— … Потерпите, парни. Учитесь. Диплом о высшем образовании станет вашим пропуском в те сферы, где неглупые люди… а вас я считаю умными… зарабатывают по-настоящему хорошие деньги…

Музыка стихла — голоса собравшихся в ресторане гостей сразу же показались мне излишне громкими. Я обернулся, взглянул на музыкантов. Увидел, что те общались с Маргаритой Леонтьевной Рамазановой. Марго жестикулировала, помахивала перед лицами артистов эстрады десятирублёвой банкнотой. Лидер коллектива кивнул — десятка перекочевала к нему в карман.

Я снова взглянул на Илью Владимировича (поверх бокала с коньяком).

— … У вас, парни, есть реальная возможность попасть в высшие эшелоны нашей социалистической жизни. Благодаря моим связям, вашей сообразительности и тому диплому, что вы получите через пять с половиной лет обучения…

Прохоров не договорил. Он смотрел мне за спину. Не донёс до рта бокал с морсом. Я сообразил, что привлекло его внимание, когда услышал плавную, будто убаюкивающую музыку. «Слова любви Вы говорили мне в городе каменном, — запели со сцены. — А фонари глазами жёлтыми нас вели сквозь туман…» На плечи мне легли уже знакомые женские руки.

— Пригласи меня потанцевать, Сергей Леонидович, — сказала Марго.

За сегодняшний вечер я пять раз выходил на танцевальную площадку. И каждый раз это случалось с подачи светловолосой и голубоглазой Маргариты Леонтьевны. Я не видел, чтобы Марго танцевала с другими мужчинами. Хотя и заметил, как она перед очередным нашим танцем общалась в повышенных тонах с нетрезвым пузатым товарищем, ухватившим её за руку. Товарища успокоили соседи по столу и подоспевший швейцар. Рамазанова поморщила губы, потёрла пунцовые полосы на запястье. Жестом скомандовала музыкантам начать оплаченную композицию сначала и устремилась к столу директора швейной фабрики.

С каждым выходом на сцену я становился всё более умелым танцором. Коньяк заметно усилил моё чувство ритма; добавил моему телу пластичности, а моей улыбке — обаяния. Маргарита Леонтьевна нахваливала мои успехи. Осыпала меня комплиментами: умело «ездила» мне по ушам. Восторгалась моим физическим состоянием: ощупывала мою мускулатуру (снизошла даже до ягодичных мышц). Смеялась над моими шутками (я намеренно подбирал наиболее «солдафонские», но они её не отпугнули). Я не обманывал себя: Марго приятно скрашивала мой вечер. Мне даже нравилось топтание рядом с ней «в танце» по паркету площадки.

В финале шестого танца Маргарита Леонтьевна запрокинула голову, поднесла губы к мочке моего уха и сказал:

— Я устала, Серёжа. Едва держусь на ногах. Сергей Леонидович, ты не проводишь меня домой?

«…Повтори сегодня снова этот путь вдвоём…», — пели музыканты. Я покачивался в танце, прижимал ладонь к спине своей партнёрши, бережно сжимал в руке тёплые женские пальцы. Смотрел в серо-голубые глаза Марго, подёрнутые дымкой то ли усталости, то ли алкогольного опьянения. Вдыхал аромат французских духов от «Dior». Справа и слева от меня танцевали нарядные гости ресторана «Московский». На своей спине я чувствовал пристальный взгляд директора швейной фабрики, сидевшего за столиком в компании двух комсомольцев. Позади Маргариты Леонтьевны на возвышении тесной сцены прилежно отрабатывали полученный от Марго червонец музыканты. «…Свет в твоём окне, — пели они, — подари ты мне, подари…»

— … Ты шикарная, Марго, роскошная, — говорил я. — Ты очень красивая женщина…

— Я знаю.

Маргарита Леонтьевна улыбалась.

Блеск висевшей над танцплощадкой хрустальной люстры отражался в её глазах. А ещё в них я видел силуэт своей головы. Но только силуэт: моё лицо походило в этих двух крохотных отражениях на чёрную маску.

— … Я в восторге даже от твоих духов с дурацким названием «Диорелла»…

Марго в притворном гневе нахмурила брови.

— Никакое оно не дурацкое! Оно французское!

«…Говори до поздней ночи, говори со мной…» — заглушали мои комплименты слова песни.

Коньяк уже почти выветрился из моей головы: пол-литра на троих — это не серьезно. Я смотрел на лицо своей партнёрши — поймал себя на том, что думал сейчас вовсе не о ней. Мне мерещилось, что я уловил в воздухе аромат рижской «Иоланты».

