Студенты дожидались начала поездки на свежем воздухе — в пропахший бензином автобус пока никто не стремился. Некоторые уже жевали заготовленные в дорогу продукты. Артурчик курил. Дымили сигаретами и папиросами почти половина парней из нашей группы. Девицы прилюдно табаком не дышали. Однако я точно помнил, что та же Света Миккоева часто источала ароматы табачного дыма (хотя с сигаретой в руке я её видел лишь во время празднования Нового года). Я взглянул на расставленную на земле ручную кладь. Заметил лишь одну гитару помимо той, что держал в руках мой младший брат и той, что стояла около вещей Прохорова. Вспомнил, что Межуев и в прошлый раз взял с собой музыкальный инструмент. Вот только он лишился нижней струны ещё до приезда в колхоз.

Запасные струны Андрей с собой тогда не взял. Я же вчера (наученный его горьким опытом) сунул пакет со струнами в свой рюкзак. Сделал это тайком от Кирилла. Потому что знал: мой брат наверняка пожалел бы конкурента и поделился со старостой струной из наших запасов. Я же плодить конкуренцию среди доморощенных артистов не собирался. Считал, что двух гитар (моей и той, что была у Артурчика) нам в колхозе будет достаточно. Кирилл, в отличие от приятеля, гитару не прислонил рядом с рюкзаком — держал её в руках, будто великую драгоценность. Этот факт заметил не только я. На музыкальный инструмент взглянули и мои одногруппники. Парни ухмыльнулись, а девчонки стрельнули в меня взглядами и зашушукались. Я не сразу сообразил, что их так взволновало.

— Как банально, — сказала мне Наташа Торопова.

Она и Котова стояли в трёх шагах от меня и от Кирилла, рассматривали мою гитару — я тоже на неё взглянул. Не сразу, но сообразил, что растревожило женский муравейник. Внимание девчонок привлекла надпись «Серёжа + Варя = Любовь». Котова надпись на гитаре никак не прокомментировала, хотя нахмурила брови и плотно сжала губы. Мне почудилось, что глаза Лены влажно блеснули. Но я их не рассматривал: отвлёкся на шагавшую к автобусу Ингу Рауде. Потому что надеялся: на этот раз Инга не придёт — останется дома. В прошлый раз в колхозе мы из-за неё серьёзно поволновались. У Рауде в первой половине сентября случилось воспаление аппендикса. Мы распознали его не стазу. Девчонка чудом выжила. Вернулась она к учёбе лишь в конце октября.

— Как фамилия? — спросил доцент.

— Рауде, — ответила Инга.

Доцент поставил в списке пометку и объявил:

— Все в сборе! Внимание! Товарищи, заходим в автобус!

В автобусе я снова уселся рядом с Васей Ковальчуком. Я в прошлой жизни тоже часто сидел рядом с ним: и на занятиях, и при поездках в транспорте. Потому что мы оба оказывались «третьими лишними». Мой младший брат обычно усаживался рядом со своим приятелем Артурчиком — они и теперь сидели вместе (позади Тороповой и Котовой). А Вася был лишним в силу того, что его друзья из Старого Оскола учились в группе «машинистов». С Ковальчуком мы часто оказывались соседями (даже в общежитии). Но в прошлом мы друзьями так и не стали — лишь приятелями. Я пропустил Васю к окну, а сам расселся ближе к проходу и почти перегородил его выставленным в сторону локтем (снова убедился, что салоны общественного транспорта не приспособлены для комфортного размещения людей моего роста и комплекции).

Суетливый доцент в очередной раз пересчитал нас по головам и для подстраховки опять устроил перекличку. Поинтересовался: «Все на месте?». Будто надеялся, что переложит с себя ответственность, если вдруг привезёт к колхозникам нашу группу не в полном составе. Уже вжившийся в роль старосты Андрей Межуев заверил нашего сопровождающего, что «опоздавших нет». Он тоже пробежался по нашим лицам серьёзным начальственным взглядом. Черноволосый доцент вздохнул, отложил на пару секунд принятие решения: протёр носовым платком линзы очков. Водитель автобуса будто и не замечал своих пассажиров. Он протирал приборную панель грязной тряпкой; преспокойно курил, стряхивал с папиросы пепел в открытое окно. Запах бензина смешался в салоне автобуса с ароматами парфюмов и с запахом табачного дыма.

