Илидор обернулся. В расползающихся туманных клоках на коленях сидели… нет, не дети, как ему показалось в тумане. Карлики в детских одеждах. Сидели и смотрели на него, а он смотрел на них, не в силах придумать, что бы такого умного сказать, и не в силах отвести глаз от наряженных уродцев.

— Мы репетируем, — тонким голосом сказала маленькая женщина.

— Не буду вам больше мешать, — вежливо ответил Илидор.

— Ты не мешал, — обычным, не детским голосом возразил мужчина в синей рубашонке. — Ты хорошо помог.

Дракон кивнул и толкнул дверь амбара. Он надеялся, что движется в верном направлении, поскольку было у Илидора дурное ощущение, что ушёл он уже очень давно, очень далеко и очень не туда.

Хотя вроде как было больше некуда.

Дверь, которая в тумане казалось внушительной и арочной, на самом деле вела в обычнейший хранильный склад, каких много ставят в городах подле портов и в мастеровых кварталах. В таких складах обычно множество дверей, и толчётся вокруг них масса всякого люда.

Илидор никогда не был внутри складов. Притворив за собою дверь, он прошёл вперёд по пустоватому просторному помещению, уставленному там-сям клетками, тачками, ящиками и мешками. Понял, что выходов со склада значительно более одного и остановился, не понимая, куда двигаться дальше.

И тут же, словно ожидая, когда он ощутит неуверенность, скрипнула впереди-слева невидимая за ящиками дверь, прошуршали полы мантии, и балясник Амриго образовался перед драконом. Шагах в десяти.

Не без удовольствия Илидор отметил, что левая челюсть и ухо балясника припухли, отчего лицо кажется искажённым гримасой — знатно его приложило об опору того навеса. Рядом с Амриго совсем уж бесшумно, словно соткавшись из тумана, появились трое мужчин — крупные, большерукие, явно из тех, которые таскают тележки и клетки. И, вероятно, угомоняют недовольных представлением зрителей. И ломают ноги детям, которым не посчастливилось быть проданными циркачам.

— Удивительно, насколько недалёкими бывают люди, — протянул балясник мягко. — Удивительно, до чего упорно они нарываются на неприятности. Как эти люди верят в свою удачливость и безнаказанность лишь оттого, что однажды им удалось легко отделаться.

Не сводя глаз с Амриго, Илидор проверил, легко ли выходит из ножен меч, и ответил в тон:

— Странное дело, я думал о том же.

Позади и справа возникла еще одна фигура — Олава-Кот. Возникла и замерла, прижав ладони к груди. Илидор без особого удивления, но с изрядной досадой сообразил, что даже от подмостков сюда ведёт более одного пути.

— Прямо сейчас я размышляю, — вкрадчиво продолжал Амриго, — сможет ли один человек заменить мне двух потерянных мальчишек? Сколько монеток можно собирать с потешных боёв на мечах, как думаешь? Если один человек будет поочередно биться на выступлении со всеми сильными циркачами, три боя, пять боёв подряд? Если каждое выступление он будет заканчивать избитым и не способным подняться на ноги, выплёвывая сгустки крови, моля о пощаде — как полагаешь, сколько монеток удастся собирать такому человеку каждый день? И сколько дней ему придётся плеваться кровью, чтобы восполнить мне потерю двух прекрасных цирковых мальчиков?

— Жаль, тебе не придётся этого узнать, Амриго. Ведь никто из цирковых не сможет выйти против человека, способного обращаться с мечом. Никто из цирковых не умеет даже двигаться правильно, и такое выступление закончилось бы для циркачей плачевно. Впрочем, как знать, сколько монеток набросала бы публика за другое зрелище — как циркачи собирают выбитые зубы отрезанными пальцами?

— О, — не растерялся балясник, — я разве не сказал? У человека, которому предстоит драться, будет неудачно сломана нога. И этот человек тоже не сможет правильно двигаться, я верно понимаю?

Илидор ответил ему приятнейшей улыбкой, позаимствованной из арсенала Юльдры, сына Чергобы, жреца солнца и мага смерти.

— Меня тронула твоя мечтательность, Амриго. Но никто из цирковых не сможет сломать ногу человеку с мечом. Я уже говорил, что вы не умеете правильно двигаться?

