Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Тотчас же я написал Юре письмо.

19 августа

Сегодня Иван Савин достал мне обмундирование (он все может достать — вот это настоящий солдат!), и я уходил в самоволку. Сам бы я, конечно, не рискнул. Иван чуть ли не в шею вытолкал. Мы с Ниной сходили в кино на дневной сеанс, потом она меня затащила к себе домой. У нее две сестренки и мать. Отец тоже на фронте. Мать встретила меня очень приветливо. Как ни отказывался я, все-таки усадила за стол. Поел я немножко, только для вида — знаю, что семья на пайке сидит, впроголодь.

Вечером Нина пошла меня проводить до госпиталя. Уже было совсем темно, когда мы подошли к нашему саду. Мы болтали обо всем — о виденном сегодня кино, о том, что скоро, наверное, кончится война. И вдруг Нина нечаянно прислонилась ко мне. У меня сразу замерло все — и было такое ощущение, что тело будто загорелось все. Я посмотрел на Нину — она смотрела на меня, смотрела как-то не так, как всегда. Получилось, что я ее поцеловал. Потом мы стояли и целовались долго, чуть ли не до полночи.

Потом я провожал ее до дому — тоже целовались.

В палату я пробрался через окно. Спать не хочется. Вышел в коридор, где горит лампочка, и вот сижу, пишу. На душе хорошо.

7 ноября 1943 г.

И вот снова почти три месяца не писал. Я обратил внимание, что когда мне тяжело, я регулярно обращаюсь к своему дневнику, делюсь с ним своими думами, а когда легко, я забываю о нем. Это несправедливо. Но, видимо, так уж устроен человек.

Только сейчас я начал понимать, почему в тыловых частях такие тяжелые условия, почему нас гоняли и по-пластунски и перебежками и кормили одной бурдой. Если создать курорт в тылу, то не так будешь рваться на фронт.

Это во-первых. А во-вторых, старая суворовская истина: тяжело в ученье — легко в бою. Если бы, например, меня в прошлом году из дому бы отправили на фронт, то я наверняка бы от первых же выстрелов струсил и побежал бы. А то в первом бою у меня даже и мысли такой не появилось. А сейчас вот в госпитале я пожил вольготно да еще Нина тут, и — так не хотелось ехать на фронт! Душа размякла, разнежилась. Все время думаю только о Нине. Ой, какие счастливые были эти два с половиной месяца — самые счастливые в жизни. А сейчас остались только воспоминания. Нина теперь — самое дорогое, что…

Кончаю писать. Команда на построение. Наверное, выходим на передовую. Потом допишу…

1 января 1944 года

Я топаю по Украине. Когда-то я боялся, что не успею побывать на фронте. А вот теперь побывал да еще не раз, а войне и конца не видно. Наверное, придется топать до самого Берлина. А до него еще далеко. Если такими темпами, то не меньше года. Ну, ничего, повоюем. Снова уже втянулся в солдатскую лямку. О том светлом и радостном, что было в Туле, только вспоминаю и кажется мне, что все это было лишь красивым сном.

Назначили меня комсоргом батальона.

Ладно, писать больше нечего да и настроения нет. Новый год встретили в окопах под Винницей — здесь сейчас наша дивизия. Немцы потихоньку отступают, мы их подталкиваем, чтобы проворнее двигались, они огрызаются.

8 марта 1944 года

Полистал сейчас дневник, вижу, что записываю только от праздника до праздника. Вернее, записываю только по праздникам — 7 ноября, в Новый год и вот теперь — в женский день.

Судя по письмам, которые получаю иногда от Юры, он воюет где-то рядом — письма доходят на третий день. Вот бы встретиться!

Кругом грязища. Приходится не только месить ее ногами, но и ползать по ней на животе.

Что же еще записать? Как воюем? Так, как и все — это уже неинтересно, война надоела, как горькая редька. Скорее бы до Берлина. До Берлина — и домой!.. А мне ведь домой, наверно, не придется. Действительную служить. Вот уж чего я не хочу, так это служить в армии в мирное время.

