«В разных частях Барнаульского и Каменского уездов появились организованные агитаторами шайки, состоящие из подонков населения. Они насильно мобилизуют крестьян, убивают должностных лиц, священников и всех, кто по своему культурному уровню выделяется из темной крестьянской массы, грабят волостные и сельские управы, кооперативы и зажиточных крестьян, разрушают телеграфную связь и прервали железнодорожное сообщение с Семипалатинском.

Уже были столкновения шаек с высланными мною отрядами, и в этих столкновениях погибли десятки крестьян, одураченных агитаторами.

В город Барнаул и его уезд направлены для быстрой ликвидации мятежа крупные силы, в том числе отряд атамана Анненкова.

Приглашаю крестьян, примкнувших к шайкам, покинуть их и вернуться к мирному труду, если им дорога их жизнь и имущество.

В целях быстрой ликвидации мятежа и для обеспечения военным начальникам возможностей применять все вызываемые обстановкой меры, объявляю Барнаульский и Каменский уезды на военном положении и предписываю действующим в этих уездах военным начальникам уничтожать без суда всех принимающих прямое или косвенное участие в мятеже, Конфискуя и уничтожая их имущество.

Должностным лицам принять меры к самому широкому распространению настоящего приказа среди населения.

Уполкомвойск по Барнаульскому военному району генерал-майор Биснек.

Комендант Барнаульского военного района капитан Могильников».

— Заметались, как крысы в горящем амбаре! — процедил Коржаев и отбросил газету. Он прошелся по комнате стремительно, твердым шагом. — Медлить нельзя, Игнат, — обратился он к Громову, — надо немедленно наступать…

Чуть позже вернулись из Усть-Мосихи посыльные.

Несколько дней назад Каменский подпольный центр решил объединенными силами партизанских отрядов Громова и Данилова сделать налет на Камень. Договориться с Даниловым об этом и были посланы порученцы Коржаева.

Коржаев, Громов и начальник штаба Булыгин снова засели.

— Рассказывайте. Что так долго?

Один из партизан, большеухий и губастый, то и дело поводя плечами, будто ему за шиворот насыпали мякины, начал:

— Данилов раненый.

— Ранен?! — спросил Громов и, поняв несуразность вопроса, добавил — Сильно?

— Без сознания привезли из Сузуна. Ногу ему перебило и плечо, много крови потерял. Слабый сейчас лежит. Ждали, пока мало-мальски оклемается.

— Ну что Данилов говорит о нашем предложении? — спросил Коржаев.

— Он не возражает. Уже отдал распоряжение формировать специальный отряд. Говорит, человек полсотни дадим, больше не можем — оружия нет. Но отряд будет боевой. Командиром назначают Милославского. Говорят, лихой товарищ и в военном деле разбирается.

После похода на правобережье Филька тесно сошелся с Милославским. Сблизил их бой с польским десантом в большом Сузуне. Если бы не Милославский, сдрейфил бы Филька. И сейчас Филька, гордясь тем, что Милославский взял его в свой отряд, сформированный из самых боевых партизан, гарцевал на шустром вороном жеребчике. Этого жеребчика он забрал в Макарово у Комаревцева. Они специально с Васькой Егоровым ездили туда за конями. Ездили, правда, тайком — не дай Бог Данилов узнает! — но когда перед уходом на Камень выстроили отряд, Иван Тищенко, проходя перед строем, ласково похлопал Филькиного жеребчика. Значит, понравился…

Ехали не торопясь: «Все равно к вечеру поспеем на ярковскую дорогу». Рядом с Филькой покачивался в седле Василий Егоров. Под ним был рослый рыжий мерин. Давно он полюбился Василию, еще когда Егоров в работниках был у Комаревцева, спокойный и выносливый конь.

Нещадно палило солнце.

— Васьк, — сказал Филька, — как только ворвемся в Камень, давай прямо поскачем к тюрьме… к той, лаптевской. Может, наши ребята все еще сидят. Мы их и выпустим, а?

— Ладно, давай…

Милославский ехал впереди отряда. Чтобы не казаться столь маленьким, он специально выбрал себе высокого, поджарого коня. Милославский молчал почти всю дорогу, о чем-то думал.

Едва начало смеркаться, выехали на тракт между Ярками и Камнем. Здесь уже ждали мосихинцев. Неподалеку, на пригорке, окруженный конниками, стоял Громов. Милославский подскакал к нему, осадил коня, приподнялся на стременах.

— Отряд устьмосихинских партизан в количестве пятидесяти шести человек прибыл в ваше распоряжение, — четко, по-военному отрапортовал он, приложив руку к фуражке. — Командир отряда Милославский.

