Третьей из лимузина вышла молодая женщина в тёмном деловом костюме, с распущенными волосами, которые свободно ниспадали на плечи. Она двигалась уверенно и легко, словно эта официальная церемония была для неё обычной прогулкой, а на лице играла насмешливая улыбка как у кошки, которая только что поймала мышь и теперь решает, что с ней делать.

Рядом с ней материализовалась маленькая фигурка – Фея, с яркими светящимися крыльями. Её лицо было недовольным, щёки горели, и она выглядела так, будто вот‑вот взорвётся.

Толпа дружно ахнула и даже Даниил забыл о своих страхах. Никто не ожидал увидеть самую настоящую фею.

Фея взвилась в воздух, её крылья затрепетали с бешеной скоростью, и она ткнула пальцем в женщину, закричав пронзительным голосом, который разнёсся по всей площади:

– Веди себя прилично, хамка!

Женщина посмотрела на Фею и рассмеялась легко и свободно, без капли страха или почтения, словно это была не волшебная сущность, а досадная муха, которую можно отмахнуть:

– Отвали, малявка.

Фея задрожала от ярости так сильно, что её крылья затрепетали ещё быстрее, превратившись в размытое сияние, и она попыталась что‑то ответить, но слова застряли в горле от возмущения:

– Я тебе сейчас покажу малявку, ты… ты…!

Калев Воронов, казалось, вообще не замечал этой перепалки или просто считал её недостойной внимания. Он стоял неподвижно, его взгляд скользил по площади, по зданию Мэрии, по толпе людей, и на лице не было ни малейшей эмоции – ни раздражения, ни интереса, ни даже скуки, только абсолютное безразличие, словно всё вокруг было для него не более чем фоном.

Мэр Морозов спохватился первым, словно кто‑то дёрнул его за невидимую нить. Он спустился по ступенькам Мэрии, почти побежав в своей спешке, и раскинул руки в широком приветственном жесте, на лице расползлась нервная улыбка, которая выглядела слишком широкой и слишком натянутой:

– Лорд‑Протектор! Добро пожаловать в Котовск! Какая честь для нас! Какая радость! Вы наш спаситель, наш благодетель! Без вас мы бы…

Его речь оборвалась на полуслове, потому что Воронов посмотрел на него так, будто лучом сканера прошелся, взвесил его и, судя по всему, нашёл недостаточно интересным. Морозов замер, улыбка застыла на лице в гротескной маске, руки повисли в воздухе, и он стоял так несколько бесконечных секунд, прежде чем медленно опустил их и отступил на шаг, побледнев так, что стал похож на мел.

Степан Васильевич подошёл следом, но его движения были спокойными и размеренными, без суеты и лишних эмоций, которые захлестнули Морозова. Он поклонился уважительно, но не раболепно, сохраняя достоинство:

– Господин, Иван Петрович и жители города рады приветствовать вас. Котовск благодарен за вашу помощь и поддержку в трудный час.

Калев кивнул ему коротко, едва заметным движением головы – это был единственный знак признания, который он дал кому‑либо на этой площади. Затем воздух вокруг него уплотнился и волна ударила в стороны от его фигуры, проходясь легким ветерком по площади.

Вдруг Воронов нахмурился. Его взгляд прошелся по лицам в толпе и остановился на Данииле.

Бездонный взгляд сущности во плоти встретился с глазами Даниила.

Даниил не мог оторвать взгляд и ему казалось, что время остановилось, замерло в этом моменте контакта. Всё, что было вокруг – толпа, шум, голоса мэров, перепалка Феи с той странной женщиной – всё это отступило на задний план, превратилось в белый шум, который не имел значения. Оставались только эти глаза, холодные и древние, которые смотрели на него с таким выражением, что Даниил чувствовал, как каждая клетка его тела кричит от желания убежать, спрятаться, исчезнуть.

Он узнал меня. Он знает, что я был в «Зеркале». Сейчас он скажет что‑то, сделает что‑то, и я умру, и никто даже не поймёт, что произошло.

Сердце колотилось так сильно, что казалось, вот‑вот выскочит из груди, а в ушах звенело от собственного пульса. Даниил пытался сглотнуть, но горло пересохло, язык прилип к нёбу, и он не мог даже пошевелиться, словно его ноги вросли в асфальт.

