Проходил мимо свежевыкрашенного синего забора — меня окликнули.

Сперва я не обратил внимания на скрипучий мужской голос.

Но потом вновь услышал:

— Стой, стервец! Стой, кому говорю⁈

Я оглянулся в поисках «стервеца». Почему-то вообразил, что ловят воришку. Удивился, когда сообразил: три хмурых мужика догоняли именно меня. Остановился, придержал рукой скрывавший торт газетный колпак. Взглянул на двух незнакомых широкоплечих мужчин — молодых: на вид, не старше тридцати лет. Память подсказала, что я уже встречал эту парочку — вот только не уточнила, при каких обстоятельствах я пересекался с этими крепышами. А вот немолодого коротыша с лысой макушкой я узнал. Пусть он сегодня и был не при галстуке. Я тут же улыбнулся: сообразил, что «вечер перестал быть томным». Взвесил в руке торт.

— Стой, стервец! — повторил мужчина.

— Здравствуй, Степан Кондратьевич, — сказал я. — Ты сегодня не при галстуке? И даже без шампанского…

Степан Кондратьевич нахмурил брови, указал на меня пальцем и заявил:

— Это он, племяши! Тот самый бандит, что у меня шампанское отобрал!

Крепыши взглянули на меня — опустили взгляд на колпак из газеты.

— Дядька Степан, — сказал правый крепыш. — Так это же Чёрный! Старший сын дяди Лёни Чернова.

— Ну, так и что?

Обладатель лысой макушки насупился.

— Он же чемпион, — сказал левый крепыш. — По боксу. Перед армией республику брал.

Крепыши снова взглянули на моё лицо.

Посмотрел мне в глаза и Степан Кондратьевич.

— Нет, мужики, — сказал я. — Враньё. На республику я не поехал: заболел. А вот в области побеждал. Среди юношей. Но то ещё до армии было: три года назад.

— Ну, так и что⁈ — повторил Степан Кондратьевич.

Он посмотрел на крепышей, сказал:

— Так вас же двое! Справитесь!

Добавил:

— Шампанское ведь, старвец, у меня забрал!

Крепыши переглянулись, шмыгнули носами.

— Вечер добрый, мужики, — сказал я. — Пока ещё… добрый. Пока у меня руки заняты.

Я показал мужчинам накрытый газетой торт.

— Но если они освободятся, то я вашему дядьке челюсть-то набок сверну. За враньё. Обещаю.

Крепыши набычились.

— Ты… это… шампанское-то верни, Чёрный, — сказал правый. — Не дело это… стариков грабить.

— Тем более своих, поселковых, — поддакнул левый.

Степан Кондратьевич встрепенулся.

— Это кто тут старик⁈ — поинтересовался он.

Крепыши ему не ответили — они выжидающе смотрели на меня.

Порыв ветра приподнял дорожную пыль и смешал её со спиртным запахом, который источали встретившие меня мужчины.

— Уже вернул, мужики, — сообщил я. — В коляску мотоцикла положил. В мотошлем. Ещё в тот день, когда ваш дядька ту бутылку по пьяни в чужом дворе обронил.

— Было такое, дядька Степан? — спросил левый крепыш.

— Вспоминай, Степан Кондратьевич, — посоветовал я. — Напряги память…

Со Степаном Кондратьевичем и его племянниками мы сегодня расстались мирно.

Не в последнюю очередь из-за того, что мои руки были заняты тортом.

Вариным сыновьям «Муравейник» понравился.

Но ещё больше их восхитили карамельные бабочки. Я невольно порадовался, что одну из бабочек слопал мой брат Кирилл. Потому что бабочек стало четыре — мальчишки без проблем поделили их между собой ещё до того, как попробовали торт.

Варин старший сын, когда мы завершили вечернее чаепитие, спросил:

— Дядя Серёжа, а ты на гитаре умеешь играть?

Я заметил, как Варвара Сергеевна недовольно поджала губы.

Но проигнорировал её намёк.

— Умею.

— Ух, ты! — воскликнули мальчишки.

— А песни про солдат знаешь? — спросил младший.

Я кивнул.

— Конечно.

Парни улыбнулись, взглянули на Варвару Сергеевну.

Я заметил, как Варя вздохнула.

— Мама, а можно мы папину гитару достанем? — спросил старший.

— Пожалуйста, мама! — воскликнул младший.

