Хвост у Илидора ещё долго побаливал и плохо двигался, и в голове иногда позвякивало – Корза Крумло, посмеиваясь, даже сводила его к драконьему лекарю Диеру Ягаю. Зато снящий ужас Яшуммар, подбивший Илидора на эту выходку, даже не подумал над ним потешаться, а, скорее, стал побаиваться, видимо, сочтя, что Илидор способен на любое безумие вообще.

Арромеевард, разумеется, запомнил золотого драконыша. Когда через несколько месяцев они столкнулись в коридоре, старейший впечатал Илидора лбом в открытую дверь машинной и, лишь хохоча в ответ на ругань и удары дубинок стражих эльфов, проревел, что хотел бы видеть эту золотую шкуру на полу в своей камере.

И вот спрашивается, как добыть информацию из дракона, который скорее приложит тебя лицом об дверь, нежели станет разговаривать? И как непринуждённо начать разговор со старейшим, запертым в камере южного крыла? Не то чтобы туда было запрещено ходить, но это вызовет интерес стражих эльфов и, возможно, за Илидором тут же начнёт приглядывать кто-нибудь из шпионов, что отнюдь не упростит задачу.

Золотой дракон понимал, что ему нужно не просто решение, а какое-нибудь особое стечение обстоятельств, однако и предположить не мог,что это будут за обстоятельства.

Второй месяц сезона восточного ветра

– Они мёртвые! Они умерли! Все они!

Над северо-западной Аяйлой грохочут молнии, образуют купол, который качается туда-сюда, тут же рассыпается и собирается снова, а за границей этого купола что-то происходит с воздухом – он густеет, им трудно дышать, уши закладывает, сердце колотится, словно безумное, тьма и свет устраивают пляску, сплетаются клочьями. Балита мечется по небу и кричит.

Эфирный дракон в истерике – страшное дело, он сам не знает, на что способен.

В кладке лежат четыре яйца. Обычно яйца эфирных драконов – чёрные с серебристыми, голубыми или сиреневыми пятнами-веснушками, но яйца в кладке – тускло-серые, как линялое осеннее небо, а пятна-веснушки на них – цвета ржавчины.

От замка бегут едва заметные отсюда букашки: сподручники и несколько магов. Если не унять драконицу, пока эльфы добегут до неё, Балиту в лучшем случае запрут в камерах южного крыла на много дней.

А в худшем – она набросится на них и тогда просто погибнет.

Но все драконы, которые сейчас есть в холмах Айялы, просто стоят и смотрят, как Балита носится по небу. Они ничего не пытаются делать, хотя большинство – в драконьей ипостаси: приближается полдень, время разрешённого полёта, и драконы могут немедленно взлететь… но они не взлетают. Многие, напротив, пятятся, не отрывая взглядов от Балиты, и взгляды эти не испуганные, а скорее полные надежды.

На что?

Воздух плотнеет, кажется, ещё немного – и в него уже нельзя будет подняться, придётся сначала разрезать его, как желе.

Крик Балиты врезается в уши, несколько раз драконица взмывает в небо свечой, и кажется, что она способна, истошно вопя, пронзить небесный свод и воткнуться в солнце. Драконицу не пускает «крышка», Балита бьётся об неё так сильно, что на миг теряет сознание и начинает падать, как большая серо-голубая тряпка, но почти тут же снова распахивает крылья, переворачивается в воздухе и кричит.

На самом деле это уже больше похоже на вой, в котором не столько слышится, сколько угадывается жуткое утробное «А-а-аха-ас-с-!». Голова драконицы качается назад и тут же вперёд, но молния не вылетает из её горла, а льётся из него нескончаемым потоком, натыкается на густой воздух и падает обратно на драконицу, как вода фонтана падает в чашу – молнии растекаются по телу Балиты, и вся она становится одним нескончаемым клубком, а из её горла всё льётся и льётся хвост этой молнии, гибкий, жидкий. Маленькие хвостики молний скручиваются в узелки, как непослушные нити из клубка, они обволакивают драконицу и стекают по её телу до самой земли, а вокруг этих текучих молний что-то нарушается, как будто в пространстве образовалась дыра, как будто Балита выхватила оттуда пыль, кусочки травы и даже воздух, но забыла положить на их место нечто иное, и теперь это место не заполнено ничем.

