Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Спас Василия в тот день опять Федор. Он на коне подскакал к нему, нагнулся с седла, схватил его — и обратно в укрытие. Правда, попало Федору тут же от комиссара, и поделом — не имеет права командир полка рисковать своей жизнью. Но Василий не забудет этой помощи друга всю жизнь.

По дороге на Куликово раненого Василия догнал посыльный командира полка. Он вез донесение Главнокомандующему Мамонтову. От него Василий, узнал, что уланы все-таки сдались, выкинули белый и красный флаги.

Медленные, неторопливые размышления Егорова прервала фельдшерица. Она вошла в комнату, с холоду посиневшая, и подсела к его кровати. «Вон как тебя выстирала жизнь. На человека не похожа», — подумал Василий, глядя на нее.

— Ну, как себя чувствуешь? — спросила она.

— Ничего, хорошо.

— Вы, кажется, с Филиппом Кочетовым были друзья?

— С Филькой? В тюрьме сидели вместе, — ответил Василий, не зная еще, к чему затевается этот разговор.

— Я помню, вы тогда с ним заходили к Насте. Сейчас вы из седьмого полка?

Василий кивнул головой.

— Бой в Павловске был сильный?

— Ужасно сильный. Наших нескольких человек убило. Но ихних мы положили до черта.

— Комиссара вашего в бою видели? — спросила она, глядя на Василия печальными глазами.

Вот теперь Василий догадался, к чему она затеяла разговор. Он знал, что фельдшерица когда-то была невестой Данилова, а потом «схлестнулась» с Милославским. «А теперь снова к Данилову колесики подкатывает, — решил он. — Ишь, стерва какая!..»

— Видел комиссара, — ответил Василий. — Он с двумя батальонами наступал на площадь. До самого моего ранения видел его, когда уже беляков в церкви окружили. Смелый у нас комиссар. Знаете, докторша, во всей партизанской армии нет такого комиссара, как наш. — Василию захотелось рассказать о комиссаре, все, что было ему известно. «Пусть знает, кого променяла на вертопраха», — сердито подумал он и продолжал: — Он такой человек, докторша! Я таких еще не видел, какой он человек… Он пуще отца редкого всем нам дорог.

Василий рассказывал, что комиссар уже знает всех партизан полка и в лицо и по фамилии, что к нему запросто идут все и с горем и с радостью, что любят его чуть ли не больше, чем самого Коляду. А знаете, кто такой Коляда? Это наипервейший герой во всей мамонтовской армии. И что живут они душа в душу, что даже Коляда слушается его, А это не фунт изюму! Федор не каждого будет слушать… Говорил Василий до тех пор, пока у фельдшерицы не выступили слезы и пока она не ушла поспешно из комнаты, закрывая лицо руками. «Ага, проняло все ж таки, — не без злорадства подумал Василий. — Так тебе и надо». Он спохватился, что забыл рассказать, как в овечкинском бою партизаны, рискуя жизнью, кинулись выручать комиссара, под которым убило коня, и вырвали его почти из рук беляков. «Но ничего, я еще расскажу — и это, и еще, может, что вспомню. Я тебя доведу до белой горячки…» Очень уж ему хотелось отомстить за своего комиссара.

К вечеру в палату забежала Настя Юдина. Василий видел ее и до этого несколько раз. Всегда печальная и молчаливая, она всякий раз почему-то наводила грусть на Василия, было жаль ее. На этот раз она была несколько оживленнее.

— К тебе мать приехала, — шепнула она Василию. — Сейчас войдет.

Вскоре действительно распахнулась дверь, и Василий увидел мать. В глазах у нее была тревога, но губы сжаты плотно. Как всегда, она была прямая, сильная. Следом шла Лариса Федоровна.

— Вы не волнуйтесь, мамаша, — говорила она. — Калекой ваш сын не будет, ранение у него не тяжелое. Через месяц-два будет бегать, как и раньше.

3

Антонова дома не было. Пелагею встретила его мать.

— Заходи, милая, заходи. Вот Дима-то обрадуется!

Мать знала о давнишней любви сына к Пелагее. Вместе с ним двадцать лет назад переживала его горе. Но потом, видя безутешность сына, стала отговаривать:

— Что ж, сынок, убиваться-то так. Ну, раз вышла замуж, стало быть, не так уж сильно любила.

