— Держись, Пашка, — шепотом подбодрил он отставшего дружка. — Берег…

— Тише, не булькать.

Но не успели они выбраться из воды, как рядом грохнул выстрел, за ним второй, третий. Врассыпную кинулись в ближайшие огороды. Бежали, не разбирая ни ям, ни заборов. Около какого-то строения Егоров споткнулся о корягу, упал.

— Васюха, давай сюда! — услышал он вдруг прерывающийся шепот Фильки.

Строение оказалось амбаром. Через небольшую дыру Василий с трудом вполз под амбар.

— Все здесь?

— Федора нет, — ответил Малогин, — наверное, пропал.

— Эх, черт возьми…

— Тише…

Выстрелы на берегу постепенно начали затихать и вскоре прекратились, совсем. Стало тихо, только где-то рядом за забором вздыхала корова, да с пристани доносился скрежет лебедки.

Холод пробирал до костей: под дальним углом амбара был еще лед, а кругом — сырая, не оттаявшая как следует земля. Беглецы хотели покинуть это неприветливое убежище и поискать более удобное, но короткая майская ночь уже подходила к концу, и выбираться наружу было рискованно. Так и остались дневать здесь.

Мокрая одежда и промерзлая земля высасывали из человеческих тел тепло. Стучали зубы, тряслись руки, от неудержной дрожи ломило в пахах. Малогин начал кашлять — и это в то время, когда в любую минуту около амбара могли появиться люди! Павлу зажимали рот, заставляли его есть землю, и все-таки кашель не унимался. С минуты на минуту ребята ждали, что их обнаружат. Становилось жутко. А день тянулся и тянулся, казалось, конца-краю не будет.

Но вот начало смеркаться.

— Вы куда пойдете, ребята? — спросил Филька.

— Домой, в Тюменцево.

— Тогда мне с вами не по пути. Я подамся в Усть-Мосиху!.. Тихо! Кто-то идет.

Послышались осторожные шаги. «Наверное, Федор нас ищет», — радостной надеждой мелькнула у Егорова мысль. Две пары ног прошли около самой дыры и остановились у коряги, о которую вчера запнулся Василий. Перед дырой торчали лакированные с голяшками в дудку сапоги и высокие с резинками ботинки, выше которых виднелись бумажные с широкими цветными полосками чулки и подол кашемирового платья. «Не иначе, хозяйская дочка с ухажером», — думал Василий и со злобой смотрел на игриво притопывающий носок ботинка.

— А я вчерась так скучала. Маманя никуда не пускает. Говорит, сбежали из тюрьмы какие-то арестанты, ходят по городу и режут людей. У нас вечно маманя что-нибудь выдумывает.

— Нет, это — правда. Сегодня по всему городу объявления развешаны.

— Да ну?..

В это время под амбаром на Пашку опять напал приступ кашля. Ему зажали рот, подмяли под себя. И все-таки хрип доносился. Парочка примолкла.

— Что это? — спросил вдруг настороженно парень.

— Поросенок, должно, в хлеву… Так, говоришь, это правда?

— Конечно. Троих убили, а восемь человек сбежали. Если кто поймает, то дают по сто рублей за каждого арестанта.

Филька толкнул локтем Василия в бок.

Парочка болтала еще долго. Потом слышались поцелуи, прерывистый шепот, снова поцелуи. И тянулось это бесконечно долго. «Этак они, сволочи, до утра будут лобызаться, — с досадой думал Василий, — вылезти разве, надавать им по шеям…»

В пригоне рядом с амбаром спросонья завозился поросенок, хрюкнул, послышалось хлопанье крыльев и хриплое петушиное «кука-аре-еку».

Девица заторопилась.

— Пойдем, Тимоша, а то маманя опять будет ругаться.

За город выбрались, когда уже окончательно рассвело. Перед самым спуском в Дурной лог заметили бегущего за ними человека. Он махал руками и что-то кричал.

— Погоди, — остановил друга Малогин, — может, это Филька вернулся, раздумал идти домой.

Остановились. Стали приглядываться к бегущему. Нет, это был не Кочетов: тот босиком и без шапки, а этот в сапогах. Огляделись. Кругом ни души. Они стояли на загородной свалке мусора. Павел шепнул.

— Ежели что, шлепнем его и — ходу.

— Конечно, нам терять нечего!..

Человек не добежал сажен полсотни, остановился.

