Прислонясь к стене, они неотрывно глядели друг другу в лицо, словно прощались навсегда — и тот и другой знал: время такое, что всякое может случиться.

Разве знали они, что это последняя встреча? И знали, и не знали. И если бы даже были твердо уверены в этом, все равно бы ничего не изменилось в эту минуту, все равно бы они стояли так же молча и так же восторженно смотрели бы один на другого.

— Старший политрук! Старший политрук! — сквозь вокзальный гомон лезло в уши Сергея.

— Старший политрук!

Сергей вздрогнул, повернулся. Перед ним стоял военный комендант станции.

— Извините, товарищ полковник, — совсем не по-военному сказал Сергей. — Я всего лишь час назад надел эту форму, не привык еще к своему званию.

— Через пять минут подойдет головной эшелон вашей части. Лейтенант вас проводит. Стоять будет ровно одну минуту. Только из-за вас. В Барабинск я позвонил. Комендант обещал через военкома уведомить вашу жену, Но эшелон ваш пройдет станцию на полном ходу. Большего сделать для вас не могу. Желаю вам всего хорошего. — Полковник козырнул.

— Спасибо, товарищ полковник.

Данилов вышел провожать Сергея на перрон. Когда паровоз, отдуваясь после быстрого бега, вкатился под навес перрона, они крепко троекратно расцеловались. В одной из первых теплушек дверь отодвинулась, несколько рук протянулось к Сергею. Он кинул чемодан, шинель, сумку и не успел еще эшелон остановиться, как комиссар отдельного усиленного бронетанкового батальона очутился в вагоне. Тут же раздался свисток, и эшелон стал снова набирать скорость. Сергей махал Данилову рукой, пока его видно было. Потом повернулся. В вагоне было несколько капитанов, один майор.

— Ну, здравствуйте, товарищи! Давайте знакомиться. Старший политрук Новокшонов, Сергей Григорьевич. В армии никогда не служил. На гражданке был вторым секретарем райкома партии. Кроме охоты и парашютного спорта ничем родственным с военным делом не занимался, ни пушку, ни танка никогда в глаза не видел. — Сергей опять улыбнулся. — Вот вся моя характеристика.

Майор весело протянул руку.

— Комбат майор Табашников, Иван Петрович. В отличие от вас всю жизнь в армии. Но выше майора не, выслужился — невезучий.

Майору было уже за сорок, но выглядел он молодцевато. Старили его только огромная лысина с жидкими хвостиками темных каштановых волос, зачесанных со всех сторон на середину головы, да морщинистая шея, выглядывавшая из расстегнутого воротника гимнастерки. Командир батальона мельком оглядел совсем еще молодого комиссара, удовлетворенно сказал:

— Думаю, что сработаемся.

— Мне тоже так кажется, — ответил Сергей. — Я, например, очень люблю невезучих людей. — Майор поднял брови. Сергей пояснил: — Они, как правило, во сто крат честнее тех, кому всегда везет по службе.

Майор захохотал. Тронул Сергея за локоть.

— Вот это я понимаю! — воскликнул он. — Вот это комиссар! С первого взгляда — и прямо в точку!

Это сразу определило отношение командиров к новому комиссару.

— Знакомься, комиссар, — продолжал комбат, — начальник штаба батальона капитан Иванов, Федор Семенович. Фамилия не оригинальная, но сам — голова. — Сергей пожал руку бледному с выпуклым лбом молодому человеку. Майор представлял следующих: — Помпотех капитан Селиверстов, мой тезка, тоже Иван Петрович. Любую машину слепком разобрать до винтика и собрать может. На этом выспорил не один литр водки. Имеет грех. Перед комиссаром таить не буду. Пьет. Все меры принимали — бесполезно. — Немолодой уже капитан смущенно улыбался. — Сегодня по случаю встречи комиссара трезв… А это капитан Ярошенко, Филипп Спиридонович, командир первой роты. Лихой до безумия. Но пуще любого немецкого танка боится своей законной супруги. В домашнем обиходе ужасно ручной.

— Ну, это уж ты ни к чему, Иван Петрович, — покраснел тот.

— То есть как, ни к чему? Комиссар должен все знать о своем комсоставе, без утайки.

Командир батальона явно был весельчаком и говоруном. «Если он всю жизнь только тем и занимался, что шутил, то не удивительно, что застрял в майорах», — думал Сергей.

— Командиры второй и третьей рот, — говорил майop, — едут со своими эшелонами. Командиры взводов тоже в вагонах с красноармейцами.

