Я прогулялся от окна до шкафа, снял на ходу тельняшку и бросил её на кровать.

Прохоров пристально следил за мной, будто от моих действий зависела его судьба.

Кирилл молчал, грел пальцы о чашку, покусывал губы.

— Помню, — сказал я. — Это Наиль Русланович Рамазанов, директор Колхозного рынка.

Кир и Артурчик переглянулись. Я достал из шкафа рубашку. Мой младший брат звякнул о чашку чайной ложкой.

— А ты его шрам видел? — спросил Кирилл. — Вот здесь.

Кир провёл пальцем по своей щеке.

— И нос! — сказал Артурчик. — Большой! Как и говорила Светка Миккоева.

Я надел рубашку, одну за другой застегнул пуговицы.

Кир и Артур следили за моими руками, словно ждали: я вот-вот извлеку из рукава кролика.

От порыва ветра задрожали оконные стёкла.

— Видел, — сказал я. — И шрам, и нос, и уши. Что с того?

Артурчик приподнял брови, Кирилл покачал головой.

— Серёга, ты что, не понял? — спросил Прохоров. — Шрам! Нос! И ещё у него был с собой кастет!..

Голос Артурчика дал петуха.

— … Как и у того мужика, что отлупил Кольку Барсова!

— Серый, как думаешь, это был тот самый мужик, что избил Барсика? — спросил Кирилл.

Я пожал плечами, сказал:

— Может, тот самый. А может и другой. Какая разница?

Застегнул пуговицы на манжетах рубашки.

Артурчик встрепенулся.

— Какая разница⁈ — переспросил он. — Я вчера!..

Прохоров замолчал, словно ему не хватило воздуха, чтобы продолжить фразу. Мне почудилось, что у него потемнели мочки ушей. Артурчик вытер о майку на животе вспотевшие ладони.

— … Я вчера его жену за жопу потрогал, — договорил Артур. — Когда танцевал с ней.

Кирилл покачал головой.

Я заправил рубашку в брюки.

— И… что теперь будет? — спросил Артурчик.

Он не сводил с меня глаз. Я прекрасно помнил этот его взгляд. Так Прохоров смотрел на меня и в прошлой жизни, когда ожидал, что я вытащу его из очередной передряги.

— Ничего не будет, — сказал я. — Всё уже было.

Артур приосанился.

— Как это? — спросил он.

Я развёл руками. Посмотрел на блестящие глазки Артурчика.

— За жопу жены он тебе уже отомстил, — сказал я. — А по печени Рамазанов получил от меня — не от тебя. Так что если он и отомстит, то не тебе, а мне.

Усмехнулся.

— Успокойся, Артурчик, — сказал я. — И живи спокойно.

Мой младший брат нахмурился.

— Серый, а если он тебя… на тебя нападёт? — спросил Кир. — Как на Барсика.

Я посмотрела своё отражение в зеркале. Увидел там и настороженный взгляд Кирилла.

— Как нападёт, так и отпадёт, — сказал я. — Желание связываться со мной у него отпадёт. Я ведь не Барсик.

Обернулся.

— Не сомневайтесь, парни: глаза на затылке у меня есть. Так что не переживайте за меня. Расслабьтесь.

Подумал: «Сколько их было в моей жизни таких… обиженных».

Прохоров отодвинул от себя чашку, помотал головой.

— Нет уж, — сказал он. — У меня глаза только одни. На лице. Я не хочу постоянно оглядываться!

Он встал, пригладил ладонью волосы на макушке.

— К папе поеду, — сообщил Артурчик. — Расскажу ему всё. Послушаю, что он посоветует.

— Правильно, — сказал Кирилл.

Он поставил чашку на столешницу.

— Передай Илье Владимировичу от меня пламенный привет, — сказал я.

Сунул ноги в ботинки.

Мы с Котовой пошли не на вечерний сеанс в ближайший к нашему общежитию кинотеатр «Октябрьский». Хотя и прогулялись к нему — убедились, что билеты на фильм «Земля Санникова» уже распроданы (в прошлой жизни билеты на этот фильм Артурчику подогнал дядя Саша Лемешев). Мы поехали на трамвае к городскому рынку, в кинотеатр «Художественный» — успели на показ рязановской комедии «Старики-разбойники». Я с удовольствием снова следил за игрой любимых актёров (ловил себя на мысли, что и Евгений Евстигнеев, и Юрий Никулин, и Андрей Миронов ещё живы — я мог бы увидеть их сейчас вживую).

