— Неси веревку с крюком, — скомандовал он, — до сумерек больше часа.

Саим развернулся было идти к верблюдице, привязанной за уступом скалы, но вовремя опомнился.

— С какой стати ты раскомандовался?

— Я принесу, — сказала Янца, но глубокое негодование Саима попало на благодатную почву.

— Ты намекаешь на то, что мы полезем внутрь?

— Как можно… Сам полезешь. Мы здесь подождем.

— Я похож на идиота? В этих кораблях призраков больше, чем древесины. Знаешь, что анголейцы, оставляя корабль, сжигали его дотла и не ступали ногой на то место. Оно считалось жертвенником Босиафа.

Довольная улыбка просияла на чумазой физиономии Аладона. Он подпер плечом накренившийся борт и хитро прищурился.

— Фрегат-то анголейский, — напомнил он растерявшемуся фарианину. — Разве ты пришел сюда не за тем, чтобы раскапывать анголейские могилы?

Саим в ответ изобразил идиотский поклон, которым базарные шуты приветствовали титулованных вельмож.

— Благодарствуйте, перебьемся.

Но хитрая морда Аладона продолжала сиять, несмотря на то, что напор его мощного плеча ни на градус не выправил крена. Да и сам он, огромный безобразный дикарь, смотрелся блеклой козявкой на фоне исполинского вместилища призраков.

— Что бы ни ожидало тебя внутри, фарианин… оно лучше, чем взбучка Бароля. А я непременно ему расскажу, как ты побоялся зайти на дохлый корабль.

Желание придушить дикаря чуть было не толкнуло Саима на большую глупость. С каким бы наслаждением он выцарапал его наглые черные глазки, втоптал бы их в песок и наплевал бы на это место. Кровь хлынула в голову несчастного фарианина, но разум цивилизованной твари возобладал над звериным инстинктом, и он стал расхаживать взад-вперед мимо обидчика, соблюдая дистанцию вытянутого кулака.

— С чего это я должен бояться Бароля? Можно подумать… Или мы не сдохнем все вместе в этой мокрой могиле? Почему я должен первым прокладывать дорогу на тот свет?

Янца положила моток веревки у широкого подоконника бойницы.

— Я захватила факел, может быть…

— Может, и ты считаешь меня трусом, — перебил ее Саим, — только потому, что я не самоубийца? Или ты собралась сама залезть в этот гнилой сундук?

— Там могут быть карты и книги.

— Какие карты? — злился Саим. — Эти карты выведут тебя в земли, где не бывает дождей? Или, начитавшись книг, ты узнаешь, как выжить при наводнении? Ты даже читать не умеешь.

— Зачем мы сюда шли?

— Я шел в Папалонию и не собираюсь копаться в гнилье, свалившемся неизвестно откуда.

— Эти снаряды чуть не оставили меня без головы, — рассердилась Янца, — хочешь, чтоб я спокойно шла мимо?

— Этот летучий сундук лежит здесь больше века, он не мог обстреливать выруб. Твое дело — гнать караван, положи факел и не суйся в мои дела. А ты, — он ткнул пальцем в широкую грудь босианина, — кажется, подрядился привести караван к Папалонской горе. Не смей стоять у меня на дороге…

Босианин не двинулся с места.

— В твоем распоряжении час, — сообщил он разгневанному вельможе. — Дорога в Папалонию начнется отсюда.

— Ты заманил меня сюда, чтобы похоронить в гнилом фрегате? — вскипел Саим, но Аладон лишь красноречиво указал пальцем вверх, в направлении невидимого солнца, как на стрелку бегущего секундомера. — Ты, — бесился Саим, — собираешься вернуться в лес с чистой совестью, верблюдом и женщиной в придачу…

— Мои предки говорили: попусту трясти языком — удачу отпугивать.

— А твои предки не знают, почему у правоверных альбиан до сих пор не выросли жабры?

— Когда это альбиане стали правоверными? — удивился Аладон. — Сборище попрошаек может верить только в свое ненасытное брюхо.

— Конечно, твои предки попрошайничать бы не стали… обожравшись крадеными тамаципами.

— Итак, — напомнил Аладон, — до сумерек меньше часа.

— А если там действительно духи? — испугалась Янца. — Может, не надо?

— Надо, — стоял на своем Аладон.