Доцент окликнул водителя и неуверенно скомандовал:

— Можно ехать. Пожалуй.

Двигатель автобуса грозно зарычал.

Артурчик тут же решительно ударил по струнам и запел:

— Мы едем, едем, едем в далёкие края, хорошие соседи, счастливые друзья…

Солнце ещё пряталось за выстроившимися в ряд вдоль дороги пятиэтажками. Но на улице было светло, хотя уличные фонари уже погасли. За окном автобуса проплывали невзрачные фасады домов, зелёные кроны тополей, каштанов и акаций. Я рассматривал выгоревшие полотнища баннеров с советскими лозунгами и символикой СССР и КПСС. Смотрел на лица немногочисленных пешеходов, что с утра пораньше спешили по своим делам.

Заметил троих школьников в пионерских галстуках и с ранцами за спиной, которые шагали в направлении автобусной остановки (мы свернули с проспекта «Правды» — трамвайные пути остались на центральных улицах города). Увидел зевающую мамочку, что катила громоздкую коляску с большими колёсами в направлении седьмой поликлиники. Наш автобус обогнал усатого велосипедиста, который неактивно крутил педали и поглядывал по сторонам.

Заметил я в стекле и отражения пассажиров автобуса. Отметил, что мы с Васей Ковальчуком в прошлый раз ехали на этом же месте. А вот Прохоров с Кириллом сменили своё местоположение: раньше они сидели на местах, что заняли теперь Коля Барсов и Света Миккоева (Миккоеву Барсик не развлекал, как тогда Женю Рукавичкину — водил взглядом по макушкам голов девчонок, будто подбирал новую жертву). Место Миккоевой теперь заняла Лена Котова.

«Не так уж много изменений», — подумал я.

Артурчик исполнил очередную песню и прервался для беседы с усевшейся к нему в пол-оборота Тороповой. Котова к моему брату не повернулась — Кирилл тоже Лену будто не замечал: действовал строго в соответствии с составленным мной планом. Я ещё дома объяснил младшему брату, как именно ему вести себя в присутствии Котовой. Приводил доказательства в пользу своих доводов, объяснял Киру работоспособность разработанной мною стратеги.

Но Кирилл меня тогда почти не слушал.

— Серый, да я понял тебя, прекрасно понял, — сказал он в ответ на мои доводы. — Так и сделаю, не переживай. Я тебе верю. Ты же мой старший брат.

Я отметил, что пока Кирилл из образа не выбился. Он изредка обменивался с Артурчиком шутками (демонстрировал окружающим своё хорошее настроение). Временами задумчиво посматривал в окно (отыгрывал роль романтика). На гитаре Кир не играл: я объяснил ему, что в автобусе он лишь понапрасну растратит эффект новизны от своих песен. «А главное, — объяснил я брату, — не рассматривай девчонок. Пусть они на тебя посматривают, а не наоборот. Они тебя заметят, брат, даже не сомневайся в этом».

Андрей Межуев подхватил эстафетную палочку музыканта, пока гитара Прохорова молчала. На гитаре он играл на уровне начинающего любителя. Но аккорды не путал. И не слишком фальшивил, когда пел. Его голос мне не нравился. Но девчонки поворачивали головы и с интересом рассматривали нового певца. Я посмотрел на младшего брата и отправил ему мысленный посыл о том, что и его звёздный час не за горами. «Тем более что…» — подумал я. Струна на гитаре Межуева с жалобным стоном лопнула.

«Тем более что долго Андрюха не поиграет, — завершил я свою мысль. — Всё будет, как и в прошлый раз. Лопнувшая струна. Много арбузов. И воспаление аппендикса у Инги Рауде».

Под музыку (состоявшую из поскрипываний деталей кузова автобуса, дребезжания металла, шуршания колёс, бренчания струн) и под пение Артура Прохорова мы выехали из города. Сделали это неподалёку от посёлка, где жили мои родители. Автобус шустро катил по относительно ровному асфальтированному шоссе. Но вскоре оно превратилось (неподалёку от деревни Майское) в посыпанную мелким щебнем дорогу, на которой чем дальше от города, тем чётче просматривались две оставленные колёсами машин колеи.