Котова после сеанса призналась, что посмотрела «Стариков» в третий раз. Я не сказал ей, что видел этот фильм раз десять, не меньше. К общежитиям мы вернулись транзитом через молодёжное кафе (я накормил там Лену мороженым). Довёл Котову до входа в «женский» корпус — почувствовал на себе взгляды следивших за нами из окон студенток. На предложение «зайти на чай» ответил отказом: не ощутил желание беседовать с постоянно пребывавшей сейчас в унынии Светой Миккоевой и с невзлюбившей меня в этой новой реальности Наташей Тороповой. На глазах у десятков свидетельниц поцеловал Лену в щёку.

Вошёл в свой корпус — меня окликнула вахтёрша. Баба Люба сообщила мне: звонил Илья Владимирович Прохоров. Отец Артурчика попросил, чтобы я перезвонил ему сразу же, как только вернусь в общагу.

Я не выпрашивал доступ к телефону — прогулялся к телефонной будке.

В телефонной будке пахло женскими духами и табачным дымом. Я наступил ботинком на испачканный красной помадой свежий окурок, отбросил его к стенке кабинки. Туда же отправил и жёлтый тополиный лист. Выудил из кармана двухкопеечную монету и сунул её в монетоприёмник. По памяти набрал домашний номер Прохоровых (я часто звонил на него в прошлой жизни). Плотно прикрыл дверь — звуки улицы стали тише. Прижал к уху холодную телефонную трубку. Стекло напротив моего лица запотело. Я нарисовал на нём кончиком пальца звезду, пока слушал доносившиеся из динамика протяжные гудки.

Гудки развлекали меня секунд двадцать. Потом они сменились на тихий, но уверенный женский голос. Я узнал его — в груди ничто не дрогнуло, хотя я и улыбнулся. Поздоровался с Варварой Сергеевной. Обменялся с ней ничего не значившими вежливыми фразами. Выяснил, что у Вари «всё хорошо», а у её сыновей «всё просто замечательно». На подробности Варвара Сергеевна Прохорова не расщедрилась — я их у неё не выпытывал. Заверил Варю, что «поживаю прекрасно», «учусь нормально». Объяснил, что звоню по просьбе Ильи Владимировича. «Ильюша, тебя к телефону!» — крикнула мужу Варя.

Прохоров быстро среагировал на зов жены. Минут пять я слушал его нотации по поводу несогласованных с ним подарков для супруги директора Центральной продовольственной базы (да ещё и преподнесённых от его имени). Илья Владимирович неискренне возмутился тем, что у него «с самого утра разрывался телефон» — ему сегодня позвонили «важные люди»: и вчерашняя именинница, и её муж, и её отец. Я понял, что Прохоров успешно выкрутился из поначалу непонятной для него ситуации. И что он быстро сообразил, кто явился её виновником — когда выслушал восторженные отзывы о подарке (о тортах). Догадку Ильи Владимировича подтвердил и нежданно-негаданно приехавший домой Артурчик.

Я повинился перед «дядей Ильёй» за свою «дерзкую» выходку. Выложил Прохорову ту же историю, какую выдал недавно Артурчику и Кириллу. Привёл те же доводы в пользу того, что не обратился к Илье Владимировичу и не позвонил в милицию. Прохоров сообщил, что уже поговорил с сыном — тот ему рассказал примерно то же, что и я. Голос директора швейной фабрики звучал бодро, я не уловил в нём ноток тревоги и обиды. Поэтому заключил, что Илья Владимирович обратил в свою пользу последствия моей выходки с подарком. Прохоров косвенно подтвердил мой вывод: он признался, что «неплохо» и «по-приятельски» пообщался с мужем именинницы, с которым до сегодняшнего дня поддерживал лишь деловые отношения.

Поговорил Илья Владимирович и с отцом вчерашней именинницы, вторым секретарём горкома Лаврентием Семёновичем Ольшанским (который был ещё и отцом Марго — вчерашняя именинница и Маргарита Лаврентьевна Рамазанова оказались родными сёстрами). Прохоров поблагодарил меня за то, что я вступился вчера за его «непутёвого сына». Я ответил ему, что мы с Артурчиком друзья — я «вписался» не за сына директора швейной фабрики, а за своего друга. Прохорову мои слова явно понравились. Он отвесил мне с полдюжины пафосных комплиментов и сообщил, что обсудил «вчерашнее недоразумение» с Ольшанским. Сказал: второй секретарь горкома пообещал ему, что приструнит ревнивого зятя.