Окинул взглядом класс. В группе большинство мужчин. Все они — или почти все — будущие секретари райкомов. Сергей вдруг совершенно другими глазами посмотрел на своих товарищей. Кому из них суждено, может быть, через год-два закончить свою жизнь в тюрьме? Пятерых уже здесь арестовали да троих преподавателей. Неизвестно, скольким еще суждено недоучиться. А кто из них сам через тот же год-два пачками будет отбирать партийные билеты и отправлять людей в тюрьму? Будет решать — жить человеку или не жить.

Сейчас все они пока одинаковые — рядовые слушатели.

Вот сидят и каждый занимается своим: двое перебрасываются записками — будто в перерыве или после лекций нет времени поговорить; третий мечтательно смотрит в окно, наверное, думает: «А в районе у нас сейчас грязища, а хлеб еще весь не обмолочен, ребята мотаются по колхозам как угорелые»; тот шепчет, нагнувшись над столом; а вон бывший заворг с бывшим завагитпропом увлеченно играют в щелчки. Каждый коротает время как может.

Мало кто слушает лектора — надоела теория всем. А лектор, боясь оторваться от текста — не дай бог какая-нибудь отсебятина вырвется! — монотонно читает:

— Революционная бдительность является тем самым качеством, учит нас вождь и учитель товарищ Сталин, которое особенно необходимо теперь большевикам…

И снова запрыгали, заскакали слова: «…необходимо теперь большевикам», «теперь большевикам». «А большевикам ли так уж необходима сейчас бдительность? А может, тем, кто по спинам большевиков хочет пробраться к тепленьким местечкам? Энгельс же пишет об этих тепленьких местечках… А не будь бдительности, в Кузбассе шахты бы все позавалили, рабочих бы подушили газом, а такие, как Матросов с Демидовым, скот бы колхозный потравили. Без бдительности нельзя — враги же кругом! Может быть, этот же лектор — совсем и не лектор, а Большаков, вышедший из бора, может, днем читает нам о бдительности, а вечером дает указания, чтобы эшелоны со срочным грузом вместо Донбасса отправляли на Дальний Восток?.. А Шмырева за что посадили, а Павлова? Они же не большаковы, они же эшелоны не отправляли в другую сторону, шахты не взрывали… Говорят, в кемеровском деле замешан сын Андрея Ивановича. Будто бы тоже травил рабочих и шахты взрывал. Надо будет спросить у Данилова…

Нич-чего не разберешь! Все поперепуталось. Где враг, где свой?.. Может, и те, кто арестовывает, так же вот не в состоянии распутать, поэтому и попадают свои вместе с врагами? Но Аркадий Николаевич как-то говорил: лучше оставить невыявленными десяток врагов, чем посадить невинно одного своего. Опять-таки, это же — Аркадий Николаевич! Если бы все так делали. Тот же Попов, о котором говорил Семенов, разве он так думает? Даже своего работника… А может, правильно, может, за дело?..

Разве можно что-либо понять! Лучше, наверное, не думать об этом, сидеть и играть в щелчки… А если Аркадия Николаевича посадят? Тогда тоже в щелчки играть? Ну, уж нет. За Аркадия Николаевича не только к Эйхе, к самому Сталину поеду! К Сталину же не пустят. Тогда — к Ежову. Не может того быть, чтобы правды не добиться. Это не при царе. В наше время все равно добьешься. Добьешься? А Петр Семенович Парфенов что, меньше Данилова заслужен? В логове Колчака работал от нашей разведки. Десяток книг написал, песню самую популярную в стране! А взяли и арестовали и никто, видно, не заступился… Но за Данилова я сам сяду, но докажу…

Сергей не слышал, как прозвенел в коридоре звонок. Из задумчивости его вывел шум — все задвигались, складывая тетради. Преподаватель, глотая концы фраз, торопливо закончил лекцию, облегченно захлопнул папку.

В курилке в многослойном табачном дыму ребята обступили рыжего парня, бывшего инструктора Северного райкома партии. Сергей знал его. Знал потому, что в дни, когда газеты печатали процесс из их района, многие спрашивали у него о секретаре райкома Матросове и предрике, об остальных участниках контрреволюционной группы. Сергей прислушался, о чем сейчас тот рассказывает.