Колеса стучат под полом торопливо — полное впечатление спешки, стремительности движения на фронт. Вагон сильно потряхивает. Без привычки на ногах трудно стоять. Первый раз в жизни Сергей ехал в товарняке. И вообще с этого дня он многое делал впервые в жизни. Вокруг был новый, совершенно неведомый ему мир, и какая-то клеточка в душе все время ждала: вот проснется он, и ничего не будет — ни войны, ни усиленного бронетанкового батальона, а он по-прежнему в своем родном районе и майор Табашников — всего-навсего председатель колхоза со своими бригадирами.

Но сон не улетучивался. Колеса беспрестанно и неутомимо отстукивали и отшвыривали назад километры и все дальше и дальше увозили Сергея от мирной гражданской жизни.

На коротких остановках, пока меняли паровоз, новый комиссар переходил из вагона в вагон, знакомился с людьми. Только в Москве, на окружной железной дороге, при выгрузке из эшелонов он смог разом увидеть весь свой батальон. Окружная дорога была забита прибывающими из глубины страны эшелонами с войсками. Непривыкший еще к военной организованности и четкости Сергей поражался, с какой молниеносной быстротой выгружались войска — несколько минут, и пустые вагоны уходят обратно. Красноармейцы прямо из вагонов маршем идут на запад, к фронту. А новые эшелоны все прибывают и прибывают, «Вот она, та сила, которая остановит немцев!» — думал он.

Новый комиссар выступил перед выстроенным для марша батальоном. Танки с приглушенно работающими двигателями стояли огромной колонной по три в ряд вперемежку с броневиками и танкетками. Личный состав выстроился у головной, командирской машины.

Сергей старался быть предельно кратким — ни единого слова лишнего, ни единой фразы мимо. Сергей видел, как блеснули глаза у танкистов, когда он, стараясь походить на Данилова, уверенно и задушевно сказал о том, что нет на земле такой силы, против которой не устояли бы большевики.

— Не существует такой силы! — рубанул он рукой. — Победа будет за нами!

Кажется, ничего необычного не сказал — в то время на каждом митинге произносили такие слова. Но прозвучали они, видимо, искренно и убежденно. По рядам прокатилось «ура!», танкисты кидали вверх шлемы — всем хотелось победы, и все в нее очень верили.

Раздалась команда:

— По маши-на-ам!

Экипажи разбежались по своим местам. Взревели моторы. Лязгнули гусеницы первой, командирской машины, и колонна тронулась.

Сергей сидел в танке рядом с командиром батальона. Майор держал на коленях развернутый планшет с картой, на которой красной чертой был отмечен маршрут от Москвы на запад. Красная черта упиралась в маленький кружочек на линии железной дороги Смоленск — Витебск. Под кружочками светлым курсивом помечено — Рудня. Майор был серьезен, даже суров. Он то и дело поглядывал на карту, переговаривался по рации с начальником штаба.

Весь день Сергея швыряло из стороны в сторону, било головой о магазины со снарядами. Под комбинезоном и под пробковым шлемом ручьями тек пот. С непривычки ломило все тело, звенело в ушах от рева двигателей. Колонна неслась на предельной скорости, обгоняя бесконечные вереницы шагавших по шоссе и проселкам войск.

Целый день кишмя кишит все пространство вправо и влево от шоссе. На запад идут войска колоннами, с запада вразброд тысячи раненых, повозки, грузовики, двуколки с красными крестами. Даже на главном проспекте Новосибирска куда меньше движения, чем здесь — большего движения, чем в Новосибирске, Сергей никогда не видел.

Сергею казалось очень странным, что он не думает о смерти и вообще даже не пытается представить свой первый бой, в котором он должен участвовать завтра, а может, даже и сегодня. Вместо этого он смотрит в передний смотровой люк на встречных раненых и хочет понять, что у тех на душе и каково положение на фронте. Все идут мрачные, небритые, в грязных, прокопченных гимнастёрках. У большинства ни шинелей, ни противогазов, многие идут даже без пилоток, иные в нижних рубашках — идут, как беженцы от наводнения или от пожара — кто в чем. Время от времени над головами проносятся черные немецкие штурмовики с крестами на крыльях. И вся людская масса разбегается по кюветам, где-то что-то торопливо стучит тах-тах-тах, тах-тах-тах, словно кто огромный ударяет палкой по пустой дубовой бочке, в небе барашками вспыхивают белые кудрявые облачка. «Наверное, зенитки бьют…» Майор кричит в микрофон: