– Я рад, что мы вновь встретились, – Гимп улыбнулся. Вновь нахлынувшая темнота его не страшила. – Выпьем кофе?

– Не сейчас. Мне надо идти. Меня ждут.

Гимп вскинулся на кровати.

– У тебя есть любовник? Она ответила не сразу, хотела сказать «нет», но вместо этого воскликнула гневно:

– А ты как думал! Тебя не было столько времени! А мне надо было как-то жить.

– Ты рассуждаешь, как шлюха, – брезгливо скривил губы Гимп.

– Значит, ты – сутенёр, раз спал сегодня со шлюхой даром.

Он не видел её лица, но слышал, как звенит её голос.

– Ты же поэтесса! – воскликнул он. – Ты могла бы стать клиентом какого-нибудь мецената. Тебя бы приглашали на литературные вечера, ценители бы хвалили тебя, издавали бы.

Как он наивен! А ещё гений Империи. Смотрел издалека, свысока. Да видел ли он вообще что-нибудь?

– Сервилия указала мне на дверь. Потом я была у одного недоноска. И он тут же предложил мне лечь к нему в койку. Я послала его. Да что толку! Новые ценители не объявляются.

– Ариетта!

– Что – Ариетта? – передразнила она. – Я мыла посуду в таверне, порезала руку разбитой стеклянной чашей.

– Ты напоминаешь мне старого киника. Она поставила рядом с кроватью на столик тарелку с пирожками и кувшин вина.

– Ты обещал мне миллион, красавец, – прошептала, наклоняясь к самому его лицу. – Как только сдержишь слово, я никуда не буду уходить ни по утрам, ни по вечерам.

Она ушла. Он чувствовал, как истаивает в воздухе запах её духов, слышал, как, удаляясь, стучат каблучки сандалий. Гордость приказывала ему уйти. Но страх приковывал к кровати и не давал даже подняться. Он был слеп. По городу рыскали исполнители. На мостовой поджидали ловушки. Он остался.

Но не к любовнику спешила Ариетта. Хотя к любовнику наверняка было бы идти легче. Там все ясно, а здесь…

Остановившись у вестибула, она невольно огляделась. Почему-то казалось, что за нею следят. Но кто? Ведь Гимп слеп. А более никто в целом мире Ариеттой не интересовался. Она позвонила. Привратник, открывший дверь, поклонился почтительно и низко. Выслуживается, дрянь. В атрии Ариетту ждали. Макрин расхаживал взад и вперёд, просматривая какие-то бумаги. Небрежно надетая тога волочилась по полу. Макрин при своём маленьком росте покупал непременно самую большую тогу.

– А, дочка, запаздываешь, – бросил Макрин небрежно.

– Я обязательно должна являться каждый день? – с этой фразы Ариетта всегда начинала разговор.

– Конечно. После твоей выходки – непременно. – Макрин всегда отвечал одно и то же. И посмеивался. – Я не хочу из-за тебя иметь неприятности. Но если ты такая гордая, можешь не брать у меня денег.

– Когда напечатают мою книгу…

– Тебя никогда не напечатают, лучше об этом забудь.

– Дай мне тысячу сестерциев.

– Тысячу? Зачем так много?

– У меня появился любовник, – она глянула отцу в глаза. – А с моей внешностью любовникам приходится платить. – Она демонстративно провела пальцем по шраму.

Макрин нахмурился.

– Если тебе нужен самец, выбери из моих исполнителей. На кого укажешь, тот и будет твоим. Бесплатно. Муженька я тебе потом подберу, разумеется, не из гениев.

– Мне не нужны твои идиоты, – рассмеялась Ариетта. – Только мой.

– Чем он отличается от других?

– Это моя маленькая тайна. Дай тысячу. Хочу устроить пирушку.

Была полночь, и Крул жрал ветчину ломтями, почти не жуя. Это значит – у него появилась новая замечательная идея.

– Хочешь подкрепиться? – предложил Крул Бениту. – Нет? Ну и зря. Отличная ветчина. Эх, кто из нас думал, когда мы ютились на чердаке развалившейся инсулы, предназначенной на слом, что будем сидеть на Палатине и жрать. – Крул рыгнул.

– Не умри от обжорства, – беззлобно ухмыльнулся Бенит. – А то кто же подаст мне очередной мудрый совет.

– Я ещё долго проживу, – пообещал Крул и вновь рыгнул. – Кстати, о советах. Ты знаешь, что некоторые охранники Элия, которых считали мёртвыми, вернулись в Рим? Они все не граждане, но никто из этих парней не подал прошение о получении гражданства.

– Кроме Неофрона. Хорошо, мерзавец, пишет.

– Не читал, – Крул поскрёб пятернёю затылок. – Не о том речь. Речь об Элии.

Тут такое дело… Малека, работорговца, у которого бывший Цезарь был в плену, убили. Кто-то впрыснул ему в вену сверхдозу «Мечты». И парень угодил Орку в пасть.

– Ну и что из того? Чья-то месть.

– За что, мой мальчик, за что?

Бенит пожал плечами.

– Ну, не знаю. Кто-то заплатил выкуп, а потом…

– О нет! Римляне сбежали, не заплатив выкупа. Вот какая штука.

– Не заплатив выкупа? – Бенит нахмурился. Что-то такое напрашивалось само собой. Но вот что?

– Как ты думаешь, будут мстить работорговцу, которому не заплатили денег?

– хитро улыбаясь, спросил Крул.

– Он мог кому-то задолжать.

– Это Малёк-то?

– Он мог издеваться над пленниками.

– Умница. А если учесть, что мстил Квинт – преданный пёс Элия, то хотелось бы знать, что такого сделали с Элием, не так ли?

– Дедуля, ты чудо! Ты стоишь всего «Целия»!

– "Целий" тебя игнорирует, мой мальчик. Пора наступить им на хвост. Только осторожно. Это такая змеюга, которая может ужалить. Кстати, в холодильнике есть копчёная рыба. Достань-ка.

Утром к Бениту был приглашён Неофрон. Литератор явился. Невольно Бенит залюбовался шириной его плеч и мускулатурой рук.

На столике лежал новенький экземпляр «Пустыни» и подле стило с золотым пером.

– Прекрасный библион! – Бенит погладил имитирующую телячью кожу обложку.

– Благодарю, сиятельный муж, – отвечал Неофрон. Даже в белой тоге Неофрон выглядел как преторианец.

Они сидели в триклинии на Палатине, во дворце Флавиев. Самый лучший дворец в мире построили плебеи Флавии. Потому что только плебеи понимают толк в дворцах. И самый лучший амфитеатр построили тоже они. Бенит держал в таблине бюст Веспасиана – круглая хитрющая физиономия. Умный был парень. В триклинии тоже есть его бюст. «Деньги не пахнут», и все тут.

– Читал с наслаждением. Истинным наслаждением. За успех библиона! – Бенит поднял золотой бокал с фалерном.

Они выпили. Неофрон был тронут.

– Элий хорошо сражался в Нисибисе? – спросил Бенит как бы между прочим.

– Неплохо для гладиатора.

– А в плену? Как вёл он себя в плену?

– Он долго болел.

– Кажется, вы угодили в лапы к некоему Малеку. В связи с чем слышал я это имя? Вспоминаю, но вспомнить не могу.

– Малёк погиб в прошлом году весной. Или в начале лета. Об этом писали в вестниках.

– Твоих рук дело?

– Нет. Я не успел.

Бенит понимающе кивнул.

– А Элий? Где он теперь?

– В Альбионе, наверное. Где ж ему быть?

Бенит лично наполнил бокалы вином.

– И как вам жилось у Малека?

– Хуже, чем на Лазурном берегу. Бенит ненатурально расхохотался, потом состроил хитрую рожу, подался вперёд и, подмигнув, спросил:

– Били?

– Малековы люди? О нет, наоборот, берегли. Ведь мы стоили много. По их подсчётам – миллионы. Римляне ценятся, в отличие от прочих. И этот мерзавец знал денежкам счёт.

– За что же его убили?

– Малёк прикончил несколько человек, когда нас брали в плен. Все мы были раненые, кое-кто вообще ни рукой, ни ногой двинуть не мог. А этот мерзавец приказал убить людей, что дали нам приют. Такое не прощают. С Малеком обещали посчитаться и посчитались.

– Неужто никого не били? Элия, к примеру. Ведь он упрям. Он такой…

Неужто ни разу никто не ударил плетью?

Неофрону почудилось, что с губ Бенита капает слюна. И в самом деле Бенит плотоядно улыбался. Лицо его сейчас было куда хитрее, чем физиономия мраморного Веспасиана в нише.