Демократы в основном одобряли Америку такой, какая она есть. Они хотели сохранить её экономическую однородность, считая, что сельское хозяйство должно оставаться преобладающим занятием, хотя их партия ничего не имела против расширения коммерческих возможностей для плантаторов и фермеров. Демократы пользовались наибольшей партийной силой на Юге, где сельское хозяйство преобладало даже больше, чем на Севере. Они выражали неодобрение правительственным поблажкам для привилегированных элит, ярким примером которых им казался национальный банк. Демократы прославляли «народный суверенитет» и равные права простых белых людей. Они надеялись, что Америка останется культурно (то есть морально) неоднородной, чтобы можно было использовать различные религиозные варианты и чтобы местные общины простых белых мужчин могли свободно управлять собой. Это означало, что они сами решали, практиковать ли рабство, финансировать ли образование и внутренние улучшения, терпеть ли коренных соседей и, если уж на то пошло, как поступать с девиантами, такими как преступники и сумасшедшие. Видение Америки демократами не требовало централизованного планирования, поскольку большинство вопросов можно было оставить либо на усмотрение рынка, либо на усмотрение штатов и местных властей. Однако джексонианцы хотели иметь достаточно сильное правительство, чтобы распространить свою аграрную империю по всему континенту, изгнать или завоевать всех, кто встанет на их пути, и защитить рабовладельцев от вмешательства.

У вигов было другое видение. Они хотели превратить Соединенные Штаты в экономически развитую страну, в которой торговля и промышленность заняли бы своё место наряду с сельским хозяйством. Если демократы выступали за экономическое единообразие и культурное разнообразие, то виги — за экономическое разнообразие и культурное единообразие. Они хотели навязать культурную (моральную) однородность, потому что твёрдо верили в общество, которое будет воспитывать и уважать сознательную автономию личности, в отличие от демократов, которые ценили автономию небольшой белой общины. В гораздо большей степени, чем демократы, вигов беспокоили беззаконие, насилие и демагогия. Обязанности казались им не менее важными, чем права, и как отдельные люди, так и нация были обязаны максимально раскрыть свой потенциал. Такие идеи, как воздержание и государственное образование, способствовали укреплению этих ценностей, а также помогали формировать население, готовое к требованиям развитой экономики. У вигов было позитивное представление о свободе; они ценили её как средство для формирования индивидуального характера и хорошего общества. Демократы, напротив, придерживались негативной концепции свободы; они рассматривали её как освобождение простого (белого) человека от гнетущего бремени аристократии.

У вигов была более образная программа, требовавшая преобразования Америки сознательными усилиями и, следовательно, нуждавшаяся в экономическом планировании и сильном правительстве. Читатели XXI века неизбежно с удивлением отметят, что партия деловых кругов должна быть партией, наиболее симпатизирующей центральному планированию и государственному вмешательству в экономику, — обратная картина, характерная для наших дней. Но бизнесмены того периода понимали, как трудно мобилизовать капитал и как мало шансов, что частное предпринимательство само по себе сможет создать необходимую инфраструктуру транспорта и образования — особенно в отсутствие центрального банка. Амбиции вигов по преобразованию Америки были скорее качественными, чем количественными; простое географическое расширение границ страны их мало интересовало, если оно не сулило экономического развития.

Сравнение между партиями не обнаруживает полной симметрии. У вигов была более последовательная программа: национальный банк, защитный тариф, государственные субсидии на транспортные проекты, государственные земли, рассматриваемые как источник дохода, и государственные школы, поддерживаемые налогами. Демократы, конечно, осуждали планы вигов, но помимо этого они часто демонстрировали скорее набор обобщенных взглядов, чем собственную программу. Программа Джексона по удалению индейцев, амбициозная и централизованная, была, конечно, исключением, но часто джексоновцы вели за собой, устанавливая «эмоциональную связь» со своими последователями, а не путем политических инициатив.[1398] Демократические политики, следуя примеру Мартина Ван Бюрена, научились вызывать в электорате партийные чувства, сохраняя при этом значительную гибкость в отношении политики. Различия в их тарифной и банковской политике — более того, разделение между ними на «твёрдые» и «мягкие» деньги — свидетельствовали об этом. Соответственно, лидеры демократов полагались на лояльность к партии, а не на последовательную программу. Им в значительной степени удалось перенести на свою партию личную преданность, которую вызывал Джексон, и облечь её в мантию защитника народа.[1399]

В отличие от них, виги так и не пришли к мнению Мартина Ван Бюрена о том, что политические партии — это в принципе хорошая вещь, даже в разгар своей кампании 1840 года. Скорее, они считали, что партийность была навязана им другой стороной. Как сказал иллинойский виг Авраам Линкольн, «они подают нам пример организации, и мы, в целях самозащиты, вынуждены к ней прибегнуть».[1400] Хотя Гаррисон осуждал систему Джексона, его генеральный почтмейстер вскоре занялся заменой демократов на вигов по всей стране. Однако, по сути, виги рассматривали свою партию не как самоцель, а как средство для определения политики. Когда они осуждали то, что называли «духом партии», это происходило не потому, что у них самих не было партии, а потому, что они возмущались партийностью, которая подменяла собой политику. Несомненно, их ещё больше возмущал тот факт, что практика демократов оказалась столь успешной на избирательных участках.

Одним из направлений политики, которое последовательно проводила Демократическая партия, было превосходство белой расы. Центральное место превосходства белой расы в политике демократов помогает объяснить враждебное отношение партии к «Американской системе» Клея. Подозрительное отношение демократов к государственной помощи на внутренние улучшения отражало не ужас перед рыночной революцией, а страх, что такая программа может угрожать институту рабства. Опасность, с точки зрения рабовладельцев, была двоякой. Во-первых, в национальных планах по внутреннему благоустройству можно было бы предусмотреть отказ пограничных штатов или Верхнего Юга от рабского сельского хозяйства в пользу диверсифицированной экономики, в которой рабство стало бы уязвимым для постепенной эмансипации. Во-вторых, национальные планы по внутреннему благоустройству создавали прецедент для федеральной деятельности, которая могла бы способствовать вмешательству в рабство — например, путем использования полномочий межгосударственной торговли в отношении межгосударственной работорговли. Джексонианцы приветствовали транспортировку сельскохозяйственной продукции на рынок, если только это можно было сделать без централизованного планирования, которое вызывало призрак эмансипации.

Проницательный бывший президент Адамс, как это часто бывало, докопался до сути вопроса. Он говорил своим избирателям, что забота о рабстве является реальным препятствием для федеральных внутренних улучшений.