Воронов сделал шаг вперёд.

Толпа инстинктивно отступила, расступилась шире, давая ему пространство, и Даниил видел, как люди вокруг бледнеют, опускают глаза, боясь случайно встретиться с ним взглядом. Морозов застыл у крыльца Мэрии, не в силах сказать ни слова. Степан Васильевич нахмурился, наблюдая за происходящим с настороженностью. Алина Романова сделала шаг вперёд, открыла рот, словно хотела что‑то сказать, но Воронов поднял руку – едва заметный жест, и она замолчала, так и не произнеся ни слова.

Воронов шёл прямо к Даниилу, и каждый его шаг отдавался в груди Даниила тяжёлым ударом. Давление, которое исходило от него, усиливалось с каждым метром. Григорий рядом с ним побледнел и схватился за плечо Даниила, словно пытаясь его поддержать или удержать от чего‑то глупого. Вадим отступил на шаг назад, глаза его были широко раскрыты от страха.

Воронов остановился прямо перед Даниилом, в двух шагах от него, и они стояли так, глядя друг на друга. Серые глаза смотрели на Даниила с такой интенсивностью, что казалось, они видят не только его лицо, но и всё, что внутри – мысли, страхи, секреты, который он когда‑либо прятал.

Даниил хотел что‑то сказать, оправдаться, объяснить, но слова застряли в горле, и всё, что он смог выдавить, было жалкое заикание:

– Г‑господин… я… я не… я х‑хотел…

Воронов молчал, продолжая смотреть на него, и в этом молчании было что‑то страшнее любых слов. Даниил чувствовал, как его ноги подкашиваются, как руки дрожат.

В этот момент Мурзик, который куда‑то отлучался, запрыгнул на плечо Даниила лёгким, грациозным прыжком. Его зелёные глаза смотрели прямо на Лорда‑Протектора, без страха, без почтения, с каким‑то странным интересом, который был совершенно не кошачьим. Хвост кота медленно качался из стороны в сторону, а на морде появилось выражение, которое Даниил никогда раньше не видел.

Кот улыбался.

Причем настоящей улыбкой – широкой, зубастой, абсолютно не по‑кошачьи человеческой. Углы рта Мурзика поднялись вверх, обнажив острые клыки, и в этой улыбке было что‑то насмешливое, почти издевательское, как будто кот знал какой‑то секрет, которого не знал никто другой.

Воронов замер.

Его маска абсолютного безразличия, которая держалась всё это время, треснула. Глаза расширились на долю секунды, брови дрогнули, и на лице появилось выражение, которое Даниил не мог описать – смесь шока и узнавания.

– Мурзифеееель? – шокированно проговорил Воронов.

Имя прозвучало как вопрос и как утверждение одновременно, и Даниил, услышав его, почувствовал, как мир вокруг него окончательно сходит с ума, потому что это не имело никакого смысла. Бог Порядка знает его кота. Как это вообще возможно?

Фея, которая всё это время ругалась с той женщиной, резко обернулась, её крылья вспыхнули ярче, и она взвилась в воздух с пронзительным криком:

– АХ ТЫ, БЛОХАСТЫЙ ПРЕДАТЕЛЬ! Это ты⁈ А ты что здесь забыл⁈ А ну брысь от моего Хозяина! БРЫСЬ НЕМЕДЛЕННО!

Салон седана. Трасса, в пути. Матвей Чернов

Чернов сидел в роскошном кожаном кресле, откинувшись назад и вальяжно закинув ногу на ногу, и чувствовал, как внутри медленно поднимается что‑то тёплое и приятное – уверенность. Он выжил. Он сбежал из этого гребаного Котовска, пока Воронов праздновал свою пиррову победу, и теперь он был здесь, в безопасности, в салоне бронированного седана, который мчался по трассе прочь от всех его проблем.

Машина была идеальной – тонированные стёкла, мягкие сиденья из натуральной кожи, бесшумный двигатель, который работал так тихо, что казалось, они парят над дорогой. Снаружи мелькали деревья и поля, серое небо нависало низко, но внутри было тепло, уютно и безопасно. Чернов налил себе виски из бара, встроенного в подлокотник, отпил медленно, смакуя вкус дорогого алкоголя, и позволил себе расслабиться впервые за несколько дней.