— Привыкли, что район в хвосте плетется, вот и не верится сейчас, что начали вылезать в передовики…

Может, она и права. Были дни, когда он уже почти совсем соглашался с Алькиными доводами. Но посидит на бюро райкома партии и снова начинает шевелиться сомнение. Почему именно после бюро?..

Сергей Григорьевич неожиданно обратился к Юрию.

— Получили семенную ссуду, полторы тысячи центнеров. Как думаешь, кому дать в первую очередь? На всех все равно не хватит.

Юрий подумал немного.

— Я бы прежде всего дал отстающим колхозам. А вообще надо на бюро разобраться с каждым колхозом в отдельности.

Новокшонов отвернулся, ничего не сказал. И, видимо, так ничего бы и не ответил, если бы не чувствовал на себе выжидательный взгляд Юрия.

— Я знал, что ты так ответишь… об отстающих колхозах, — сказал он наконец.

— У вас другое мнение?

Сергей Григорьевич улыбнулся.

— Десять лет назад… даже пять лет назад, — уточнил он, — я бы тоже так поступил… по молодости. А точнее, не по молодости, а по простоте своей. — Он не спеша туго намотал вожжи на головку плетеного коробка, достал кисет и, поглядывая на взыгравшего вдруг рысака, стал закуривать. И только потом, когда закурил, взял опять вожжи, продолжил, словно испытывая терпение собеседника — А теперь я так не сделаю. В отстающий колхоз отдавать сейчас семена — не в коня травить овес. Сильный колхоз от этих семян даст нам хлеб, а слабый и семена не вернет. Понял, редактор?

— Понял. Но не согласен.

— Это я тебе для сведения, — словно не расслышав, добавил Сергей Григорьевич.

— Для сведения, чтобы я на бюро не возражал, да?

— А при чем здесь бюро? Я с тобой разговариваю не как с членом бюро, а как с редактором.

— А я и как редактор не согласен.

— Почему?

— Потому, что подставлять подножку и так еле стоящему, нечестно.

— Они давно уже не стоящие.

— Тем более, бить лежащих — мало чести.

— Стране нужен хлеб. Дать его — в этом и есть наша честь.

— Значит, вы считаете: все равно — как, лишь бы была достигнута цель? Цель оправдывает средства, да?

Сергей Григорьевич ничего не ответил. Лишь дрогнули уголки губ. Не то улыбка, не то гримаса дернула.

— Поэтому и Кульгузкина не отдали под суд? — не отставал Юрий.

Сергей Григорьевич расхохотался. Рысак испуганно всхрапнул, шарахнулся. Новокшонов еще сильнее натянул вожжи. Повернулся к Юрию и все еще веселыми глазами внимательно посмотрел на него.

— Молодой ты, а дотошный оказывается!

После этого до самой Петуховки ехали молча.

В селе они застали непонятную суматоху — куда-то бежали люди, что-то кричали, проскакали два пацана верхом на одной лошади… Около сельсовета Сергей Григорьевич остановил женщину, спросил, что случилось.

— Тунгай тронулся! — весело крикнула она. — В конторе никого нет, все там!

Сергей Григорьевич привязал жеребца к коновязи.

— Пойдем, посмотрим, — предложил он. Скинул дождевик и в длинном кожане нараспашку зашагал по грязи к берегу.

Юрий нагнал его у самой реки. Полсела толпилось на обоих берегах капризной речушки. Ледоход на Тунгане — это любимое зрелище. Все кричат, мальчишки снуют по берегу взад-вперед, кидают камни, палки в воду, даже забегают на приставшие к берегу льдины.

Люди узнали секретаря райкома, охотно расступились.

Тунгай бурлил. Желтая, мутная вода, кружась и завихряясь воронками, стремительно проносилась мимо. Пенистые гребни ее с шипением бросались на берег и, на мгновение обессилив сбегали обратно. А уже в следующий миг еще более рассвирепевший Тунгай с легкостью Геркулеса швырял огромные ноздреваные льдины на прибрежный песок. Они трещали, тяжело оседали и, наконец, разваливались. На стремнине льдины крутились словно в руках силача- озорника. Он поднимал их на ребро, вертел волчком, а потом, рассердившись, сталкивал их друг с другом. Грохот и стон висел над рекой.

