— Вы еще надеетесь восстановить свою власть? — перебил его Семенов.

— Конечно.

— А разве она уже пала? — по-прежнему усмехаясь, спросил он.

Семенов заметил, как покраснел Зырянов.

— Вы оставьте свои большевистские замашки.

— Почему «большевистские»? Здесь простая логика: восстанавливают то, что уже упало. — Семенов издевался над туповатым капитаном. — Вас, капитан, надо просто-напросто привлекать к ответственности за распространение панических слухов. Вы случайно не большевистский агитатор?

Зырянов со злостью бросил окурок под ноги себе.

— Вы, поручик, как всегда, за каждое слово цепляетесь. Но не знаю, как вы будете вывертываться дальше, получен приказ Ставки по поводу разгрома партизан. В нем говорится…

— Вы все на приказы надеетесь, — снова перебил его Семенов. — Китайцы говорят: огонь в бумагу не завернешь… Едва ли приказами что-либо сейчас сделаешь.

На крыльцо вышел начальник штаба полка.

— Господа, прошу заходить.

В зале сидели офицеры обоих полков, прибывших из Омска для разгрома партизанской армии. С обстановкой и задачами знакомил личный представитель Матковского — престарелый генерал Степняк. Он говорил дребезжащим надтреснутым голосом.

— Ваша задача, господа, э-э… раз и навсегда покончить с беспорядками в Алтайской губернии. На этот раз успешно справиться с возложенной на нас задачей мы в состоянии. План операции в основном остается прежним, как в октябре, как и э-э… в сентябре. Разница в том, что мы сейчас имеем вдвое больше сил. Направление ваших полков — на Малышев Лог, э-э… на Селиверстово, ну эту, э-э… как ее… Солоновку — является главным. Вы будете решать успех операций; вторая колонна наступает через Лебяжье, э-э… Белово, Трубино на Волчиху, где сейчас размещается их э-э… так называемый Облаком; третья колонна идет от Славгорода на э-э… Леньки, Сидоровку, Солоновку. Таким образом, мы зажмем э-э… эту партизанскую столицу Солоновку с трех сторон: с севера, востока и юга. Против нас в Солоновке Мамонтов может выставить завтра только э-э… три полка — второй, третий и э-э… пятый. Остальные полки разбросаны по всей территории. Названные мною три полка находятся сейчас э-э… в Малышевом Логу и ждут подхода седьмого полка этих, как их… «Красных орлов» из Павловска и первого полка из э-э… Бутырок.

Генерала мучила одышка. Он выдержал паузу, отдышался.

— Ваша оперативная задача, — продолжал он, — состоит в том, чтобы не дать возможности противнику собрать свои силы э-э… в один кулак, а разбить его по частям. С этой целью на рассвете оба ваши полка приступают к выполнению э-э… оперативной задачи, разработанной мною с начальниками штабов до мельчайших подробностей. Командиры батальонов и рот сейчас получат расписание диспозиции своих частей на завтpa… э-э…

В это время за селом раздался выстрел, потом другой, третий, началась беспорядочная пальба. Семенов обратил внимание, как побледнел генерал Степняк, на секунду глаза у него выкатились из орбит. «А-а… — подумал Семенов, — здорово же ты боишься партизан! Сейчас они тебе покажут диспозицию!» Но генерал сразу же овладел собой.

— Командиры полков! Выяснить обстановку и принять меры! — приказал он и стал надевать шинель с ярко-красной подкладкой.

Через два часа под прикрытием артиллерии оба полка поднялись в атаку. Холодный резкий ветер с дождем и мокрым снегом солдатам был попутным, а партизанам бил прямо в лицо. Но первая атака была отбита. Большаков, руководивший операцией, приказал поднять полк вторично. После этого партизаны начали отступать. Потери у них были большие. Ободренный этим успехом, генерал Степняк приказал неотступно висеть на плечах у противника и не давать ему возможности закрепиться.

Операция по разгрому партизанской армии началась…

Случилось то, чего больше всего боялся Мамонтов, — 1-й и 7-й полки не подошли вовремя к Мельниково. Задержался 6-й Кулундинский, который должен был зайти со стороны Новичихи и ударить белогвардейским полкам в тыл. Поэтому наступление на Мельниково пришлось вести вместо шести полков трем при открытом левом фланге. Но и при этом Главком рассчитывал на успех. Однако произошло непредвиденное: 5-й Степной полк в самом начале наступления наскочил на засаду белых, оказавшуюся в тылу колонны, и побежал. Вынуждены были отступить обратно на Малышев Лог и остальные два полка. Преследовать их стал 43-й полк, оставив в Мельниково свои обозы под охраной одной роты.

