В конторе Сергей потребовал бригадные сводки.
— Бригадиры еще не уехали в поле?
— Нет еще.
— Позовите их всех сюда! — приказал и, к своему удивлению, не почувствовал неловкости от такого тона.
Пока по одному собирались бригадиры, на ходу отдавая распоряжения, переругиваясь с кладовщиками, тракторными учетчиками, Сергей изучал тщательно разграфленный лист ежедневного сводного отчета по севу с четкими, по-бухгалтерски виртуозно выведенными цифрами.
— За последние три дня темпы снизились, — проговорил он, не поднимая головы.
— Это, Сергей Григорьевич, получилось вследствие того, что семена не успеваем подрабатывать.
— До этого успевали, а сейчас не успеваете? — покосился он на председателя.
— Да вот, так получилось. Нехватка в людях образовалась.
— У вас семена в бригадах или в общем колхозном амбаре?
— В амбаре. Все вместе.
— Сейчас же закрыть контору — всех на ток. Конюхов всех — тоже. Пройтись по домам, стариков попросить: пусть все, у кого решета сохранились, придут, помогут подсевать вручную. Сегодня все сеялки должны работать без остановки дотемна… — Поднял голову. — Та-ак. Бригадиры все собрались? — окинул он глазами председательский кабинет. — Николая нет.
— Вон идет, — сказал кто-то, выглядывая в окно.
Сергей придвинул разноформатные листки бригадных
сводок, заглянул в них, спросил:
— У кого сколько осталось сеять?
— У меня больше всех, — сказал бригадир третьей бригады, — пятьдесят пять гектаров. Не управлюсь сегодня.
— Сколько сеялок? Один сцеп?
— Один.
— У кого меньше всех осталось сеять?
— У Николая Шмырева.
— Он уж, должно, закончил.
В это время в кабинет вошел Николай.
— Ты кончил сеять? — спросил Сергей.
— Нет. А кто сказал?
— Сколько осталось?
— Тридцать пять,
— Перегони один сцеп к Ивану в третью бригаду.
Николай поморщился, буркнул:
— Пусть забирает.
— Кто сегодня еще не управится?
— Мне, Сергей, туговато будет, — медленно протянул бригадир из пятой. — Сорок семь осталось. Три сеялки не вытянут.
Сергей еще раз заглянул в разбросанные веером сводки, потом обвел глазами бригадиров.
— Давайте так договоримся, товарищи: мы тут люди все свои — кто первый отсеется, помогите Гриньке. Сорок семь он, конечно, не осилит одним сцепом. Договорились?
— Ладно, поможем. Пусть только он в другой раз свинью не подкладывает другим бригадам.
— Какую свинью?
— Он знает.
Сергей, подведя черту, хлопнул ладонью по столу.
— Значит, дело такое: хоть копыта на сторону, а сев сегодня закончить.
Бригадиры закивали, улыбнулись.
— Закончим, товарищ секретарь.
Сергей тоже улыбнулся:
— Ну, то-то! Смотрите, ребята, чтобы наш колхоз первым по эмтээс отрапортовал.
— Ты, Серега, лучше позаботился бы, чтобы эмтээс тракторы как следует ремонтировала, — поднялся бригадир четвертой бригады Игоня Волков. — Думаешь, почему я нынче так завалился? Из-за тракторов. В прошлом году зяби не напахали — из борозды их волоком таскали в мастерскую всю осень. И нынче то же самое. Валька тетки Лукерьин не успел плуги прицепить, а уж побежал в мэтэмэ с какой-то железкой.
— Хорошо. Я скажу директору. — И спросил, как обычно заканчивал подобные беседы Данилов — Ну, кому что еще неясно? Вопросов больше нет? — Сказал те же слова, что и Данилов говорил, а вышло как-то не по-даниловски, суховато, официально. И это почувствовал не только он, но и бригадиры — его вчерашние товарищи. Молча поднялись они и пошли из кабинета…
5
Домой Сергей попал через несколько дней — приехал ночью. Лада спала, разметав пушистые волосы по подушке. Он остановился у кровати, долго смотрел на нее, по-детски беспомощно и мило склонившую голову себе на плечо. Губы у нее были чуть приоткрыты, брови вздернуты. Казалось, сейчас она откроет глаза, полные радости, как просыпалась еще недавно, и засмеется. Но тут же вспомнилась Лизина улыбка, на душе стало мерзко. «Как же теперь быть-то, а?»