— Нет, мама, — доказывал он. — Вы ее не знаете. Она такая хорошая. Мы так любим друг друга.

Было время, когда мать ревновала своего сына к его бывшей невесте. Ревновала за то, что, должно, сильно приворожила она его — отказывался жениться на другой. Сколько мать ни находила ему невест, ни на одну даже смотреть не хотел. Ревность постепенно перешла в ненависть. И хотя мать ни разу в глаза не видела Пелагею, у нее не было большего врага, чем она. Шли годы. Дмитрий давно уже был женат. У него росли ребятишки. Со временем все забылось. Но так казалось только матери. Казалось, может, потому, что сама она в молодости не испытала настоящей, большой любви. В тот первый приезд Пелагеи летом мать поняла, что, оказывается, ничего не забыто, что любовь сына все эти двадцать лет только таилась где-то в укромном уголке души, словно только и ждала этого приезда, этого толчка. И все началось сначала. Увидев Пелагею в тот первый ее приезд, мать поняла, что не зря сын двадцать лет помнил о ней. И в тридцать пять лет Поля была цветущей красавицей, и после шестерых детей ее хоть под венец веди. Видела, как обрадовался, как преобразился ее сын. А какая мать не радуется радости сына! Полюбилась Пелагея и матери. Хотя и грех тяжкий от живого мужа принимать для своего сына чужую жену в доме, но мать решила: Господь милостив, он поймет их. И она встречала Пелагею, как родную. Вот и в этот раз она усадила ее в передний угол, стала угощать с дороги, а за сыном в Куликово верхом послала внука.

Дмитрия ждали долго. Мать без умолку говорила о их житье-бытье. Дима-то сейчас стал вместо Данилова председателем какого-то РИКа, начальствует он над несколькими волостями и поэтому дома почти не бывает — уж больно много работы. Пелагея с интересом слушала все, что касается ее возлюбленного. Каждая мелочь в его жизни была для нее важной. Его жизнь совсем не похожа на ее. Пелагею влекло все это.

Антонов приехал поздно вечером. Пелагея слышала торопливый топот его ног на крыльце, слышала спешное хлопанье дверей. Он был возбужден и обрадован.

— Прости, Поленька, не мог раньше вырваться — дела. Завтра поедешь со мной в Куликово и будешь жить у меня на квартире. Я себе там квартиру снял временно…

Квартира оказалась рядом с исполкомом, из двух просторных горниц в большом пустующем крестовом доме — хозяева сбежали в первый день восстания, осталась в доме одна старушка. У нее и жил Антонов. Пелагея сразу же навела порядок в горницах, приготовила обед. Антонов пришел обедать не один. С ним был Данилов, приехавший из полка на заседание исполкома. Сбросив дождевик и серую офицерскую папаху в прихожей, Аркадий Николаевич прошел в горницу, подал руку Пелагее. Никто еще с ней не здоровался из мужчин за руку, как с товарищем. И Пелагея смутилась. Данилов сделал вид, что не заметил этого. Потирая руки, прошелся по горнице, наслаждаясь уютом. Он был в хорошем настроении.

За столом сидели втроем. Пелагея, сияющая, в нарядном переднике, с пышной прической по-городскому (такую прическу она видела у официантки, когда до войны ездила с мужем в Новониколаевск), разливала борщ. Дмитрий смотрел на нее откровенно влюбленным взглядом, она улыбалась ему и была необычайно легка, стройна и счастлива. Данилов ел молча, поглядывая на них.

— Смотреть на вас радостно, — сказал он тихо. И тут же вздохнул. — Было бы радостнее, если бы…

Антонов понял его правильно, а Пелагея насторожилась. Но Дмитрий заговорил, и она успокоилась.

— Ничего, Аркадий Николаевич, — сказал он, — ты молодой, у тебя все впереди.

— У каждого человека в любом возрасте самое главное всегда впереди. Если бы не было этого главного впереди, зачем было жить человеку на свете!

Пелагея, убиравшая со стола посуду, вдруг поставила ее обратно, опустилась на стул. Она смотрела на Данилова широко открытыми глазами.

— Ты чего, Поленька? — спросил Антонов.

— Удивительно. До чего же правильно сказали Аркадий Николаевич. Завсегда ждешь чего-то. Вот живешь, а сама думаешь: это все не то, а самое главное и самое лучшее гдей-то впереди.

94
{"b":"221332","o":1}