Федор Лопатин повел усами, приглядываясь в темноте к шеренгам сидящих

на бревнах, подтолкнул Сергея.

— Пойдем, вон там место есть.

Сергей направился за ним. В темноте несколько человек поспешно потеснились, видимо, его узнали, кто-то из девушек игриво ойкнул. Сергей уселся на отшлифованный многими подолами и штанами сутунок, начал осторожно оглядывать соседей. Справа сидел Федор Лопатин, слева — незнакомая девушка. Он невольно уловил легкий шепоток, пролетевший по сидящим. Смолкла гармонь. Было такое явное замешательство, какое бывает, когда на семейную гулянку вваливается незвано чужой человек. «Черт принес меня сюда!» с досадой подумал Сергей. Федор разговаривал с кем то справа, Сергей злился, привел — и никакого внимания. Кто-то отозвал Лопатина в сторонку. «Сейчас будут его пытать, зачем привел меня», — догадался Сергей

— А вы с нами поедете в бригаду?

Сергей покосился на соседку, придвинувшуюся на место Федора. И вдруг узнал в ней Катю. Это она спрашивала. Обрадовался.

— Не знаю. Не решил еще. Вернее: не думал.

— А вы подумайте. — Голос у Кати был игривый. Так иногда на вечеринках поразительно преображаются некоторые застенчивые и невзрачные девушки. Сергей знал, что именно о таких говорят: «В тихом озере черти водятся» и что именно такие, скромные на вид, чаще всего и пользуются дурной славой у ребят. Неужели и Катя из таких?

— Семечек не хотите? Повеселитесь…

Сергей не решился отказаться. Но тут же спросил:

— Сколько пьес вы подобрали? Подойдут они вам?

— Забрала все пьесы, какие были в библиотеке. А просмотрела пока одну. Заглавье не помню. Про графскую свадьбу. Уже прикинула, кто на какую роль подойдет. Пьеса интересная. — И Катя стала рассказывать о жизни старого графского замка, о сложном переплетении любовных отношений между его обитателями и соседями…

Взошла луна. Огромная, раскаленная, она выплыла из-за поскотины и повисла над трубами, словно вынутая из горна болванка. Сергей смотрел на луну: чем выше она поднималась над крышами, тем больше бледнела, будто остывала. Катин рассказ о женитьбе графа словно оттенялся лунным фоном, приобретал какую-то таинственность.

Молодежь тихо переговаривалась. И вдруг чей-то уверенный тенор беззастенчиво разорвал этот настроившийся на спокойный лад мир:

Кто-то сдержанно хохотнул: вроде бы неуместно и не ко времени начата песня. Но голос не смутился, продолжал:

— Федора Лопатина любимая, — шепнула Катя (она на полуслове оборвала свой рассказ и, видимо, без сожаления). — Сам не поет на людях, Васю Музюкина заставляет. Хорошая песня, правда?

Сергей кивнул. Песня действительно ему нравилась. Она связывалась у него с рассказами об отце, о лихих партизанских набегах Федора Коляды. И с детства Сергею казалось, что и Спасск и Волочаевка находятся где-то по соседству с его родной Михайловкой и даже Тихий океан, на котором партизаны закончили свой поход, был совсем рядом — за обской поймой, за горизонтом, там, откуда всегда всходит солнце. И когда он об этом сейчас рассказал Кате на ухо, она тихо засмеялась и по-дружески положила ему на руку горячую ладонь — словно закрепила этот небольшой, им одним ведомый секрет про «далекое» детство секретаря райкома комсомола, словно обнадежила: никто, кроме нее, об этом знать не будет… А песня лилась, заполняя все пространство над деревней, становилась неотъемлемой частью лунного неба, разлапистых тополей, частью дыхания засыпающей деревни. Пели уже все. В общем строе голосов Сергей уловил Катин. Сам он подпевал негромко.

Песня долго плескалась в звездном небе. Оборвалась она незаметно — будто спичка погасла. Но еще тревожила душу, голоса еще продолжали жить, продолжали властвовать и в молчании. И вдруг в нее, отрезвляюще и бесцеремонно, как коровье мычанье в симфонию, вторглись пресные миноры музюкинской гармони.