Опоздавший к месту боя из-за неразворотливости разведки полк Федора Коляды прибыл в Мельниково к утру. А еще ночью, до прихода своего полка, Федор Коляда с экскадроном партизан, двигавшимся в авангарде, разбил роту 43-го полка и стоявшие на льду Горького озера пулеметную команду, взвод связи и взвод прикрытия 46-го полка, захватил полторы сотни пленных, два пулемета и тридцать двуколок с патронами.

Утром выяснилось, что 43-й полк движется вслед за партизанскими полками на Малышев Лог, а 46-й устремился в образовавшийся между партизанскими полками разрыв на с. Селиверстово, угрожая обойти части, стоящие в Малышевом Логу. Поэтому Мамонтов, не задерживаясь, отошел к Солоновке, занял тремя полками оборону в ранее подготовленных окопах. Так образовалось три кольца вокруг партизанской столицы: первое из трех партизанских полков, второе из соединившихся 15 ноября флангами двух белогвардейских и третье из четырех партизанских полков — 1-го и 7-го с правого фланга и 4-го и 11-го со стороны Волчихи и Вострово.

Только что была налажена связь с Главкомом. Коляда отправил в Солоновку захваченные в Мельниково двуколки с патронами, а сам вместе с комиссаром, своим помощником Иваном Тищенко и Иваном Буйловым сел за разработку плана завтрашнего боя согласно полученной от Мамонтова диспозиции.

С рассветом полк должен ударить в правый фланг 43 — му белогвардейскому полку и смять его.

Весь вечер просидели они над картой, все до мелочей предусмотрели. И все-таки на душе у Федора не было спокойно: казалось, что придумать можно какой-то другой ход, что враг может разгадать их замысел.

Было уже далеко за полночь, когда Федор решил пойти посмотреть, как отдыхают партизаны, и заодно освежиться самому — на воздухе, да при ходьбе, всегда появляются хорошие мысли.

На дворе было не по-осеннему тепло. Мягкие, невесомые хлопья снега нежно опускались на лицо, щекоча кожу, и маленькими каплями воды стекали за воротник Кожанки. Тишина и задумчивый шорох сосен придавали ночи мирный, спокойный вид. И только костры, разведанные за оградой дома лесника, да множество подвод напоминали о боевой обстановке.

Коляда подошел к одному из костров. Здесь кружком сидели бородачи в зипунах, в полушубках. Разговор шел неторопливый, видимо, о доме — упоминались слова «пудовка овса», «целик», «оклунок». Федора узнали. Один из партизан, с широкой раздвоенной бородой, в смятой шапке с красным лоскутом ленточки, проворно поднялся.

— Садись, Федор Ефимович, до костра. Погутарим о житье-бытье.

Поднялись еще двое, остальные задвигались, пересаживаясь. Среди поднявшихся Коляда узнал старика Юдина, которому в гилевском бою добыл винтовку, узнал Ланина — того самого деда, который, как слышал Федор, в первом шелаболихинском бою середь бела дня на улице убил дубиной вооруженного поляка. Коляда улыбнулся, спросил:

— Ну як, дид, живешь?

— Ничего, — ухмыляясь, он расправил усы. — Сказать, что с божьей помощью, так Данилов говорит Бога нет.

— Это Данилов так каже. А ты як думаешь?

— Да я что-то вроде и разницы-то не замечаю: с Богом жили так, и без него одинаково, даже, кажется, немножко получше без Бога-то.

Старики посмеивались в бороды.

— Садись, Федор Ефимович, вот здесь, с наветренной стороны, дыму нет.

— Ежели желаешь, картошкой печеной угостим. Небось не забыл, какая вкусная бывает картошка на пашне?

Федор вдруг почувствовал, что очень голоден, — кажется, с самого утра ничего не ел. Он присел на кавалерийское седло. Ножнами шашки стал выкатывать из углей обгорелую картофелину. Покатал ее по песку около ног. Взял. Она знакомо обожгла пальцы. Перекинул на ладонях, подул и разломил. Разломил, и на мгновение дух захватило. До чего же хорошо она пахнет! Он проглотил слюну, улыбнулся. Повеяло родным, давним: ночевками с конями в степи, сенокосом, суслонами. Он, обжигаясь, ел и улыбался. Молчали и скрытно в бороды улыбались, глядя на него, партизаны. Каждый из этих бородачей был вдвое старше Федора, каждому годился он в сыновья — ему было двадцать три года! — и каждый в эту минуту любил его, как сына, умного сына, ставшего большим человеком.