Громов даже залюбовался таким рапортом и влитым в седло командиром.

— Здравствуйте, товарищ Милославский. — Громов тронул своего коня, подъехал вплотную, подал руку. — Сейчас получите белые повязки, раздайте каждому бойцу, пусть повяжут на левую руку. Это опознавательный знак, чтобы ночью не пострелять своих. Пароль на сегодня в городе… в гарнизоне — «Приклад», отзыв — «Цевье»…

Когда ласковая августовская ночь опустилась на город и стали гаснуть огни в окнах домов, в кривые улочки каменских окраин начали втягиваться цепочки вооруженных конников.

У каждого на левом рукаве белая холщовая повязка. Из-за домов выходили люди с такими же повязками и шли вместе с конниками к центру города. Встречавшиеся редкие патрули скучающе, для проформы спрашивали пароль и, сторонясь, пропускали кавалеристов.

Наиболее разговорчивые ради любопытства спрашивали:

— Откуда, служивые?

— Из Барнаула, — отвечали.

— Подкрепление?

— Подкрепление.

— Для поддержки штанов, — хохотали в рядах. И, посмеиваясь, вполголоса добавляли — Сейчас мы вам поможем на тот свет отправиться…

Едва въехали в улицу, Милославский бросил Полушину: «Я к Громову» — и ускакал.

В первой паре во главе мосихинского отряда ехали члены подпольной организации Аким Волчков и Андрей Полушин, за ними Филька с Егоровым, дальше покачивались в седлах Иван Ларин, Алексей Катунов, Николай Чайников и другие. Все были напряжены. Многие, несмотря на запрещение Милославского, сняли из-за плеч и положили поперек седел винтовки, позагоняли в патронники патроны. Пальцы, подрагивая, лежали на спусковых крючках.

Вдруг слева, где-то на улицах против пристани, раздалось несколько выстрелов, потом еще, еще. Ударил недружный винтовочный залп. Кони вспряднули ушами и затоптались на месте.

— Начинается, — обронил дрогнувшим голосом Андрей Полушин.

Ряды смешались. Задние напирали на передних, передние топтались на месте, не в силах совладать с перепуганными, еще не обстрелянными конями. Наконец Полушину удалось повернуть коня вдоль улицы. Он огрел его плетью и поскакал к церкви. За ним устремился отряд. По заснувшей улице градом рассыпался конский топот…

Выехав к церкви, Полушин на секунду задержался: «Что же дальше-то делать? Куда черти унесли Милославского?» Но в следующую же секунду он повернул коня влево и повел отряд на выстрелы. «Данилов наказывал контрразведку захватить, — мелькнула мысль, — Зырянова надо бы не прозевать… А насчет Милославского скажу Данилову — финтит что-то».

За поворотом из ограды штаба контрразведки вынесшуюся лаву конников встретил дружный винтовочный огонь. Быстро спешились и открыли ответную стрельбу, окружая засевших милиционеров.

Где-то недалеко — не иначе как на пристани — жарко разгорался бой.

Полушин с Волчковым подползли к дыре в заборе и заглянули в ограду. При свете подожженного на берегу какого-то склада хорошо был виден штаб контрразведки. Десятка три милиционеров, заняв круговую оборону вдоль забора, яростно отстреливались.

— Ты сиди здесь, — шепнул Волчков Андрею, — а я зайду вон с того угла и вдарю по окнам штаба.

Волчков на четвереньках уполз вдоль забора, а Полушин, просунув в дыру винтовку и дождавшись, когда из-за крыльца показался милиционер, поймал его на мушку, спустил курок. Милиционер, всплеснув руками, с маху упал на колени, а потом, ткнувшись ничком в землю, замер. Кругом гремели выстрелы. Андрей подстрелил еще одного милиционера, пробегавшего по ограде, и собрался было пролезть в дыру, чтобы зайти с тыла. Вдруг увидел выбегавшего из штаба начальника контрразведки Зырянова. «Аким, должно, пужанул через окно», — улыбнулся Андрей. Он было вскинул винтовку, но опешил: следом за Зыряновым, придерживая волочащуюся по земле шашку, из штаба выбегал… Милославский. «Э-э… — удивленно разинул рот Полушин, — вон ты кто, оказывается!..» Этой секунды — пока Андрей хлопал глазами — было достаточно, чтобы Зырянов и Милославский скрылись за домом. Вслед за ними выбежал Ширпак. Полушин лихорадочно вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил. С головы Ширпака слетела фуражка. Сам он с перепугу оступился, на заду съехал по ступенькам и, пока Полушин передергивал затвор, на карачках проворно шмыгнул за крыльцо.