20 апреля 1944 г

Сегодня — два года как я в армии. Здесь в Молдавии весна в разгаре. Немец сопротивляется. Но мы его поджимаем. Нина пишет, что скучает по мне, ждет меня с победой к себе в Тулу. Конечно, прежде всего я заеду в Тулу — если, конечно, придется ехать. Удивительно: домой меня что-то не тянет — отвык. А к Нине — тянет, так бы и уехал.

Вчера разбил очки, которые Нина достала мне в Туле. Остался без очков.

Да, забыл записать, что теперь я давно уже помкомвзвода, присвоили звание старшего сержанта. Взвод подобрался у нас хороший, дружный, все обстрелянные, побывали уже в госпиталях. Хорошо с такими ребятами воевать. Вчера произошел интересный случай…»

2

Сергей закрыл последнюю, оборванную и запачканную грязью, страницу — чистые листики были кем-то оторваны — снял телефонную трубку.

— Восьмой! — Подождал, пока в трубке ответили. — Семен Петрович, кто добыл этот дневник, что мне передали?.. Пришли его ко мне.

Вскоре на пороге появился сержант.

— Товарищ полковник! По вашему приказанию сержант Козулин прибыл!

— Скажите, вы где нашли этот дневник — комбриг взял со стола замусоленную записную книжку без корочек.

— Там за Бродами, товарищ полковник, немецкие танки потрепали нашу пехоту. Когда мы их отогнали, я пошел по полю — решил посмотреть. И вот среди убитых один юнец лежал. Я просто решил посмотреть, с какого он года. Достал документы и там эта записная книжка.

— А документы есть?

— Так точно, товарищ полковник. Вот они. Я хотел написать родителям. Уж больно жалко мальчишку — еще считай не жил. Тут и письма всякие. Комсомольский билет.

Сергей раскрыл красноармейскую книжку. «Шатров Родион Геннадьевич, 1923 года…» Правильно — земляк…

— Вы сможете сейчас найти то место?

— Конечно, товарищ полковник.

— И парня этого убитого угадаете?

— Еще бы не угадать, товарищ полковник.

— Я вас очень прошу, сержант, съездите туда и похороните этого парня. Местечко получше выберите. А потом мне покажете на карте это место, я отмечу. Я вас очень прошу.

— Конечно, товарищ полковник. Какой разговор? Мы вчера, хотели похоронить, да торопились. Будет сделано!

Командир бригады задумчиво потрогал шрам на голове. Тихо проговорил:

— Это сын моего товарища по работе — первого секретаря того райкома, где я работал перед войной.

Сержант сочувственно закивал головой.

— Будет сделано, товарищ полковник. Самым наилучшим образом сделаем. Разрешите идти? — козырнул он.

Полковник наклонил голову.

Много за последние годы видел смертей Сергей, сам не раз был на краю гибели, но как-то не доводилось вот так одним взглядом окидывать жизнь. А эта маленькая человеческая судьба потрясла его. Сергей Григорьевич тут же написал письмо своему когда-то не особо любимому секретарю райкома, сообщил ему печальную весть. Дневник же, комсомольский билет, красноармейскую книжку и все письма отправил спецсвязью в военкомат.

3

Танковую бригаду, которой командовал Сергей Григорьевич Новокшонов, в штабе корпуса в шутку называли «Новокшоновской трезвой». К удивлению кадровых офицеров, в этой дивизии почти совсем не пили водку.

А случилось это так. В одном из боев бригада потеряла особенно много танков. Как потом выяснилось, перед боем водителям и стрелкам была выдана водка. И хотя некоторые командиры подразделений говорили, что дело совсем не в водке, что не впервой таким образом поднимали боевой дух уставших, измотавшихся танкистов, Новокшонов решил все-таки доказать, что все зло именно в этом.

На очередном командирском занятии между боями он сам вывел офицеров на стрельбы. После, как отстрелялись, он приказал выдать по сто граммов водки. Немного погодя стрельбы начались снова. А когда сличили мишени, все удивились — никто не набрал прежнего количества очков.

Офицеры недоумевающе пожимали плечами. Нашлись и тут скептики.

— Не может быть, товарищ полковник, чтобы со ста граммов рука дрожала.

— Мне, например, чтобы почувствовать, надо пол- литру…

Сомневающиеся стреляли снова. Некоторые для интереса выпили еще по сто граммов — очков набрали еще меньше.

246
{"b":"221332","o":1}