Глаза Амриго сделались ледышками. Балясник прижал к губам сложенные лодочкой ладони, делая вид, будто задумался всерьёз и о важном. Позади Илидора зашуршали шаги. Ещё двое. Олава-Кот отступил в сторону, в тень. Балясник вкрадчиво заключил:

— Если ломать человеку ногу будут сразу несколько циркачей, их число перебьёт неумение.

Илидор рассмеялся, закинув голову, и его смех раскатился в полупустом помещении, как отдалённый раскат грома.

— Тебе кажется, я сказал нечто смешное? У тебя есть возражения?

— Лучше. У меня есть дельное предложение: верни мой тубус, и никто не пострадает.

— Ах, — огорчился Амриго, — у меня есть целых две причины тебе отказать. Во-первых, тубус у Тай Сум. Мне нужны были деньги, а не чертежи. И я не могу тебе позволить тревожить покой умирающей. Во-вторых, дело не в том, что меня волнует Тай Сум — просто я очень даже хочу, чтобы ты страдал, Илидор!

Не дослушав балясника, дракон пригнулся, выхватывая меч, прянул в сторону, и палка вышибалы свистнула у его уха, по касательной задев левый локоть, — боль прострелила до уха. Ещё полмига — и меч самым остриём чиркнул вышибалу по сухожилию под коленом. Ещё четверть вздоха — второй верзила согнулся от удара рукоятью в живот и потерял интерес к Илидору.

Но остальные трое набросились разом. Кто-то двинул дракона в висок — похоже, кастетом, перед глазами взорвалась желтая молния, в голове лопнула ослепляющая боль, звон едва не прорвал изнутри барабанные перепонки. Кто-то двинул под дых, вышибая из груди воздух, удар по почке уронил Илидора на колено, но он даже не почувствовал боли — только злость, и он даже не понял, когда…

…сияние ярче солнечного залило пространство, и люди увязли в замедленном времени на несколько жутких мгновений, неспособные ни шевельнуться, ни вдохнуть, а потом время потекло как обычно, но человек, которого они только-только окружили и начали бить, исчез — вместо него на заплеванной земле стоял золотой дракон с мечом Илидора в лапе и… даже не рычал.

Три удара — лапой наотмашь, мечом и головой — быстрые, как прочерк падающей звезды — и золотой дракон стоит один на заплеванной земле. Верзила с кастетом сползает спиной по тележному борту и булькает разорванным горлом. Ещё один сидит на земле и гудит низко, на грани слышимости, жалобно и удивлённо, прижимает руки к разваленному животу, от него начинает расползаться вонь крови и нечистот. Третий надсадно кашляет и не может вдохнуть воздуха раздробленной грудной клеткой.

Вышибала с перерезанным сухожилием, повторяя бескровными губами «Мамочка, мама» отползает от дракона на трёх здоровых конечностях, пока не упирается спиной в штабель клеток. Его напарник, отделавшийся ударом рукояти в живот, пятится, так и не разогнувшись и не сводя глаз с дракона. Амриго стоит на коленях и содрогается, извергая наземь свой ужин. Олава-Кот — недвижимая тень, прижимающая ладони к груди и чуть склонившая набок голову.

— Достали, — шипит золотой дракон и морщится от звона в голове. — Где мои чертежи? Отвечай, балясник, или я тебя сожру, камнем клянусь.

— Вернись в мою лавку, юный недоразумный эльф, — нараспев велел Рунди Рубинчик, высунув нос из двери.

Йеруш поднялся, с удивлением ощутив, насколько закостенело его тело и скрючилась спина. Словно он и впрямь просидел недвижимо полжизни.

— Очень хороший камень ты принёс, ценный и редкий, чистый и удивительно удачной огранки, — вперевалку топая к столу, говорил Рунди. — Скорбность и боль не прилипли к нему накрепко, очистился камень хорошей хорошего, много радости принесёт он в мир, чтоб тому миру быть здоровеньким.

Йеруш тихо вздохнул. Впервые в жизни он не просто хотел треснуть гнома, а был готов это сделать, даже понимая, что ответным движением гном просто сломает его пополам.

— Сразу нельзя было сказать? Обязательно нужен был этот балаган с песнями?