— Но разве имеем мы право отступить сейчас? — вкрадчиво увещевал Юльдра. — Разве в людских и котульских землях не поддерживают Храм Солнца? Можем ли мы подвести тех, кто доверился нам, и отойти от своего места под солнцем? Кто займёт место, с которого мы сойдём? Хотят старолесские народы, люди и котули, чтобы мы сошли со своего места?

— Так им головы задурили! — всплеснула руками Рохильда. — Не с нами их помыслы, не с Храмом, не с отцом нашим великим! Ничё такого! Просто люди и коты хотят стать важными в старолесье, вот и всех разговоров! А то! Они думают, будто используют нас, мы думаем, будто используем их, а на деле чего?

— Рохильда, — Юльдра отечески улыбнулся, сложил руки на животе. — И мёртвая рыба способна плыть по течению. Так говорил воин-мудрец.

Бой-жрица наморщила лоб.

— И чего? Где тут про Храм и свет солнца? Как ты объяснишь дурным полунникам про солнечный путь, если усадишь свою задницу в Башню? Ты ведаешь, чего тогда начнётся, ежели попрёшь против слова толковища?

Юльдра рассмеялся так заливисто, точно знал о чём-то уморительно весёлом и очень важном.

— Поверь, Рохильда! — воскликнул он, отсекая приступ смеха, — поверь! С Башни начнётся великославный, особенный путь Храма! Простерётся он по Старому Лесу! Выплеснется за пределы леса, запредельственно всего! Нам нужно только добраться до Башни, — голос Юльдры упал до свистящего шёпота. — Ещё бы эльф вернулся, о, если только благоприятственен будет к нему путь света, если отыщет он жизненнобурный источник и вернётся в объятия Храма! Не зря же он оставил тут свои вещички, да? И дракон. О да, дракон тоже.

Словно очнувшись, верховный жрец перевёл взгляд на ошалелую Рохильду. Полубезумное веселье стёрлось с его лица, словно на него плеснули водой из бадейки.

Рохильда поджала губы.

— Поглядим, что тут добавлять. Помнится, в Постулате сказано: «Имей дотерпение узреть и обмыслить пути завершение. Поскольку великость определит лишь размах поражения».

И бой-жрица вышла из шатра.

— Так, ну-ка погоди! — гаркнул изнутри Юльдра, и Рохильда обернулась. — Рохильда, мне нужно понимать: ты со мной или ты против меня? А то я что-то не понял!

У кромки лагеря стояла юная волокуша с забранным в перевязку крылом. Смотрела на Рохильду. Что-то слыхала, небось, ушастая курица. Взгляд у неё был странный, горячечный, как у дракона.

Бой-жрица обернулась к шатру.

— Я пойду с тобой, Юльдра, пойду непременно. Мне своими глазами нужно зреть, кто из нас окажется прав. И ты знаешь, что моими глазами будет на тебя смотреть всё приопушечное старолесское селение. Уж после-то того, как те трое балбесов сбежали!

Верховный жрец вышел из шатра. Волокушу как ветром сдуло.

— Рохильда, — тепло произнёс Юльдра и положил руку ей на плечо, — поверь, все мы желаем одного: идти по пути света и озарять сиянием солнца все дороги старолесья!

— Ну да, желаем, — буркнула ничуть не впечатлённая Рохильда. — Ток до некоторых, похоже, не доходит, что одного желания недостаточно.

Нить отправилась прямиком к дозорному загону и заявила, что кому-нибудь умному нужно поговорить со старолесской жрицей Рохильдой, поскольку она что-то знает о планах Храма и явственно их не одобряет. Старший дозорный в сердцах пообещал отлупить Нить по заднице и запереть в кормушечной, где «маленькая шебутная дурочка» будет ухаживать за кормовыми червями, делиться с ними своими великолепными идеями и не высовывать носа на улицу, пока всё не закончится, — от этого стае будет куда больше пользы, чем от всего, что Нить делает сейчас.

— Ну не могло ничего настолько огромное быть живым! — возмущался Йеруш и носился туда-сюда по берегу.

Каждый раз, когда эльф делал очередной вираж, дракон неосознанно подавался вперёд, готовый схватить Найло за шкирку, если тот попытается свалиться в воду.

— Этот дракон бы сломался под собственным весом! Он бы раздавил весь лес к ёрпыльной матери! Вы ещё скажите, что эта бзырища летала!

