“Судьба играет мной”, – процитировал Корвин строку из Шекспира. Его дед любил Шекспира и знал немало текстов наизусть. Порой цитаты сами всплывали в мозгу. Получалось, что даже в своих литературных пристрастиях Марк был не волен.

Главк высадил своих помощников из флайера, помог Грации расположиться в кресле пассажира, сам занял место пилота, закрыл дверцы, включил внешнюю защиту. Но они никуда не улетели.

– Итак, я слушаю, – сказал префект.

Грация начала говорить бесстрастно и четко, как будто не о себе рассказывала, а о ком-то другом:

– Я прилетела на Острова Блаженных с целью уговорить профессора Лучано перебраться к нам на Лаций. Такой специалист-эмигрант – бесценная находка. Но его убили за несколько минут до нашей встречи.

– Браво?

Грация кивнула:

– Убийцу прислали с Неронии. Но это скорее не убийство в нашем смысле слова, а приведение в исполнение приговора за совершенное преступление. Могу вас заверить, мы практически не представляем роль этих людей в реконструкции Неронии.

– Что же такого ужасного совершил Лучано? – Следователь сделал вид, что не слышал последней реплики Грации, однако про себя ее фразу отметил.

– Я не в курсе. Да это теперь уже не имеет значения. Наших физиков интересовали последние разработки профессора, но мы ничего не успели от него получить. В его номере я столкнулась с браво.

– Браво держал вас в заложниках как свидетеля, – сделал вывод из сказанного Главк. – Но вы зря скрывали от меня и от префекта Корвина истину. Если вы убили киллера Неронии, то вам нечего опасаться, Грация: чтобы вырваться из лап похитителя, вы имели полное право прибегнуть к крайним мерам.

– Я его не убивала! – с жаром заявила девушка. – Это сделали другие. Кто – не знаю. Но они устранили браво. Хотели представить события таким образом, будто это дело моих рук. Любой следователь обвинил бы меня в убийстве. На счастье, в “Колизее” я встретилась с Гостилием, и он тут же согласился мне помочь. Мы познакомились на Лации, виделись несколько раз. На Островах столкнулись снова. Иногда подобное совпадение называют подсказкой судьбы.

– Патриции привыкли к подсказкам, – Главк не удержался и съязвил.

– Возможно, стереотип мышления сказывается, не спорю, – охотно (даже слишком охотно) согласилась Грация. – Но это очень важно, когда есть человек, на которого можно положиться в любых обстоятельствах. Мы решили бросить тело убитого в контейнере на рынке.

– Не самое умное решение, – заметил Главк.

– У нас не было времени придумать что-нибудь оригинальное.

У следователя на языке вертелся вопрос: что делали Грация и браво в течение нескольких суток, прошедших со времени убийства Лучано и до смерти самого браво. Но префект сознавал, что подобный вопрос задавать не стоит. Если Грация Фабия захочет что-нибудь сказать по этому поводу, он внимательно ее выслушает, если же умолчит – эта тайна останется в патрицианской памяти Фабиев – навсегда. В этот момент Главк подумал, что благодарит Фортуну Первородную за то, что появился на свет плебеем, и не оставит в наследство своим потомкам список гнусных преступлений, которые ему удалось раскрыть.

Вместо сомнительного вопроса он задал другой, вполне резонный.

– Префект Корвин утверждает, что накануне того дня, когда браво был убит, утром, около 11 часов по местному времени этот человек совершил на него покушение. Вы случайно не знаете, где в это время был ваш браво?

– Утром? Накануне? В одиннадцать часов? – Грация задумалась. – Да, точно. Он отлучался. Что же получается? Его задача была – убивать патрициев? – удивилась она.

– Благодарю вас за вашу откровенность, домна Фабия. Понимаю, вы кое о чем умолчали, но, надеюсь, ничего не исказили.

В этот момент их флайеру подбежал Адриан и постучал в стекло.

Главк открыл дверцу.

– Нам удалось установить личность убитого в Пирамиде, – сообщил полицейский. – Это действительно Жюльен Канар.

