это не дает тебе права посадить меня в клетку. Так с натуралами поступать нельзя. Это не гуманно. Гуманные гуманоиды так не поступают.

Ксар обалдел еще больше.

— Ты хочешь всю жизнь провести в моем зоопарке?

— Я хочу иметь выбор!

— Хорошо, оставайся, живи, где захочешь, но знай, что с этого момента и до конца дней своих ты не пересечешь ни одной бонтуанской зоны.

— Но Земля…

— Это весь выбор, на который ты можешь рассчитывать. Либо я тебя возвращаю, либо мои контакты с бонтуанцами на этом завершены.

— Ты сможешь вытащить меня обратно.

— Не рассчитывай на это, пока не узнаешь, каким образом тебе это удалось в первый раз. Ты думаешь, мне жалко оставить тебя здесь? Я дал тебе что мог, я не ограничивал тебя ни в чем, я терпел здесь мадисту, в конце концов. Знаешь почему? В первые дни своего появления в ЦИФе, ты, как одержимый, искал свою планету, и я подумал, что знаю о фактуриалах далеко не все… Ты отличался от других, Матлин.

— А теперь?

— Теперь ты имеешь право сделать выбор.

— Ты оставишь мне связь?

— Нет. Это бонтуанская зона.

— Из одного зоопарка в другой зоопарк? Один родной — в другом клетки просторнее. Ты считаешь, что я не смогу прогрызть в них дыру?

— Прогрызть дыру можно в любой точке ареала.

— Что мне делать, Ксар?

— Возвращайся. Другого шанса может не быть: они пропустят болф Суфа, выведут его обратно — с этого момента у тебя действительно будет выбор. Здесь ты всю жизнь проведешь в клетке. — Ксар поднялся на разметочную площадку, служившую универсальным входом во все закрытые павильоны, и поманил к себе Матлина. — Поторопись, пока я не передумал.

— Куда?

Ксар силой втащил его в лифтовую панель и выпихнул на берегу океана с белым песком и прозрачно-зеленоватой водой. Да, именно сюда они с Перрой тщетно старались проникнуть много раз. Мутный купол павильона не пропускал сквозь себя даже видеодатчики. Матлина эта ситуация раздражала невероятно: рядом с ним, почти бок о бок находилось совершенно непохожее на него фактурное существо, и Ксар не то что не собирался их познакомить, но даже отказывался показать, какое оно из себя.

Всю кромку между водой и сушей занимали мясистые растения, больше похожие на подушки: мягкие и вонючие, как та жидкость, которой Суф протирал внутреннюю панораму пилотского шлема, прежде чем приступить к управлению «антикварным доисторическим аппаратом» и которая разъела Матлину кожу на руках.

— Иди, иди, — подтолкнул его Ксарес, — любуйся на свое будущее.

Между вонючими подушками растительного происхождения сидели или стояли на карачках два аналогично вонючих существа. Где низ, где верх у этих существ, где голова, где задница, — определить мог лишь опытный фактуролог. Матлин на всякий случай заткнул нос. Существа были влажны, пузаты и очень пугливы, но, завидя Ксареса, они выползли из подушек. Одно из них даже заголосило гнусавым басом и Матлину пришлось заткнуть еще и уши. Только когда Ксарес тем же манером заголосил ему в ответ, до Матлина дошло, что это речь. Но, немного пообщавшись, Ксарес отвернулся, и его глаза позеленели больше, чем речей Матлина.

— Что случилось?

— Все нормально. Они меня доканают. Каждый день по несколько раз я должен выслушивать от них одно и то же: они счастливы, у них нет проблем, они держат путь из достойного прошлого в достойное будущее, а теперь они втройне счастливы, потому что у них будет трое детенышей и они получат возможность исполнить свой долг.

— По-моему, теперь ты обязан быть счастлив, — прогундосил Матлин, не разжимая носа.

— Эта раса съедает своих детенышей. Они производят пищу в своей утробе — вся этика и философия этой цивилизации оправдывает их природный каннибализм. Детеныши рождаются с инстинктом очень быстро бежать в разные стороны. Их двое — шанс выжить будет у одного. Это и есть возможность исполнить свой долг продолжения рода.

Матлин ощутил приступ дурноты, и инстинкт быстро-быстро побежать в сторону лифта. Но Ксар предусмотрительно схватил его за руку, как раз ту, что закрывала нос, и он не рискнул даже пошевелиться.

— Ты представить себе не можешь возможности этой расы: это уникальные способности интеллекта, для них не существует ни болезней, ни мутаций, ни… голода, ни холода: они решают любые проблемы ради одной-единственной, глобальной, незыблемой цели — продолжения рода! Подойди к ним! — Ксарес потянул его за руку.