— Брат говорит, что все, что печатали в газетах, все правильно, так они и говорили. Все признавали и даже, помимо вопросов, добавляли сами.

— Ну, а еще что он рассказывает? — любопытствовали окружающие.

— Когда приговор читали, я, говорит, не был в зале — туда не протолкнешься. А вот когда выводили их, видел. Руки у всех, говорит, связаны. Охрана, говорит, сильная. Подвезли к грузовику, задний борт открыли. Заскочили туда двое сотрудников. А эти же подняться не могут — руки связаны сзади да к тому же, говорит, с брюк все пуговицы срезаны. Тогда, говорит, один из тех, что на машине, хватает Матросова за воротник и прямо рывком затаскивает в кузов. А снизу, говорит, еще пинком поддали. Швырнулй вниз лицом, об кузов. Он подняться-то не может сразу-то. Второй из сотрудников пинком его отодвинул в угол. Говорит, бесцеремонно обращаются с ними, как со скотиной. А народ кругом стоит, кричит: «Так их гадов!..»

Сергей не докурил папиросу, бросил и ушел.

Партийная конференция — первая после разделения — была малолюдной. Это сразу бросилось в глаза Данилову. Многих не было из знакомых работников — то ли выделились с Алтайским краем, то ли… страшно и подумать. В перерывах не толпились, как обычно, кучками, не смеялись, не спорили, а каждый держался особняком. При встречах избегали смотреть друг другу в глаза, торопливо здоровались и расходились. А больше предпочитали не сталкиваться, не здороваться. Страшная тень недоверия бродила между людьми. Данилов это чувствовал. И все-таки он решил выступить, спросить, что же творится в партии в стране? Решил заявить протест произволу органов НКВД. Не может же быть, чтобы треть краевой партийной организации оказалась, как заявил Эйхе в докладе, врагами народа? Не верится в это, размышлял Данилов, готовясь к выступлению, и трудно согласиться, что Эйхе сам верит в это. Тут что-то творится другое… Может, краевой, то есть теперь уже областной партийной конференции следует обратиться в ЦК, если уж не с протестом, то хотя бы с предложением пересмотреть внутреннюю политику, поставить государственные карательные органы на свое место, чтобы, не вмешивались они хотя бы в дела партии? Партия сама в состоянии в своих рядах разобраться. А то ведь арестовывают коммунистов, не спросясь райкома. Линника вон — старого партизанского комбата — оказывается арестовали с партийным билетом.

И еще надо сказать, — намечал Данилов мысленно, — что бдительность в результате всего этого уже переросла в болезненную подозрительность. Посмотрите, мол, на зал: коммунисты боятся друг друга, сидят обособленно, все порознь…

А на трибуне сменяются ораторы. Выступают в большинстве секретари райкомов — по долгу службы. Отчитываются о количестве разоблаченных в их районе врагов народа, рапортуют о производственных достижениях. Новый секретарь Томского горкома говорит, что городская партийная организация, выполняя указание Западно-Сибирского крайкома и его испытанного руководителя товарища Эйхе, проделала большую работу по очистке своих рядов. Разоблачено и исключено из партии, как примазавшихся чуждых элементов, в общей сложности две трети первоначального состава городской партийной организации…

— Сейчас партийная организация пополняется за счет новых сил, — заявил томский секретарь. — В партию сейчас идут рабочие и хорошо проверенные люди из интеллигенции. Томские большевики под руководством испытанного вождя сибирских большевиков товарища Эйхе полны решимости до конца разоблачить всех и всяких врагов и двурушников, очистить свои ряды от гнили и нечисти, перерожденцев и троцкистско-зиновьевско-бухаринских охвостьев. — Секретарь горкома с энтузиазмом заканчивает — Да здравствует великий вождь трудящихся всего мира родной и любимый товарищ Сталин! Да здравствует его верный ученик стойкий рулевой большевиков Сибири Роберт Индрикович Эйхе!

Никогда еще со дня установления советской власти в Сибири не произносилось в адрес западно-сибирского крайкома — а Аркадий Николаевич был делегатом почти всех губернских и краевых конференций — столько хвалебных слов, сколько на этой конференции. В то же время половина последнего состава членов крайкома была арестована. «Никакой логики, — отмечал про себя Данилов. — Половина крайкома сидит в тюрьме, а другой половине тут хвалу возносят, клянутся в преданности…