— Эй, вы! Кто такие?

— А тебе чего надо? — спросил Малогин. — Иди сюда, поближе, мы тебе объясним.

— A-а, вы из тюрьмы сбежали, я знаю… — И он повернулся, побежал обратно в город.

— Догнать разве, тюкнуть разок по затылку?

— Не догонишь, город близко, заорет.

Раздумывать было некогда. Ребята спустились в Дурной лог и по его берегу побежали в сторону поселка Рыбного. На дне оврага еще лежал снег, а под ним бурным потоком шумела вода. В одном месте этот мутный поток выходил наружу и через большую корягу водопадом вновь устремлялся под снег. Василий остановился. Его осенила мысль: нет ли под водопадом пустого места. Заглянул. Действительно, за стеной падающей грязной воды была большая вымоина. Василий залез туда. Вот это убежище! Но вдвоем — не втиснуться. Попеременке стали углублять нишу: один на верху оврага смотрит, другой ковыряет, потом меняются. Вынутую землю вода уносила под снег.

Вдруг Павел кубарем скатился на дно оврага, закричал:

— Едут двое верховых. Должно, милиционеры.

— Лезь сюда, — как из-под земли донесся голос Егорова.

Малогин забрался. Разместились скрючившись — колени к подбородку. Замерли. Над головой поверх коряги и перед самым носом шумный поток воды, снизу и с боков промозглая глина — точь-в-точь, как в могиле. Слушали, притаив дыхание. По земле далеко слышен конский топот. Вот он ближе, ближе. С галопа перешли на рысь, потом на шаг — видимо, спускаются по склону. Совсем близко зачавкали копыта. Подъехали к коряге, остановились. И, казалось, остановилось сердце. «Все, — решил Василий, — нашли. Пришибут сейчас». И так ему было обидно за столь глупую смерть, что хотелось заплакать. Хоть бы какое-нибудь поганое ружьишко, все бы не даром отдали жизнь.

— Вот, смотри, — донесся знакомый голос одного из милиционеров.

«Жданов», — мелькнуло у Василия.

— Видишь следы на снегу, босиком проходили.

— Вижу. Но куда они делись? Наверное; дальше по логу пошли.

— Может быть. Иначе им некуда деться. В степь они не пойдут.

Снова зачавкали копыта. Ребята протяжно, с облегчением вздохнули.

— Ну, Пашка, кто-то здорово за нас молится!

— Да, за три дня от трех смертей уйти…

Немного погодя, когда сидеть дальше в ледяной могиле стало невтерпеж, они осторожно вылезли, осмотрелись. Потом ползком выбрались на кромку оврага и залегли, наблюдая за степью. Кругом ни души.

Солнце стояло высоко и пригревало по-весеннему. Одежда стала быстро высыхать, захотелось есть, а еще сильнее — спать. Вялость и умиротворяющий покой опускались в душу.

Покидать овраг и свое тайное убежище днем было рискованно, и ребята решили здесь дожидаться ночи — никому и в голову не придет искать их на виду города. Так, поочередно подремывая, они скоротали день и с наступлением сумерек пошли в сторону Рыбного. К полночи недалеко от ложка наткнулись на заимку. Мучил голод. Они вошли в землянку. На камельке нашарили коробок спичек, зажгли коптилку. В углу на лежанке нашли в мешке сухари. Набросились на них. Ели долго и жадно, изодрали сухарями губы, десны. Во рту стало солоновато от крови.

Спали в тепле, на жесткой подстилке лучше, чем дома на перине. Но, несмотря на это, проснулись рано. Едва продрали глаза, услыхали далекий скрип колес. Выскочили из землянки. Со стороны Ключей приближались три подводы. Малогин дернул Василия за рукав:

— Пошли потихоньку в степь… будто ничего не знаем.

Шли неторопливо, не оглядываясь. Через несколько минут сзади раздался конский топот. Оглянулись. Впереди рысил бородач, следом двое молодых парней, видимо, сыновья. Василий показал Малогину прихваченный из землянки огромный, сделанный из старой литовки нож.

— Ты хватай за узду лошадь вот того, в синей рубахе, а я чалдона. Ежели что — я пырну бородатого и кинусь к тебе на помощь. Только не пускай лошадь. Потом мы на них ускачем.

Павел согласно кивнул.

Верховые подъехали.

— Вы откель, паря, будете? — спросил бородач, не слезая с коня.