— Дядя Серёжа нам на ней сыграет! Как папа!

Павлова дёрнула плечом.

— Ура! — хором воскликнули мальчишки.

Они наперегонки умчались в комнату.

Варвара Сергеевна сказала:

— Старую гитару сегодня нашли. На чердаке. Я и забыла про неё…

Варя отвела в сторону взгляд — всегда так делала, когда обманывала.

А я подумал: «Вот и моя гитара нашлась».

Шестиструнную гитару принёс младший из Павловых. Он протянул её мне, улыбнулся. Будто случайно мальчик задел мизинцем струну — та противно задребезжала. Дети улыбнулись.

Я приглушил струну. Заметил на ладах музыкального инструмента пыль. А ещё увидел на потёртом корпусе гитары сделанную синими чернилами надпись: «Серёжа + Варя = Любовь».

Варвара Сергеевна тоже на неё взглянула. И снова помрачнела. Именно благодаря этой надписи я и запомнил, что у Вариного покойного мужа было такое же имя, как и у меня — за пятьдесят лет этот факт не выветрился из моей памяти.

Не меньше четверти часа я настраивал гитару. Мальчишки с интересом наблюдали за моими действиями, облизывали карамельных бабочек. Следила за моими руками и Варя — задумчиво, невнимательно.

Идеального звучания от инструмента я не добился. Но порадовался результату своей работы. Снова признал, что провалявшаяся несколько лет на пыльном чердаке гитара прекрасно сохранилась.

Я провёл пальцем по струнам — прислушался к их звучанию. Убедился, что гитара Павловых далеко не худшего качества. Даже подумал, что она ничем не уступала той, на которой музицировал сейчас Артур Прохоров.

— Дядя Серёжа, про солдат! — напомнили мальчишки.

Я встретился взглядом с глазами Варвары Сергеевны. Вдохнул аромат «Иоланты» (Варины сыновья давно уже выдали мне тайну: их мама пользовалась духами только перед моим приходом).

Вспомнил: в прошлый раз я исполнил для мальчишек песню «Отслужили мы три года». Но теперь… Я сыграл проигрыш — и лишь после этого сообразил, какую песню спою.

— Зачем ты это сделала, надела платье белое…

Варя вздрогнула. Она отвела от моего лица взгляд, посмотрела на тёмный прямоугольник окна, за которым уже вступила в свои права ночь. Мне почудилось, что она меня не слышала — мысленно была сейчас далеко от меня и от этой комнаты.

— … Что дома ждут, что дома пишут…

Варя не написала мне ни одного письма. Всё, что я узнавал о ней во время службы, мне сообщал Кирилл. А вот я отправлял Павловой письма едва ли не каждый месяц, часто вспоминал о ней… пока служил в армии.

— … И девочки, которые их обещали ждать…

Я наведывался к Варваре Сергеевне по нескольку раз в месяц, когда учился на первом курсе. Приезжал к ней и в первое полугодие второго курса. Пока мне не увлёкся своей одногруппницей Ларисой Шировой…

— … Сбивая чёрным сапогом…

В последний раз (в той, в прошлой жизни) я видел Варвару Сергеевну в торговом центре, что появился в две тысячи первом году на месте городского рынка. Ей тогда уже исполнилось шестьдесят лет, но мне почудилось: она почти не изменилась.

— … Тебя я жду, тебя я слышу…

Утром Варя проводил меня до двери — как обычно. Махнула мне рукой. Закуталась в халат.

Я снова отметил, что мы с ней никогда не целовались на прощанье: ни в прошлой жизни, ни теперь.

Павлова вздохнула, улыбнулась. И вдруг она будто о чём-то вспомнила. Схватила меня за плечо.

— Подожди, Серёжа, — шепнула Варвара Сергеевна. — Стой здесь. Не уходи… пожалуйста.

Варя мазнула взглядом по моему лицу и скрылась в доме — бесшумно, словно привидение.

Я застыл на верхней ступени веранда. Смотрел на яркую полосу, что появилась на небе. Слушал голоса пробудившихся птиц.

Варвара Сергеевна вернулась с гитарой в руках — протянула её мне.

— Возьми, Серёжа, — сказала она. — Это тебе. Подарок. От меня. И от мальчишек.

Я посмотрел на надпись «Серёжа + Варя = Любовь». Покачал головой.