Лада, розовая от сна, лежит перед ним на белоснежной постели, как укор ему. У Сергея невольно вырвался стон. Он стиснул зубы, чтобы задавить его. «Что же делать? Как же жить теперь с ней? Расскажу все. Завтра же, утром же! На колени встану, буду просить прощения. Как же мог забыть ее такую… вот такую, как сейчас?..»
Утром Лада проснулась первой. Сладко потянулась под одеялом. И вдруг, будто кто-то толкнул ее — повернула голову. На полу, разбросив полушубок и прикрывшись плащом, из-под которого торчали ноги в грязных носках, спал Сергей.
У Лады выступили слезы — так ей было жалко его, так она соскучилась по нему. Она опустилась на пол у его изголовья.
— Сереженька… — зашептала она и стала целовать, размазывая свои же слезы на его лице. Брови его дрогнули, он открыл глаза, непонимающие, сонные. — Сереженька… милый… Как я истосковалась по тебе…
Она гладила его щеки и вроде смеялась, а слезы капали и капали.
«Как же сказать ей? Она так рада, — и вдруг… — Он прижал голову жены к своему лицу, чтобы она не смотрела ему в глаза. — Через столько страшных недель она наконец стала сама собой, стала прежней, а сказать ей такое — снова убить ее… — Он перебирал ее волосы, она замерла у него на груди. — Как быть? Сейчас сказать или потом?.. — Наконец он решил — Потом, в другой раз!..»
И чувствовал Сергей, скрывая от самого себя, что потом никогда уж он не скажет ей об этом. Случай с Лизой на берегу останется навсегда на его совести…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
1
Время шло, дел у второго секретаря прибавлялось — не страдавший избытком энергии Шатров все загружал и загружал Новокшонова: «Раз уж ему так хочется — пусть везет!»
Разъездов Шатров не любил, отдал Новокшонову свою эмку, и вот Сергей сутками мотался по колхозам. В конце августа он решил посвятить денек петуховским хозяйствам. Объехал все поля — даже убранные — проверил качество косовицы, побродил по стерне, стараясь найти хоть несколько оброненных колосков, порылся в кучах соломы и, довольный, поехал к комбайнам, маячившим на грани с полями николаевского колхоза «Путь к социализму».
Здесь на краю полосы стоял ходок. Смирная, приученная лошадь неторопливо щипала траву. Завидев райкомовскую машину, от комбайнов тяжелой увалистой рысцой спешил председатель колхоза «Красные орлы» Кульгузкин. Сергей вылез из машины.
У Сергея сегодня было бодрое настроение. Хлеба всюду добрые, уборка шла дружно и, главное, он все больше и больше чувствовал себя хозяином в районе. Как к хозяину относились к нему и председатели колхозов.
Шатров сам себя добровольно отводил с переднего плана на второй. Вот и сейчас Кульгузкин, несмотря на свои немалые годы, запыхавшись спешит к нему, к Сергею, по кошенине.
Здравствуйте, Сергей Григорьевич, — еще издали улыбается он. — Давненько, давненько вы у нас не были.
— На этой пятидневка кончите уборку? — суховато спросил Новокшонов.
— Да, желательно бы, Сергей Григорьевич, желательно кончить-то, — Кульгузкин снизу вверх заглядывал в лицо секретарю выжидательно и преданно. — Ежели комбайны не подведут, непременно кончим. Все у нас рассчитано на это.
— Сколько намолачиваете с гектара?
— Пудов по сто с гаком, должно быть. Уж больно хочется нам, Сергей Григорьевич, занять тот павильончик-то на вашей выставке. Люди прямо спят и во сне видят. А уж работают…
* * *
Сельхозвыставка была любимым детищем второго секретаря.
В это лето на пустыре, на берегу Хвощевки строились павильоны на каждый сельский Совет, на каждую МТС. И только для победителя в соцсоревновании — павильон Почета — сооружался общими усилиями в центре выставки.
В него-то и метил Кульгузкин.
Сергей ответил уклончиво:
— Исполком будет решать. Выйдете по показателям в передовые — займете.