Сергей очнулся. Подошел Федор Лопатин.

Ну как, Сергей, тебе нравится вечеринка?

Стихия! Нет организованности. Клуба нет, все по старинке, на тырле таланты развиваются. А вообще поют у вас хорошо. Лучше, чем у нас, в Михайловке. А на гармошке играют плохо.

Да нет, не сказал бы…

У Сергея вдруг по рукам пробежал зуд.

Эх, тряхнуть разве стариной! — он решительно встал, рассыпая забытые и отсыревшие в ладони семечки.

Ну ка, Вася, дай, душу отведу.

Музюкин поднял голову, секунду-две смотрел на Сергея удивленно, потом нерешительно сдвинул меха и снял с плеча ремень, подвинулся, освобождая место.

Сергей привычно пробежал пальцами по ладам, ухарски тряхнул головой, развел меха. И, казалось, перевернулось все, все задвигалось, закружилось. Русская плясовая! Кто-то не выдержал — со всего плеча ахнул картузом оземь и, гикнув, вынесся на круг, кто-то залихватски присвистнул, замысловато выкаблучивая, вырвался третий. Гармонь неистовствовала, и все было подчинено этому вихрю. Уже луна не с такой строгой торжественностью, казалось, смотрела;

по-иному, весело, шевелили своими длинными листьями застывшие ивы

Плясуны менялись. В тени нависших ветвей были видны лишь светлые полосы мигающих мехов да над ними сосредоточенное лицо с закушенной губой…

В бригаде оказалось действительно здорово, как и обещал Вася Музюкин. Несколько шалашей, сооруженных на кромке березовой рощи, образовали уютный табор.

С утра выехали на луг, знакомо пахло росой. Машина Сергея шла по прокосу первой — как гостю дали ребята ему такое право. Заливисто стрекотали шестеренки, на душе было легко. Следом двигались остальные — три сенокосилки уступом одна за другой. Машинисты весело покрикивали на лошадей Ровными лентами оставалась позади скошенная трава. Круг за кругом проносились машины, вспотевшие лошади не ослабляли постромки даже на поворотах.

Когда жара стала нестерпимой, устроили двухчасовой перерыв. Коней пустили в тенистую рощу, а сами, усталые, разморенные, пообедав, лежали в холодке. Это были самые счастливые минуты у Сергея за последние дни. Катя была рядом. Хотя со вчерашнего вечера они так и не перекинулись ни единым словом, все-таки между ними сохранялись такие отношения, при которых бывает страшновато оставаться вдвоем, без третьего собеседника.

Ребята лежат кружком, и она напротив Сергея. Сосредоточенно обрывает с ветки листок за листком. Балагурят ребята, особенно Вася Музюкин, улыбается и он шуткам, а все внимание все-таки на Кате. И она, конечно, это чувствует, и ей, конечно, это приятно — он видит это по ее глазам. Но если бы он был чуточку повнимательней к окружающим, чуточку меньше увлечен Катей, он непременно заметил бы, что не он один так обожающе смотрит на нее. Немного поодаль лежит бригадир этой самодеятельной агитбригады Федор Лопатин. Он тоже следит за каждым Катиным движением.

Вечером у костра было особенно шумно — репетировали спектакль. Как-то так получилось, что Сергей добровольно взял на себя обязанности и суфлера и режиссера.

Допоздна гудел молодежный табор, взрывался хохотом, всплескивался девичьим визгом.

На другой день треть бригады — участники спектакля — кончили работу раньше. Спешно стали запрягать лошадей, складывать в брички свой немудрящий реквизит. Тронулись к соседней бригаде колхоза «Красные орлы». Сергей сидел на одной бричке с Катей. Конями правил Вася Музюкин, рядом с ним примостилась Вера Сульгина, подружка Катина, визгливая, голосистая. Она держала перед собой тетрадку и зубрила роль, беспрестанно шевеля губами. На следующей подводе ехали еще ребята и девчата.

— Волнуетесь? — спросил Сергей участливо Катю.

— Немножко. — Катя посмотрела на него доверительно.

Сергей осторожно взял ее руку, ласково погладил.