Захекавшиеся эльфы далеко, с такого расстояния даже не всех можно узнать. Первым бежит сам Теландон, на полшага от него отстают два сподручника, дальше, кажется, Корза Крумло… Всего их десятка полтора. Они бегут, размахивая руками, истошно вопя.

Прежде в Донкернасе был маг пространства – редкий дар, сложный и капризный, развивать его приходилось в течение всей жизни, и многие махали рукой, не выдерживали. Онног Иммит был одним из немногих, кто сумел достичь впечатляющих высот в магии пространства, и он сейчас мог бы сложить его под ногами бегущих эльфов, чтобы они оказались прямо возле Балиты… Но Онног Иммит в начале весны умер от старости.

Драконы, которые стоят совсем недалеко от беснующейся драконицы, по-прежнему не взлетают. Многие делают ещё несколько шагов назад, отдаляясь от границы густеющего воздуха. У них наверняка жутко звенит в ушах, они двигаются медленно, как сонные, как пришибленные. Даже Моран, старейшая из эфирных драконов, не велит обезумевшей Балите заткнуться, и никого не просит что-нибудь сделать с этой ненормальной. Моран, в драконьей ипостаси словно сотканная из наэлектризованных проволочных косичек, наблюдает за истерикой пустыми глазами цвета сапфира и молчит.

Сверкающий бешенством взгляд Балиты находит эльфов, и вой становится таким низким, словно звук сейчас схлопнется в отсутствие звука, как до этого воздух схлопнулся в отсутствие воздуха.

И в тот миг, когда в горле драконицы рождается новый звук, настолько низкий, что эльфы не могут его слышать, время на миг застывает, а потом свет ярче солнечного заливает всё вокруг.

В небо выстреливает золотая молния и несётся по небу вдогонку драконице.

Никто и никогда не видел, чтобы Илидор так бросался к другому дракону.

Балита начинает рывок к эльфам в тот миг, когда золотой дракон почти подлетает к ней – но только почти – и он сумасшедшим кульбитом переворачивается в воздухе спиной вниз, подныривает под живот драконицы, хватает её за лапы, дёргает, сбивая рывок, и текущие по Балите молнии разбегаются по золотой чешуе Илидора, бликуя бело-синим. Драконица ревёт-орёт на Илидора, но он тянет её вниз, и жидкие молнии бешено пляшут на телах обоих драконов. Илидор так и висит в воздухе животом кверху, взмахи крыльев больше мешают ему держаться на лету, чем помогают, и под его тяжестью упирающаяся Балита тоже медленно снижается. Она дрыгает задними лапами, извивается, царапает золотого дракона, пытается сбросить с себя эту досадную помеху, вырвать передние лапы из его лап, боднуть его, вывернуться.

Он что-то говорит драконице. Он всё время что-то говорит, с того момента, как поравнялся с нею, но только теперь Балита слышит это.

Никто и никогда не видел, чтобы Илидор так себя вёл, чтобы он был таким решительным, стремительным и… не похожим на дракона даже в драконьем облике.

Балита слушает его, медленно, упрямо мотая головой. Ей не нравится, но она слушает. Молнии постепенно блекнут. Драконы спускаются, по-прежнему держась за лапы, но теперь развернувшись «свечками» вертикально к земле, Илидор продолжает говорить, говорить, говорить. Балита мотает головой, дрыгает задними лапами, сердито хлещет воздух хвостом, но уже не пытается атаковать ни Илидора, ни эльфов. Воздух теряет желейную плотность, в него возвращается ветер.

Когда эльфы, запыхавшись, истекая потом, наконец добегают, Илидор и Балита в человеческом обличье уже стоят перед другими драконами, собравшимися полукругом. Все молчат. Крылья Илидора обнимают Балиту, она зло смотрит поверх его плеча и сухо всхлипывает. Он что-то шепчет.