— Может, и летала, — оживился Илидор. — Но недолго! Сломалась под собственным весом, рухнула и раздавила землю в этом месте к ёрпыльной матери, вот и получилось озеро. Как тебе такая идея, Найло?

— В кочергу твою идею, — отмахнулся Йеруш. — Я скорее поверю, что этот скелет прорастает из-под воды. О! Да! Что это в толще земной зарыт скелет гигантского дракона, что он и есть земная твердь, ох нет, зачем я это сказал, прочь из моей головы, кошмарные картинки, как мне не начинать об этом думать, как мне перестать это видеть, ну нахрена ты это сказал, Илидор?

— Я сказал? — возмутился дракон.

— Слушай, Илидор, — вкрадчиво заговорил Йеруш Найло, — нужно двигаться дальше. Сейчас. Мне, конечно, зверски жаль, но ты здесь не найдёшь ответа, как исцелить Такарон. Эти мелкие лесные червячки не имеют никакого отношения к хробоидам.

Илидор фыркнул. Он стоял на цыпочках и разглядывал драконьи позвонки, и ничуть не верил, что позвонки существуют. Возможно, он всё ещё спит. Да, спит и падает в бесконечное небо или что-нибудь ещё в таком роде. Крылья растопыривались за спиной.

— Я всё ещё не видел тут никаких червяков, — как бы между прочим бросил Илидор. — А я ведь за ними пришёл. Кто больше пытается меня отвлечь от этой истории, ты или всё это место, я никак не пойму, а, Найло?

– Мелкие червячки и хробоиды могут иметь сходную природу, – очень терпеливо, очень спокойно ответил Йеруш, – но они – не одно и то же. Ты понимаешь меня, дракон? Ничего, что ты увидишь, узнаешь, уяснишь здесь, у этого озера, не поможет тебе исцелить Такарон. Я думаю, его вообще нельзя исцелить – ну как ты это сделаешь?

Слова начали выскакивать из Йеруша быстрее, эльфу явственно не терпелось добраться до самых главных слов, но между его нетерпением и главными словами стоял Илидор, и даже глупцу было бы очевидно, что дракон оседлал исключительно поразительное ослиное упрямство (и где он его только взял посреди леса?), и из состояния сейчашней упёртости можно сдвинуть его только в том случае, если дать предельно подробные, исчерпывающие ответы на вопросы, которые притащили дракона к этому озеру.

Или пояснить в высшей степени убедительно, почему ответов тут никогда не было. А их не было.

– Эти существа… – Йеруш заставлял себя говорить медленно, заставлял своё тело быть плавно-расслабленным, и лишь руки его сейчас не слушались, тряслись от возбуждения. – Эти существа, маленькие червячки – они рождены печалью. Магическая сущность самого леса… понимаешь меня? Магическая сущность этого места. Она оформляет излившуюся печаль в маленьких червячков, чтобы унести их прочь.

Путаясь в складках ткани, Йеруш вытащил из кармана несколько пробирок, глянул на них, мимолётно наморщил лоб. Илидор наконец оторвал взгляд от драконьего хребта.

– Вот, смотри. Печаль старолесцев рождает эту мелочь. Когда котули грустят у своих нарочных прудов. Когда полунники расстраиваются, что Храм обвёл их вокруг пальца. Когда волокуши становятся взрослыми и больше не могут подняться в небо. Их печаль выливается слезами и уходит в землю, слёзы растворяются в грунтовых водах. Или лесные народцы смывают печаль у берега озера, в реке. В роднике. Словом, их печаль уносится водой и рождает вот это!

Найло протянул Илидору одну пробирку. В ней копошились червячки или гусеницы, совсем нестрашные и ничем не примечательные. Если, конечно, не присматриваться – а тогда и только тогда можно увидеть, что головы гусениц умеют раскрываться, как взрывом – на три дольки.

– Илидор, я проверял, – Йеруш прижал вторую руку к груди. – Эти существа – не часть пищевой цепочки, их никто не жрёт, они тоже ничего не жрут. Они не развиваются, не растут и, считай, не участвуют в природном обмене – ну, конечно, если считать их полноценно живыми, а я не знаю, можно ли так считать? Это же, по сути, трансформация материи, магическое порождение, оно не жрёт, не размножается, не растёт… Какого ёрпыля считать их живыми? Но если считать – тогда они редуценты.