Жюльен Канар, колесничий, уехавший с родной планеты три года назад, был личностью весьма известной. В галанете он выступал с нападками на нынешнюю политику империи Колесницы и предлагал планетам, входящим в систему Звездного экспресса, выработать декларацию реконструкций. Заявления Канара не воспринимали всерьез. Порой он говорил умно и очень тонко анализировал ситуацию, но нередко фантазия заводила его в такие дебри, что слушатели начинали безудержно хохотать. Однако главный тезис Канара звучал вполне здраво: три главных планеты кольца – Колесница Фаэтона, Лаций и Нерония – должны заключить что-то вроде пакта о ненападении и отказаться от военного соперничества, бросив силы на освоение уже основанных колоний и новых миров. Все три сильных игрока Звездного экспресса соглашались с этим тезисом, но пока не делали никаких значительных шагов в предложенном направлении. Канар, видя, что его призывы пропадают втуне, а интерес к его личности день ото дня падает, кинулся сочинять новые опусы, в которых его проекты выглядели куда менее реалистично. Путано и невнятно Канар вдруг заговорил о грядущем (и почти неминуемом) столкновении с другой, не имеющей земного происхождения, цивилизацией. Он приводил расчеты, по которым наличие иной разумной жизни обязательно, и лишь неимоверные расстояния космоса пока оберегают Старую Землю и ее молодые колонии от ударов чужой, недружественной расы. Все эти навязшие в зубах сказки о злобных пришельцах вызывали иронические улыбки и вместо того, чтобы повысить интерес с личности Канара, низвели его образ до уровня комментатора желтых порталов.

В свете последних событий (прежде всего, нападения на базу “Тразея Пет”), гибель Канара приобретала особое значение.

Главк еще раз просмотрел текстовую информацию на погибшего, пытаясь определить, что же важное он упустил, и даже прикинул, что именно мог бы отфильтровать в имевшихся данных Корвин, если бы сидел сейчас в этом кресле и копался в галанете. Однако Главк почти сразу отказался от этой игры в “прозрение патриция” и решил действовать на обычный, плебейский манер: то есть приказал местным копам (число его непосредственных починенных уже выросло до двенадцати человек) проверить все связи Канара, а сам отправился в отель: было уже далеко за полночь по местному времени, надо было отдохнуть хотя бы четыре или пять часов, чтобы завтра со свежими силами взяться за расследование нового убийства.

“Да что же это такое! – мысленно воскликнул Главк. – Что ни день, то новая смерть, как будто дело происходит не на курорте, а на войне”.

Война! Вот именно. Война между Неронией и Колесницей Фаэтона, которая грозила вот-вот разразиться, вылупиться из локального конфликта, была причиной всех событий. Не надо обладать прозрением патриция, чтобы догадаться о такой простой вещи. И кто-то очень хотел, чтобы Лаций ввязался в войну. Участие в этом деле Канара только все запутывало. Можно было предположить, что беглец-колесничий мечтал натравить на Колесницу одновременно Лаций и Неронию, что, несомненно, привело бы к поражению Колесницы. Версия вполне правдоподобная.

Только не ясно пока, как планировал это сделать Канар.

“На все решился…” – вертелся в мозгу обрывок фразы.

Кто решился? На что? Ответов не было.

Главку казалось, что он сходит с ума.

Главк отпер дверь в свой номер, зажег свет, сбросил рубашку и уже собрался пройти в ванную, когда увидел, что кровать, которая должна быть тщательно заправлена, в беспорядке. Более того, на кровати кто-то лежал.

Префект вынул парализатор из кобуры и медленно, неслышно ступая, приблизился. На белом покрывале ничком лежала женщина, черноволосая, загорелая в длинном вечернем платье из белого псевдотрикотажа. В первый момент Главку показалось, что девушка спит, потом заметил алое пятно на белой ткани. Одно, второе…

Резким движением он перевернул девушку. Покрывало под ней было в крови. Как и платье на груди и животе. Девушка еще дышала, но жить ей оставалось несколько минут – если немедленно не будет оказана помощь.