Али обиделся.

— Я что-то сделал не так? Что-то не то сказал? По улице не ходи, к людям не приставай. Дай мне жить! Я же обещал, что ничего не случится.

Феликс еще раз пересчитал выручку: девяносто долларов и целая охапка «деревянных», ценность которых на вес определить затруднился.

— Живи пока, — решил он, — а там видно будет. Пусть теперь кто-нибудь скажет, что мы мало зарабатываем в своей космической индустрии, — и сложил все это хозяйство на полочку в прихожей, куда в старые времена выгребал из карманов двушки и «метрошные» пятаки.

Следующим утром Али плотно позавтракал, потеплее оделся и отправился на заработки. А Матлин, заперев за ним дверь, уселся на полу и включил панораму Перры в тот момент, когда Суф вылезал из ее хвостового отсека.

— Сломалось что-нибудь?

Суф кивнул.

— Мы прогулялись немного. В себя прийти не можем.

— Перегрелись?

— Не могу понять, что с ней. Отключается. Сама. Будто боится чего-то. Пока я не разберусь, ты ей лучше не управляй.

— Что-нибудь интересное на орбите наблюдается?

Суф недовольно фыркнул.

— Ваши летают. Американцы летают, контейнер с дерьмом летает… без указания государственной принадлежности.

— Надеюсь, ты в ЦИФ его не потащишь?

Суф еще раз фыркнул.

— Я ушел с орбиты. Не могу смотреть на эти конструкции. Руки чешутся…

— Скажи лучше о главном. С болфом что-нибудь прояснилось?

— Имей терпение.

— Свяжись хоть с кем-нибудь.

— Из заповедника нельзя. А знакомых бонтуанцев у меня пока нет. Надо подумать.

— Пока думаешь, приглашаю тебя завтра на свой день рождения.

— Это еще что такое?

— В этот день я родился. Это мой праздник.

— Это, по-твоему, повод для праздника?

— Представь себе. Будут гости и даже выпивка. Так что, давай, подгребай к орбите.

— У тебя будут люди?

— Так… несколько человек, один гуманоид и одна мадиста.

— Ну, уж нет. Я плохо разговариваю, и парик на мне не удержится.

— Не волнуйся, я предупрежу, что у тебя лишай и контузия речевого аппарата. Мое дело пригласить, а твое дело уважить меня или обидеть, — Матлин подтянул к себе телефон, записную книжку и начал обзванивать старых знакомых, лелея в душе надежду, что никого из них не окажется дома.

— Они же нас в момент раскусят.

— Давай, давай, — ободрял его Матлин, — тебе больше трех суток на Перре нельзя. Окосеешь, кто болф поведет? Я не поведу.

— Нет. Нечего нам с твоими людьми смотреть друг на друга. И говорить нам тоже не о чем. Даже не проси.

Али явился к обеду с синяком во всю челюсть и расквашенной губой, но ни зеленкой, ни йодом смазать себя не дал. Как, впрочем, наотрез отказался рассказывать, кто его так отделал. Сказал лишь, что за дело. Как раз в этом Матлин не сомневался, а, подсчитав выручку, решил, что его питерского дружка уже знают на всех вокзалах. Али до позднего вечера прилагал свое неистовое трудолюбие к уборке квартиры и обустройству ее для грядущего торжества, а Матлин, уходя в магазин, на всякий случай сунул в карман складной ножик и очень внимательно обозрел окрестности подъезда.

Торжество получилось в лучших студенческих традициях: в меру пристойным и в меру утомительным. Поглядеть на вновь объявившегося Матлина явились все приглашенные. Кое-кто даже сел на хвост. А Бочаровы долго поздравляли по телефону и извинялись за то, что не с кем оставить маленького. Во всей этой тусовке, безусловно, было свое, давно забытое очарование, но расслабиться, как прежде, Матлину не удалось. С ним происходило то же самое, что в гостях у Гренса, — одно раздражение по поводу напрасно выпитого вина, которое сменялось полной апатией ко всему происходящему. В конце концов, всем было весело и без него. Если не сказать больше. Матлин по-прежнему неохотно отвечал на вопросы, отмалчивался, отнекивался, пока вино не сделало свое коварное дело, и он не начал засыпать прямо за столом и укладываться на плече своей давнишней подруге по институту. Подруга терпела это до тех пор, пока не был объявлен белый танец, а затем решительно потащила его из-за стола.

