— Стой, не дергай! Стой, тебе говорят! Я сейчас разину ей рот… Ну вот, вытаскивай.

Аля вынула палец. На нем сразу же выступили капельки крови. Аля рассматривала эти капельки, плаксиво сморщившись.

— Балда! — бросил Юра укоризненно, отходя от стола. — Кто же в пасть щуке толкает палец?

— Сам научил, а потом говорит.

— Научил. Я пошутил, а ты и в правду. Соображать же надо.

Надежда Ивановна смотрела на них улыбаясь. Юра поднял портфель, взялся за дверную скобку.

— Приходи, Юра, вечером фаршированную щуку есть.

— Спасибо, Надежда Ивановна, я сейчас вот так наелся! — провел он пальцем по горлу.

Та засмеялась.

— Это — сейчас. А вечером-то можно опять.

Ладно.

— Юрк, погоди, вместе пойдем, — попросила Аля, держа торчком пораненный палец.

— Ты полчаса теперь будешь палец забинтовывать да час умываться.

— Нет, я скоро.

— Ладно, сама дойдешь. — Юра толкнул дверь и вышел…

После уроков шли вместе, не спеша, помахивая портфелями. У Юры было хорошее настроение, он дурачился, подставляя Але ножку, подтрунивал над ее пальцем. На мостике их догнал Валька Мурашкин. Над самым Алькиным ухом он вдруг закрякал перепуганной уткой. Аля завизжала, потом огрела хохочущего Вальку по загривку портфелем.

— Псих ненормальный!

— Сама пугается, а я псих… Эх, Алька, зря ты вчера не поехала с нами.

— Зря… Разве я не хотела! Мама не пустила.

— Мама, мама, — передразнил Валька. — Вылезла бы в окно. Мы вон не спрашивались никого.

— Вам хорошо. Мальчишкам вообще лучше. Они что хотят, то и делают. Им всегда ничего не бывает.

Валька был, пожалуй, самой интересной личностью в школе. Учась в восьмом классе, он почти свободно решал задачи по физике и математике за десятый класс. У Вальки был хороший голос, и многие из преподавателей прочили ему будущее певца. Но среди ребят Валька пользовался огромной популярностью как свистун-виртуоз. Он мог подражать голосу любой птицы — от соловья до самого последнего примитивного чижика, мог высвистывать мелодии от «Сказок Венского леса» Штрауса до популярной «Катюши». Многие пытались подражать Вальке, но склоняли свои головы перед его талантом. Так Валька был единогласно провозглашен королем свистунов с предоставлением ему, как и любому монарху, неограниченной власти над всеми любителями художественного свиста. После этого Вальку почти все называли не иначе, как Ваше Величество. А по всей школе на переменах разносился свист — ребята тренировались. Тренировались до тех пор, пока не сводило губы, а вместо свиста получалось лишь гусачиное шипенье. Но так случалось не у всех. Кое-кто преуспевал. Особо талантливых Валька приближал, присваивал им титулы и звания. Так, Тимка Переверзев первым среди товарищей-свистунов был пожалован в герцоги с повелением впредь обращаться к нему «Ваше высочество». Потом появились «сиятельные» графы и князья. Особо усердным и старательным, но менее способным, присваивал звания генералов, полковников и так ниже — до сержанта. Надо отдать справедливость — в рядовых у Вальки задерживались недолго. Учителя, и особенно директор, с ног сбились, вылавливая свистунов. Их десятками водили в учительскую, но это не имело совершенно никакого воздействия — свистуны множились. И только когда Гербарий, посещавший иногда ночью приземистый домик с решетками на окнах, улыбаясь, посетовал Валькиному отцу на шалости его сына, а тот в свою очередь покрутил перед Валькиным носом толстым комсоставским ремнем, Валька собрал всех свистунов.

— Слушай указ! — грозно сдвинул он брови. И, уткнувшись в тетрадный лист, прочел: «Мы, волею божьей монарх всея… и белыя, и малыя и прочая и прочая… повелеваем: ежели кто впредь осмелится свистнуть в классе на уроке, либо между оными на перемене, а также в школьном зале, либо в другом каком школьном помещении, включая и отхожее место, будет нещадно караем — сиречь получит по харе, невзирая на титул, звание и былые заслуги. Отныне свистеть дозволяется токмо за стенами школы!..» Разойдись!

И никто Валькиного указа не ослушался…

Аля с Юрой брели не спеша. Их обгоняли. Ребята перекликались. Около райкомовского скверика Аля остановилась.

— Что-то домой идти неохо-ота-а, — протянула она. — Юрк, почитай стихи.

Аля свернула в скверик, села на скамейку. Юра бросил ей на колени свой портфель, озорно блеснул глазами. Принял картинную позу.

Аля подняла брови, но Юра продолжал, не обращая внимания:

— Юрка, брось дурачиться.

— Я не дурачусь. Это же стихи. Хорошие стихи!

— Юрка! — Аля топнула ногой. — Какую гадость ты городишь!

— Фу! Какая мерзость!

— При чем тут мерзость? Стихи как стихи. Печатные. А ты что хотела, лирику? Сейчас лирика отживает свой век.

— Вот как! А лирика — факт, уже не трепещущий, устаревший и одряхлевший?

Юра сел на скамейку, замолк и вдруг удивленно уставился на Алю.

— Ты чего?

— Альк, — сказал он тихо. — А у тебя красивые губы… Аля изумленно вскинула ресницы. Она даже перестала вытряхивать из туфли песок.

— Дурак! — сказала она и покраснела. — Я вот тебе башмаком по лбу заеду, не будешь молоть чепуху. Тебе не стыдно?

— Не-ет, — тряхнул он головой, все еще так же удивленно глядя на Альку.

Из скверика они шли порознь.

А вечером, вертевшаяся у зеркала, Аля вдруг спросила:

— Мам, а у меня, правда, красивые губы?

Надежда Ивановна опустила руки повернулась к дочери.

— Кто тебе сказал?

— Да никто, так. Красивые или нет?

Мать не шевелилась. Она словно только сейчас увидела, что дочь выросла, что у нее действительно очень свежий пунцовый ротик, четко очерченные губы с темной каемкой по краям и припухшими еще детскими наплывами около уголков рта. Большие серые глаза, кудрявые локоны. Невеста! Совсем невестой стала! Вот бы отец посмотрел…

— Мам, ты чего? — Аля опустилась перед сидящей матерью на колени. Смотрела на нее непонимающе. — Чего ты? Это же Юрка сказал. Что он понимает!

Мать гладила ее по голове. А слезы капали и капали — первый раз за два года счастливые слезы. Она улыбалась и плакала.

Когда стала собирать на стол ужин, спросила:

— Юра что, не придет сегодня?

— Нет, наверное, — ответила Аля с напускной беззаботностью. — Мы с ним поругались.

— Из-за чего?

— Пусть не говорит что попало.

Надежда Ивановна отвернулась, сдерживая улыбку. Она знала, что будет этот вот вечер, ждала его, и все-таки он пришел неожиданно…

Мурашкин прибежал к Переверзеву взволнованным.

— Что случилось? — спросил Переверзев настороженно.

— Сегодня ночью к нам в район приезжает Попов, — выпалил начальник райотдела НКВД.