— Вдруг они его съедят? — Янца запрыгнула на широкий подоконник. — Кто там? — крикнула она в зияющую пропасть мертвого фрегата.

— Ам…ам…ам… — энергично ответило эхо.

— Как это он пел: черная туча с грозой и ливнем похожа на пороховую бочку… Аладон! — Янца ущипнула угрюмого босианина.

— Что?

— Ты говорил, скоро сумерки. Где они? Только и знаешь что врать, — она тяжко вздохнула. — Хоть бы дождь пошел. Ты говорил, Саим вернется оттуда быстро. Что молчишь?

Физиономия Аладона не выражала ничего, кроме безучастного равнодушия. Он сидел у кромки воды, ковырял пальцем песок, изредка поглядывая на небо, которое за истекший час ничуть не поблекло. Словно сами боги дожидались возвращения фарианина.

— Что будем делать? — спросила Янца. Аладон скривился в ответ, дав понять, что все это его по-прежнему не касается, только яма в песке становилась глубже и глубже. — Придумай что-нибудь.

Она заглянула в черную дыру, из которой торчал конец веревки, и вдохнула аромат плесени.

— Саим!!!

Эхо лениво прогулялось по коридорам гнилого царства и не обнаружило никого. Преодолев ползком ширину подоконника, Янца вгляделась в темноту, но не увидела ни пола, ни потолка.

— Надо зажечь факел, — предложила она, вытащила из мешка палку с тряпичным лоскутом и встала за спиной босианина, — пойдем по веревке. Вдруг он ногу сломал? Вдруг свалился в дыру трюма? А может быть, его ящерица укусила за горло. Что ты копаешь яму? Поди взгляни.

— Не пойду, — ответил босианин.

— Имей совесть. Хочешь, чтоб он остался там навсегда?

— Фарианские дела меня не касаются.

— А меня касаются. Дай сюда зажигалку.

— Дура, — ответил Аладон. Его яма приняла размер приличного ложа для костра и стала вбирать в себя воду от вялых наплывов прибоя, — забыла, что погонщики не ссорятся с богами?

Янца нехотя села рядом с ним.

— И что? Вот так и будем ждать?

— Можешь спеть про тучу, но так, как у фарианина, у тебя все равно не получится.

Она шлепнула ладонью по луже в песке, и босианин ловко схватил ее за руку.

— Чтобы убить твоего вельможу, можно бросить факел в нижний трюм. Мне не нужна его смерть.

— А что? Что тебе нужно? — пищала Янца, стараясь освободить руку.

— Там внутри может быть что угодно: ловушки, видения, отравленный воздух. Если он выйдет — я поведу его в Анголею. Если ты вытащишь его полудохлого, он близко к ней не подойдет.

— Вот ты какой, — Янца отскочила, едва не упав в воду, а Аладон, как ни в чем не бывало, согнулся над своей разрушенной ямой. — Говоришь, фарианские дела тебя не касаются? Говоришь, тебе наплевать? Зачем ты отправил его на корабль? Что за сделку вы заключили с Баролем? Дай мне только вернуться в выруб — ты до потопа будешь висеть под потолком верблюжатни.

Босианин был спокоен и молчалив. Янца снова взобралась на подоконник, и эхо бойниц то и дело передразнивало ее грозные реплики.

— Я не ем потроха! — кричала она.

— Ха…ха…ха… — долетали звуки с верхних этажей.

— Не краду тамаципов и не собираюсь как рыба дышать под водой…

— Ой…ой…ой…

— Я не хочу пережить конец света, я только хочу вытащить Саима и не собираюсь спрашивать разрешения ни у тебя, ни у богов. Отдай мне зажигалку или я расскажу Баролю, как ты погубил его друга.

Аладон стащил ее за ногу на песок.

— Быстро тебя испортила цивилизация. Ты влюблена в Бароля? Ты запугана им? Рассуждаешь его словами…

— Потому, что он прав. Вас надо убивать, душить, топить, вешать и закапывать.

— Не увлекайся диким богом, тебе не место рядом с ними.

— А где мое место? Где ты видел на Альбе сухое место? Жить с вами, смотреть, как вы топите детей? Я предпочитаю цивилизацию.

— Это обман.

— Да, — согласилась Янца, — драться с потричем за место в норе — это честно. Честно, загнать фарианина на гнилой корабль, чтобы узнать, угодна ли Босиафу его затея. Отдай зажигалку и уйди с дороги.