С Натальей они учились в одной группе с третьего курса и все это время их отношения были откровенно загадочными. Матлин не мог понять, как в подобной ситуации надлежит себя вести истинному джентльмену: при каждом удобном случае она излагала ему свою теорию о возможности чистой дружбы между мужчиной и женщиной как апогее человеческих взаимоотношений, но при этом как-то слишком задушевно заглядывала в глаза. Однажды Матлин не выдержал: «Не хочешь — не надо, но зачем же так драматизировать ситуацию?» С тех пор Наташа обиделась, в глаза ему больше не заглядывала, но и о чистой дружбе не заикалась.

— Говорят, тебя похитили пришельцы? — спросила она шепотом, нежно обнимая его за шею.

— Да, — таким же шепотом ответил Матлин, — но это большая тайна. Не говори никому.

— А мне расскажешь? — она прижалась щекой к его трехдневной щетине. — Я никому… честное слово.

Матлин почувствовал, что засыпает. Стремительно, неотвратимо и свалится в ту же секунду, как она отпустит его.

— Тебе плохо?

— Последствия невесомости. Знаешь, трудно заглатывать водку вверх ногами. Отвык.

Али нашел себе достойного партнера-болтуна, экс-главного болтуна компании, который все еще не терял надежды вернуть себе внезапно утраченный чемпионский титул. Они насмерть сцепились в дискуссии о ценах на компьютеры, а остальные лишь наблюдали равнодушно за этой полемикой.

— Отведи меня в ванную, — прошептал Матлин.

— Так я и думала, — разочаровалась Наташа, — Матлин, разве на тебя это похоже? — она стянула с него рубашку и включила холодный душ. — Не пей больше, противный мальчишка. Лучше поговори со мной. Сколько мы не виделись…

К тому времени, как Матлина вывели из ванной, сюжет праздника резко изменился. Музыка гремела на весь дом. Али со своим недавним оппонентом уже разобрались с ценами и отплясывали посреди комнаты, сдвигая в углы мебель и, вовлекая в пляску тех, кто норовил забиться в угол или выбраться на лестницу покурить. Это обычно продолжалось до первого визита соседей, затем мужское общество принималось строить планы на оставшуюся ночь, а женское — мыть посуду. Петя с Леночкой засобирались домой. Их будущему ребенку пора было спать, и Матлин искренне ему позавидовал.

— Чего они все от него так тащатся? — удивилась Наташа, изящно усаживаясь на кухонный стол и затягиваясь сигаретой.

— От кого?

— Али. Мужик как мужик, нагловатый, разве что. По-моему, ты гораздо интереснее. Он кто? Пришелец?

— Хуже.

Наташа рассмеялась.

— Может быть, тебя похитили инопланетянки? Женщины у них такие же красивые?

— Вполне.

— У тебя в Питере кто-то есть?

Матлин кивнул.

— Кто она?

— Инопланетянка.

— И как зовут?

— Аннушка.

— Я так и знала. Вот что тебя затянуло, как в черную дыру. Расписались?

— Бог с тобой, мы же с разных планет.

Наталья тяжело вздохнула, будто собралась приносить соболезнования.

— Ну что ж… Большого тебе космического счастья и сексуально-творческого долголетия.

Матлин опять почувствовал себя полным идиотом, потому что не знал, как отблагодарить ее за столь щедрые пожелания и при этом не обидеть.

В дверь кухни просунулась физиономия Али.

— Але, Феликс, тебе отсюда пора. На воздух, на воздух…

— Не трошь его, Алик, мы в печали.

Но Али буквально пинками выставил Матлина за дверь и стащил с лестницы.

— Иди, прогуляйся.

На детской площадке, в полумраке от света дальнего фонаря, на самом низком бревнышке под самой раскидистой ивой прорисовывался мощный силуэт угрюмого, замученного жизнью гуманоида.