Юрий иногда посматривал на Новокшонова. Тот стоял твердо, словно врос в землю — как и вообще стоял в жизни! Было в нем в эту минуту что-то торжественное и даже монументальное. «Наверное, перед боем на фронте он так же стоял на своем командном пункте, — подумал Юрий. — И, наверное, по мановению его руки в бой устремлялись танки, круша и сметая все на своем пути». И Юрий почувствовал, что с такую минуту он и сам, не задумываясь, устремился бы в бой…

Вдруг в треске послышался новый оттенок. Это трещали сваи моста. Мост шатался. Люди закричали, кто-то даже заскочил с багром на льдины, видимо, собираясь разбить затор у свай. Все кинулись к мосту. Только Новокшонов не шевельнулся — стоял и смотрел.

— Надо что-то делать! — не выдержал Юрий. — Мост-то сорвет.

Сергей Григорьевич перевел взгляд на громоздившиеся перед сваями льдины.

— На подпорках не удержишь. — Покосился веселым глазом на Юрия и закончил — Так же, как на подачках не поднимешь отстающие колхозы…

Долго потом не выходили из головы эта фраза. Правильно! Разве можно возражать против этого? И что мост на подпорках не удержишь, — рано или поздно все равно снесет — новый надо строить, крепкий, — тоже правильно. Не с подпорок и не с подачек надо начинать строить послевоенную жизнь. И все равно сомнения мучили. Вроде все правильно, а все-таки что-то не так!

Отшумела первая послевоенная весна. День-деньской из кузниц разносился по селам веселый перезвон металла — заканчивались последние приготовления к севу. Толпа сельчан шла за тракторами, провожая их в поле. Сергей Григорьевич вспомнил: так торжественно, так празднично начинали полевые работы только на заре коллективизации. Первая послевоенная весна!..

Уже июнь начал радовать секретаря райкома — во всех колхозах были дружные, густые всходы. Еще бы один дождичек на наливе — и хлебом колхозы завалятся.

Осматривая поля, Сергей Григорьевич еще раз убедился, что поступил правильно, когда не послушал членов бюро и отдал семенную ссуду в основном только крепким колхозам. Почти все они нынче достигли довоенных размеров посевных площадей. Судя по всходам, урожай будет невиданно богатым, и слабые хозяйства не справились бы с ним, погубили бы. А сильным колхозам можно подбросить техники побольше, нажать на председателей и они уберут без потерь все.

На очередном бюро секретарь райкома особенно лютовал: уборка не за горами, а половина комбайнов в районе еще не отремонтирована.

— Ждете, когда я вам достану запчасти! — сверлил глазами директоров МТС Новокшонов. — Хватит иждивенцев плодить! Смотрите, как бы не сесть вместо директорского кресла на скамью подсудимых!..

Двух механиков здесь же исключили из партии и сняли с работы. Всем трем директорам МТС влепили по строгачу.

— Если к пятнадцатому июля не будут отремонтированы все комбайны, — напутствовал Сергей Григорьевич, — пеняйте на себя! — И предупредил — Имейте в виду, каждый комбайн буду проверять сам…

Директора выскакивали с бюро, как наскипидаренные. И сразу же — прямо от райкома — мчались кто в Барнаул, кто в Рубцовку, а кто и в Новосибирск на «Сибсельмаш» добывать запасные части…

Конечно, к 15 июля все комбайны были отремонтированы, некоторые даже покрашены.

И Сергей Григорьевич радовался. С утра до ночи ездил по полям и любовался рослыми, колосистыми хлебами. Такого урожая он не помнил с мальчишеских лет.

— Завалимся хлебом, — говорил он своему шоферу. — Только бы убрать…

Шофер, привыкший к постоянной молчаливости своего шефа, согласно кивал.

По обочинам дороги целый день мелькала бесконечная стена хлеба. Необъятным морем колыхались справа и слева пшеничные поля. Массивные колосья тяжело сгибались на рослых тонких стеблях. «Пора уж давать команду к уборке, — подумал Сергей Григорьевич. — Пока раскачиваются, хлеба подойдут… Машин надо много. Завтра командира автороты вызвать, припарку дать — до сих пор борта не заделал у машин…»