— … Уверен, что любой мужчина, — сказал я, — что находится в этом зале, откликнулся бы на твоё приглашение…

Мне почудилось, что женская спина под моей ладонью напряглась.

— … Но я не пойду с тобой, Марго. Хотя и очень хочу. Попроси швейцара — он вызовет тебе такси.

Движения моей партнёрши не изменились. Лишь прояснился её взгляд: он стал бодрым, ещё мгновение назад заволакивавшая его дымка развеялась. Маргарита Леонтьевна не сводила глаз с моего лица.

— Почему? — спросила она.

Я не услышал в её голосе ни нот обиды, ни гнева, ни удивления. «…Говори, о чём захочешь, — призывали музыканты, — в тишине ночной…» Ощутил, как расслабились зажатые в моей левой руке женские пальцы.

— Я не сплю с замужними женщинами, Марго.

Маргарита Леонтьевна дёрнула бровями. Усмехнулась. Взглянула мне за спину.

— Прохоров разболтал, — сказала она. — Мерзавец.

Я не уловил вопросительного тона в её словах — поэтому промолчал. Лишь пожалел о том, что налегал на коньяк: в дом Павловых мне сегодня дорога закрыта. Вздохнул — аромат «Иоланты» не почувствовал.

Марго усмехнулась.

— Не бойся, красавчик, сказала она. Мой муж уехал из города. Вернётся только завтра вечером.

Я ответил на её усмешку отрепетированной сегодня перед зеркалом «бондовской» улыбкой.

— Не путай мужскую солидарность со страхом, женщина, — сказал я.

Маргарита Леонтьевна хмыкнула. Но попридержала язвительные слова. «…В тишине ночной говори со мной, говори…» — снова попросили певцы.

Марго опустила взгляд на мои губы.

— Не спит он… — сказала она. — Со мной бы ты не уснул, Сергей Леонидович.

Марго вздохнула.

— Не сомневаюсь в этом, Маргарита Леонтьевна, — ответил я. — Ни капельки в этом не сомневаюсь.

После шестого танца мы с Марго расстались — на танцплощадке.

Я не видел, как и когда она ушла из ресторана.

Мы покинули «Московский» после того, как официантка Светочка принесла нам счёт и сообщила: ресторан закрывается.

По пути в посёлок Илья Владимирович вновь толкнул нам речь о пользе и необходимости высшего образования. А ещё он пообещал, что в сентябре (когда мы будем в колхозе) лично займётся вопросом нашего заселения в общежитие. Заявил: обеспечит нашей будущей комнате ремонт, если понадобится.

Я тут же вспомнил, как Артурчику в моей прошлой жизни примерно то же самое обещал дядя Саша Лемешев. Мы заселились тогда в комнату с новенькими обоями на стенах, со свежеокрашенными окнами и с вполне приличной (пусть и не роскошной) мебелью. Лемешев своё обещание выполнил…

ГАЗ-21 остановился у обочины дороги, рядом с домом моих родителей.

— … И кстати, — добавил директор швейной фабрики, — я подумаю насчёт холодильника. Хотя не понимаю, зачем он вам. У вас в общежитии есть прекрасная столовая!

К Варваре Сергеевне я наведался в воскресенье вечером, двадцать шестого августа — убедился, что запах рижской «Иоланты» ничем не хуже, чем аромат духов от «Dior».

Последнюю неделю августа тысяча девятьсот семьдесят третьего года я провёл почти так же, как и в прошлой жизни. Словно позабыл о том, что на самом деле мне не двадцать, а семьдесят лет. Устраивали вместе с младшим братом и с Артуром Прохоровым заплывы через реку и набеги на колхозные поля. Горланили по вечерам песни на «главной площади». Играли против поселковых подростков в футбол на пустыре. Прогулялись в кинотеатр на мелодраму «Гроссмейстер» (где играл пока не сбежавший за границу Виктор Корчной).

А ещё я за две бутылки водки снова арендовал на два вечера у Степана Кондратьевича Чижика. Обучил Кирилла и Артура езде на мотоцикле. Прохоров научился не съезжать в кювет и вовремя останавливать железного коня: до встречи с деревьями и чужими заборами. Успехи моего младшего брата оказались более впечатляющими. За два вечера он не стал мотогонщиком. Но усвоил уверенный средний уровень управления транспортным средством — хоть сейчас сдавай на права.